Страница 75 из 99
— Наместником там Менофил, человек мне преданный…
Минерва рассмеялась, и смех ее был язвителен и горек.
— В самом деле, великое достоинство, ибо преданных людей в Риме нынче необыкновенно мало. Но разговор не о Менофиле. Смотри.
Она вновь провела рукой над полом, и закопошились, будто растревоженный улей, десятки и сотни племен. Бурля, людской поток почти мгновенно затопил всю Фракию, разлился вокруг стен осажденных городов, как река, выступив из берегов в половодье, окружает большие деревья на равнине. На время войска остановились, раздумывая, что же делать дальше. Крошечные дымки поднимались там, где когда-то находились деревни и поместья, и в библиотеке в самом деле запахло дымом.
— Это готы, — сказала Минерва. — Сейчас они довольствуются тем откупом, что получили несколько лет назад, в год, когда императоры сменялись один за другим… не буду напоминать о том времени. Возможно, Бальбин и сумел бы их остановить, если бы преторианцы не перерезали ему глотку. Но горевать о прошлом — занятие неблагодарное. Прошлое людям известно, а вот будущее — только богам. Если ты сейчас отправишься в Нижнюю Мезию, Гордиан, то во Фракии столкнешься с готами… Их пока что не так уж и много, пришли лишь отдельные племена, и римской армии вполне под силу их одолеть и очистить провинцию. Пока… Ибо это только начало. То, что ты сейчас видишь, — это будущее. Тебе придется сразиться с ними не раз — через десять лет ты должен будешь их победить, или они пожрут Рим, как саранча. Через десять лет ты соберешь огромную армию и I поведешь ее сражаться с готами. В этой битве император или погибнет со всем своим войском или блестящая победа твоих утомленных подданных. И возникнет новый Рим. И родится новая душа у Рима.
— Ты говоришь о будущем без иносказаний, — заметил Гордиан.
В его словах прозвучал вопрос, который он не осмелился задать напрямую. Но Минерва прекрасно поняла его.
— Это означает одно: будущее страшит даже богов. Когда ты двинешься в Месопотамию, помни: не персы угрожают Риму… Отнюдь не персы.
Она вновь провела рукою над полом, и камни мозаики встали на свои места. Но все продолжали смотреть на возникшие вновь медальоны, будто еще видели дикие орды, разгуливающие по равнинам, и пожары, полыхающие тут и там.
— Ничего этого еще нет. Но будет. Поспеши, Гордиан. А когда ты вернешься, я дам тебе то, чего не было ни у одного императора Рима. Божественную власть. Тогда никто не осмелится посягнуть ни на тебя, ни на твоих потомков, опасаясь гнева самой Минервы и ее отца. Ты успеешь укрепить города и воздвигнуть на пути варварских племен непреодолимые стены. Смелый и честный император способен сделать и армию смелой и честной. Пока еще не поздно… пока.
Все молчали. Потом Мизифей кашлянул и спросил:
— Светлоокая богиня, почему ты не сделаешь это сейчас?
— Избранник богов должен еще оправдать свою избранность. Риму нужен герой, перед которым он может преклоняться и которого может любить. Цезарь и Марк Аврелий в одном лице. Геркулес-Музагет из свитков Нумы Помпилиума — то есть победитель чудовищ и покровитель муз в одном лице. Иначе власть будет слишком тяжела для властителя и раздавит его. И помни, Мизифей, — она понизила голос, — незачем ходить за Евфрат, даже если кому- то почудится там хорошая добыча.
Уходя, она сделалась невидимой сначала для Мизифея, а когда ступила на орнамент мозаики, то и глаза Гордиана перестали ее различать. Но Владигор видел, как она остановилась на пороге и обернулась. И услышал ее слова:
— Когда рушатся такие государства, как Рим, грохот слышен в иных мирах, и там тоже начинаются камнепады. Помни это, Архмонт.
Гордиан отыскал Юлию в библиотеке, молча взял ее за руку и привел в спальню.
— Ты еще насидишься за свитками, когда меня не будет, — шепнул он, снимая с ее волос золотую сетку с изумрудами.
Темные пушистые пряди рассыпались по плечам.
— Ты скоро выступаешь? У нас много времени?
— Много, — кивнул он. — Но пролетит оно быстро. И значит, его все равно мало…
— Я смогу приехать к тебе в лагерь? — спросила она.
— Нет, это слишком опасно.
— В Нижнюю Мезию? Или в Антиохию?
Он вновь отрицательно покачал головой.
— Марк, я должна родить тебе ребенка. А я до сих пор не беременна.
— Наследник родится, когда я вернусь назад, — так обещала Минерва…
Она ничего не ответила, но ему почудилось, что он слышит ее крик: «А если ты не вернешься?!»
— Я вернусь, — ответил он. И по тому, как порывисто она прижалась к нему, понял, что угадал вопрос.
Одетый в пурпурную тогу, расшитую пальмовыми ветвями, Гордиан отпер ключом дубовые, украшенные золотом и слоновой костью двери храма двуликого Януса. После жертвоприношения он вышел и оставил ворота открытыми. Рим вновь начинал войну.
После этого ворота храма никогда уже больше не закрывались.
— И как он воюет? Успешно? Ба, да он очистил почти всю Фракию. Ну что ж, неплохо для мальчишки…
Со склона Парнаса открывался прекрасный вид на долину, засаженную тысячами серебристых оливковых деревьев. А далеко внизу по спокойным водам бухты медленно скользили корабли. На розовый шелк заката черными зигзагами легли горные хребты. Свет еще не померк. Но Минерве не нужен свет, чтобы различать происходящее. Над картой, выложенной из камней на узкой террасе, склонилась темная фигура. Тень упала туда, где в этот момент находились войска Гордиана, тень головы, но вовсе не человеческой. Острая морда и торчащие уши. Неужто он? Отбился от свиты Исиды и явился сюда насмешничать и угрожать…
— Анубис? — Голос Минервы прозвучал неуверенно.
Она не сумела сразу определить, древний бог перед нею или самозванец, которых так много на Востоке, и особенно в Египте. Когда страна приходит в упадок, суеверия плодятся, как черви на трупе. Черная тень дрогнула, и раздался лающий смех. Минерва стиснула в руках копье. Здесь, на греческой земле, она никого не опасалась, но этот смех ей не понравился чрезвычайно.
— Неужто признала? Да, как видишь, все еще разгуливаю… есть силы… а ты?
Она не ответила — его слова звучали слишком фамильярно.
— Ты слишком доверяешь людям. А этого делать никак не следует. Кто-нибудь из них наверняка тебе напакостит и расстроит твои планы. Сейчас ты надеешься с помощью этого мальчишки спасти себя и свой обожаемый город! Ну как же… сколько лет осталось до того, как народы, пришедшие с севера и так неожиданно явившиеся здесь, в нижней Мезии, разграбят твои обожаемые Афины? Чуть больше тридцати? Мгновение, если судить с точки зрения вечности…
Анубис вновь разразился громким смехом. Минерва не отвечала. Но в темноте ее золотой шлем стал светиться, а змеи на эгиде зашевелились.
— А знаешь, как все это будет? — Анубис наслаждался предчувствием грядущих бед. — Когда готы подойдут к Афинам, некий безумный житель будет бегать повсюду и уверять сограждан, что ты не допустишь падения своего любимого города и явишься на помощь им в золотом шлеме, с копьем в руках и в своей смертоносной эгиде. И что же?.. Вера одного человека — это так мало для бессмертной богини. Вера одного — сила одного… Ради этого не стоит спускаться с Олимпа с копьем в руках. Или и сил не хватит, чтобы спуститься?
— Не пойму, о чем ты толкуешь, Анубис, — хмурясь, отвечала Минерва.
— Неужели?.. Пока войска Гордиана очищают Нижнюю Мезию и Фракию от первых отрядов готов, еще не осознавших свою силу, поговорим о будущем. Я предлагаю тебе сделку… Причем очень выгодную…
— Какую сделку, Анубис? В толк не возьму…
— Рим существует уже почти десять веков…
— Я и без тебя знаю магический смысл тысячелетия…
— Впереди два века агонии или бессмертие — вот выбор.
— Я знаю.
— И ты выбрала бессмертие?
— Разумеется.
— Представь, тот, кому я служу, — тоже. Соединись с ним, и ты станешь второй самой почитаемой богиней в Риме. После моего господина.