Император вынимает меч

С налитыми яростью глазами триарии рубили древки сарисс и падали, окровавленные, на землю. Но вот центурион нырнул под направленные на него копья и заколол мечом эпирского воина. Затем еще одного и еще. В образовавшуюся брешь устремились другие легионеры, заставляя врагов бросать копья и выхватывать мечи. Эпирский меч длиннее и уже римского. Им удобно рубить. Но не так-то легко зарубить защищенного огромным щитом-скуттумом легионера. Обитый кожей и медными пластинами щит великолепно держит рубящий удар, а не знающий пощады меч колет, колет, колет…

Фаланга дрогнула и попятилась. Тогда Пирр вновь бросил в атаку слонов. И римляне побежали, не в силах устоять против элефантов, «ибо против них воинская доблесть была бессильна».[83] Разгром довершила сильно поредевшая фессалийская конница.

Пирр, еще не остывший от боя, стоял на холме. Эпироты бросали к его ногам трофеи — мечи и копья. Иззубренные боем, без вычурных украшений и позолоты. Оружие воинов, но не царедворцев. Сзади неслышно подошел тарентиец Метон, льстиво воскликнувший:

— Великий воин-царь одержал великую победу!

— Еще одна такая победа, и мы все погибнем! — не оборачиваясь, бросил Пирр.

Ему уже было известно, что потери эпиротов превышают четыре тысячи человек. Погибли почти все гвардейцы, множество копейщиков и всадников. Были сильно изранены семь слонов, двум из них уже не суждено оправиться от полученных ран. Латиняне потеряли вдвое больше, но за их спиной был Рим, подобный бессмертной гидре, у которой вместо одной отрубленной головы вырастают две. За их спиной был Рим, а Эпир был далеко за синим морем, и ресурсы его уже были исчерпаны. Завтра Пирру придется биться с десятью легионами, и он проиграет битву. Проиграет лишь потому, что врагов много больше.

Это была победа, но победа, обескровившая войско — победа, равносильная поражению. Эта победа войдет в историю, как Пиррова победа.

Царь понимал, что его положение безнадежно. Поняли это и италики. Самниты, луканцы и прочие, до этого тысячами сбегавшиеся в лагерь победоносного царя, стали расходиться по домам. Заметно охладели к Пирру и тарентийцы.

Проиграть и умереть? Проиграть? Ну нет! Пирр не напрасно стяжал себе славу царя победителя. Он победит вновь. Но не римлян, а пучеглазых пунов. Победит!

— В Сиракузы!

И армия эпирского авантюриста перебралась на щедрые земли Сицилии. Пользуясь поддержкой местного населения, Пирр разгромил войска карфагенян, являвшихся в то время хозяевами большей части острова. Пуны предложили владеть Сицилией сообща, но Пирр высокомерно отверг подобную сделку.

Пополнив войско сицилийскими наемниками, среди которых, кстати, был будущий тиран Сиракуз Гиерон, Пирр штурмует неприступный город Эрик. Он первым взобрался на стену и удерживал ее до тех пор, пока не подошла подмога. Вокруг царя лежала груда тел изрубленных им врагов, а сам он не получил ни единой царапины. Что ж, фортуна любит отчаянных. Впрочем, судьба не нашла еще ахиллесовой пяты воинственного потомка Ахилла.

Захватив Сицилию, Пирр проявил здесь замашки жестокого тирана, в одночасье восстановив против себя еще вчера кричавших ему здравицы жителей. Сицилию было не удержать. И воину вновь пришлось исправлять ошибки, сделанные политиком. Теряя солдат в непрерывных стычках с пунами и восставшими наемниками-мамертинцами, Пирр покинул Сицилию и возвратился в Тарент.

И вновь раздался воинственный клич:

— На Рим!

Но в этот раз удача изменила Пирру. Эпирскому войску противостояли сразу две консульские армии. Пирр решил напасть на одного из консулов и разбить его до того, как подоспеет армия второго. Спеша осуществить свой план, царь пустился в опасную авантюру.

Отобрав наиболее крепких воинов и самых сильных слонов, он предпринял ночной переход к лагерю Мания Курия. Замысел был хорош, даже великолепен, да подвели проводники, из умысла или по недоразумению протаскавшие всю ночь войско Пирра по холмам близ неприятельского лагеря.

Утром римские часовые увидели нестройные колонны вражеского войска, спускавшиеся на равнину. Вспыхнула было паника, но консул быстро восстановил дисциплину и вывел легионы навстречу врагу.

Римляне, проведшие ночь в теплых палатках, были бодры и свежи, эпироты валились с ног от усталости, но, тем не менее, первый натиск их был страшен. Не выдержав удара слонов и фессалийцев, римляне обратились в постыдное бегство и укрылись в лагере. Но консул не был обескуражен. Легаты и центурионы выстроили манипулы для контратаки, в строй встали даже часовые и обозники. Дождавшись, когда вражеское войско приблизится к частоколу, легионеры закидали элефантов пилумами, заставив израненных животных в панике повернуть назад.

Тщетно элефантархи пытались удержать обезумевших от боли гигантов. Разметав следовавшую за ними фалангу, слоны скрылись за ближайшими холмами. И в этот миг на расстроенное войско эпиротов обрушились волны легионеров. Копье в копье, меч в меч, щит в щит. Римская сталь окрасилась вражеской кровью. Эпироты не устояли и побежали.

Пирр, за время сражения ни разу не вложивший меч в ножны, пытался остановить бегущих, но безуспешно. Телохранители едва уволокли его из-под римских мечей.

Это была уже не Пиррова победа, это было поражение. Первое в карьере царя-авантюриста.

Пирр возвратился на родину. С ним вернулась лишь треть войска, что он привел шесть лет назад в Тарент. Шесть лет бесплодных авантюр и мытарств, стоивших тысяч жизней, опустошивших казну — и никакого результата!

Стоило бы успокоиться. Стоило… Так поступил бы любой, но не Пирр. Не проходит и года, как он нападает на Антигона Македонского, сына Деметрия Полиоркета. Зажав войско македонян и союзных им галатов в узком ущелье, Пирр принудил врагов сдаться и во второй раз завладел македонским престолом.

В память о своей победе он пожертвовал часть добычи в храм Афины Итонийской и сочинил хвастливые стихи.

Пирр был вновь на коне удачи, и его козлорогий шлем наводил ужас на врагов. Царь-победитель, неуязвимый и беспощадный!

Не успев толком закрепиться в Македонии, Пирр стал вынашивать планы захвата Пелопоннеса. В Спарте разгорелась свара между перессорившимися из-за девицы царями, и венценосный авантюрист решил, что более удобного момента ему не дождаться.

Войско Пирра вновь выступило в поход. На этот раз оно было больше, чем прежде — двадцать пять тысяч пехотинцев из числа македонян и эпиротов, две тысячи фессалийских всадников и двадцать четыре элефанта. Это было слишком много для того, чтобы разрешить спор царей — а, по заверениям Пирра, он выступил в поход именно с этой целью. Лакедемоняне поняли, что Пирр пришел не как арбитр, а как завоеватель.

Спартиаты были уже далеко не те, что двести лет назад, когда горстка воинов остановила полчища персов в Фермопильском ущелье. Золото и роскошь сделали тело изнеженным, а дух — слабым. Кроме того, их было мало. Незадолго до прихода Пирра большой отряд воинов во главе с царем Ахеем отправился в поход на Крит. Но что-то всколыхнуло души спартиатов, заставив сердца биться отвагой, быть может, это была слава предков, быть может, упреки женщин, явившихся в Апеллу с мечами в руках.

Как бы то ни было, лакедемоняне решили защищаться. Старики и женщины стали копать оборонительный ров, мужчины хранили силы для битвы.

— Это ошибка, — сказал Пирр, увидев поутру свежевыкопанный ров и стоящих за ним в полном вооружении спартиатов. Под ошибкой царь имел в виду однодневную отсрочку, которую он подарил защитникам города, отложив штурм на утро. Но Пирр все равно приказал атаковать. В лоб!

83

Плутарх. Пирр, XXI.