Страница 53 из 63
Похожи они на рулады соловья, что весною щебечет среди цветов, на трели осенних цикад в ветвях дерев, когда ничто не прервет звучания мелодии и всякая тварь выводит песню на свой лад. Так заведено повсюду и во всем, таково изначальное установление природы.
Однако в те семь поколений, что относятся к Веку Богов, времена были простодушные и люди немудрящие: не умели еще осознать чувства свои и желания, не умели и слагать вака. Лишь после того, как бог Сусаноо-но-микото пришел в Идзумо, появилась первая песня в тридцать один слог.[424] Так была создана нынешняя ханка. С той поры, будь то даже внук одного из богов небесных или же дщерь Бога морей, ни кто уж не передавал чувств своих иначе как в форме вака.[425] В наш же Век Людей[426] достигли такого рода песни полного расцвета. Немало появилось разновидностей вака, как-то: длинная песня (тёка), короткая песня (танка), шестистишия (сэдока), а также поэзия смешанных форм. Со временем все эти основные течения вака весьма разрослись. Так из ростка в два пальца высотою незаметно, словно под пологом дыма, вырастает древо, что кроной обметает облака; так вздымается под небеса волна, что родилась из единой капли росы.
В таких песнях, как, например, преподнесенная Государю Нинтоку «Бухта Нанива»[427] или же сложенная в честь наследного принца-регента Сётоку «Река Томино»,[428] описываются дела дивные, свершенные божественным промыслом, смысл же при этом умышленно затемнен.[429] Меж тем если взглянуть на песни стародавних лет, то большинство из них выражают простоту древности. Ведь тогда не были еще песни усладой, развлечением для слуха и взора, служа лишь средством воспитания нравов.
Государи древности в погожие дни устраивали в красивой местности пиршества для приближенных и велели им слагать стихи. По тем стихам можно было выявить чувства подданного к повелителю своему, отличить достойных от неразумных. Тем самым поступали Государи в соответствии с желаньями народа и отбирали способнейших среди придворных вельмож. С той поры, когда принц Ооцу[430] впервые стал слагать стихи на манер китайских ши и фу,[431] многие одаренные литераторы, восхищаясь стилем принца, стали следовать его примеру. Переняли они писания китайских мастеров слова и изменили прежние обычаи земли японской. Преобразилась судьба всего народа, песни же Ямато пришли в небрежение.
Однако жил на свете искуснейший Какиномото-но Хитомаро, что высоко вознес в поэзии божественные и дивные помыслы. Равных ему не сыскать ни в древности, ни в наши дни. Так же и Ямабэ-но Акахито был великий кудесник японского стиха.[432] Да и помимо него были еще многие, не прерывалась чреда тех, кто делом жизни своей избрал японскую песню-вака.[433]
Когда настали времена упадка нравов[434] и люди предались похоти, в песнях слова фривольные заклубились, словно облака, праздные изыски хлынули потоком. Словно все плоды опали с деревьев, одни лишь цветы пышно цвели на ветвях. В домах иных сластолюбцев служили песни «посланцами цветов и птиц»,[435] неимущие же гости, нахлебники, ими добывали себе пропитание. Оттого стали песни наполовину подобны женскому рукоделию, кое не пристало и показывать среди мужей.
В новое время было всего лишь двое-трое таких, что знали толк в старинном складе песен. Однако присущи им были различные достоинства и недостатки, в чем надлежит нам отдавать себе отчет. Архиепископ Хэндзё с «Цветочной горы» Кадзан[436] весьма славится красотою формы песен, но слова его подобны цветам, плодов же дают мало.[437] Так портрет возлюбленной лишь всуе волнует человека. В песнях советника среднего ранга Аривары[438] — избыток сердечных чувств, но выразительности его словам не хватает. Они подобны увядшим цветам, что уже утратили свежесть красок, но еще струят аромат. Бунрин[439] искусен в стихах на заданную тему, но форма песен его близка к вульгарной. Так торговец рядится в роскошные одежды. У инока Кисэна с «горы Печалей» Удзи[440] словеса многокрасочны, но во всех его стихах чувствуется какая-то смутность и вялость. Будто любуешься осенней луной сквозь предрассветные облака. Оно-но Комати[441] своими песнями напоминает поэтессу древних времен принцессу Сотори. Много в них чувственности, а истинной силы духа нет. Словно больная хочет приукрасить себя пудрой и румянами. Отомо-но Куронуси[442] в песнях следует за великим мужем древности Сарумару.[443] Многие его сочинения необычны и своеобразны, но по форме скверны. Словно крестьянин, развалившийся в поле среди цветов. Не стоит и перечислять прочих стихотворцев, чьи имена снискали известность. Из них большинство полагали чувственность за основу стиха, но не разумели при том сущности японской поэзии.
Людям недостойным и низким, что гонятся лишь за почестями и богатством, нет нужды в сложении песен. Прискорбно! Прискорбно! Ведь пусть даже превозносят тебя как государственного мужа и полководца, пусть владеешь ты несметным богатством, множеством золотых монет — не успеет еще прах твой истлеть в земле, как уже улетучится из мира твоя слава. Останутся в памяти потомков лишь те, кто слагал песни. Почему? Да потому, что слова тех песен достигают слуха людей, а значение наполнено божественным смыслом.
В стародавние годы Государь Хэйдзэй призвал своих приближенных и повелел составить поэтический изборник «Собрание мириад листьев».[444] С тех времен сменилось уже десять периодов правления, минуло более ста лет. Запущена была поэзия вака, никто не занимался ее подбором. Даже те, чьи песни отличались особой изысканностью формы, как у министра двора Оно,[445] или утонченностью чувств, как у советника Аривары,[446] — все они снискали славу иными талантами, отнюдь не на поэтической стезе.
Повергнувшись ниц в благоговении, осмелюсь засвидетельствовать, что за девять лет, кои Государь[447] наш правит Поднебесной, милости его изливаются далеко за пределы края Акицу[448] земли Ямато, а благодеяния столь многочисленны, что сенью своею затмили тень от горы Цукуба. Умолкли голоса, повторявшие грустные песни о «глубокой заводи, что превращается в отмель»,[449] слух полнится повсеместно лишь славословиями, поминающими о «камушке, что станет скалою».[450]
Государь наш продолжил обычай, уже было преданный забвению, и возжелал возродить путь, заброшенный на протяжении долгих лет. Для того повелел Государь старшему секретарю Двора Ки-но Томонори, начальнику дворцовой Книжной палаты Ки-но Цураюки, бывшему младшему чиновнику управы в провинции Каи Осикоти-но Мицунэ и офицеру дворцовой стражи Правого крыла Мибу-но Тадаминэ, дабы каждый представил свое собрание стихов совокупно с древними песнями, а названо то было «Продолжение Собрания мириад листьев».[451] И ведено было те представленные сочинения разобрать и записать в надлежащем порядке. Так были составлены двадцать свитков, название же было им дано «Собрание старых и новых песен Японии».[452]
424
2 Эта песня (см. Предисловие Цураюки) упоминается в «Нихон сёки» («Анналах Японии») и «Кодзики» («Записях деяний древности»), хотя считается, что песни в форме вака имеют более давнее происхождение.
425
3 Здесь также содержится ссылка на события, описанные в «Нихон сёки» и «Кодзики». Упомянутые персонажи — божества Хико-хохо-дэнги-но-микото и Тоё-тама-химэ.
426
4 Век Людей, согласно «Нихон сёки» и «Кодзики», начинается с правления императора Дзимму.
427
5 Песня «Бухта Нанива» — см. Предисловие Цураюки.
428
6 За его благодеяние нищий перед смертью посвятил принцу песню:
Имеется в виду правитель-реформатор принц-регент Сётоку-тайси,
429
7 «Смысл затемнен» (неясен) — здесь впервые встречается упоминание одной из важнейших категорий поэтики вака — югэн («неясность», «сокровенность смысла»).
430
8 Принц Ооцу — третий сын императора Тэмму. Однако исторически достоверным первым автором китайских стихов в Японии считается император Кобун.
431
9 Жанры ши и фу.
432
10 Какиномото-но Хитомаро и Ямабэ-но Акахито — великие поэты «Манъёсю» VIII в. (см. Предисловие Цураюки).
433
11 Эти две фразы в Предисловии Ёсимоти считаются поздней интерполяцией.
434
12 Имеется в виду период после составления «Манъёсю».
435
13 Образ «посланцев цветов и птиц» восходит к истории правления танского императора Кай Юаня (713–741). «Посланцы цветов и птиц» ежегодно отбирали по всем провинциям Китая красавиц в наложницы императору.
436
14 Архиепископ (Содзё) Хэндзё — см. Указатель.
437
15 «Плоды» в данном случае означает также «истинность» (второе значение того же иероглифа).
438
16 Аривара-но Нарихира (825–880).
439
17 Бунрин — иносказательное обозначение стиля Фунъя-но Ясухидэ (см. Указатель).
440
18 В «Кокинвакасю» содержится только одно стихотворение Кисэна (№ 983).
441
19 Оно-но Комати — см. Указатель.
442
20 Отомо-но Куронуси (ум. ок. 860). В «Кокинвакасю» вошли только три его стихотворения.
443
21 Сарумару — полулегендарный поэт древности.
444
22 Событие это исторически не подтверждено.
445
23 Министр двора Оно-но Такамура (802–852) подвергся опале и изгнанию, отказавшись ехать в Китай.
446
24 Аривара-но Юкихира, брат Аривара-но Нарихиры (см. Указатель).
447
25 Император Дайго.
448
26 Край Акицу — древнее иносказательное название Ямато, Японии.
449
27 См. «Кокинвакасю», № 1095.
450
28 См. «Кокинвакасю», № 933.
451
29 Это название считается поздней интерполяцией.
452
30 «Кокинвакасю».