Перстень без камня

Собственно, для большинства людей, особенно простонародья, большой разницы между истинным и магическим обликом не существовало. Ну, висит на девице заговор, чтобы след от чирья на щеке не виден был — подумаешь, велика разница! То есть, ей-то, конечно, кажется, что велика, иначе не тратила бы деньги на поддержание заговора. А на самом деле — пустяк. Или, скажем, навели на забулдыгу порчу — стоит ему выпить, начинает собутыльникам вместо его человечьей рожи свиное рыло казаться. Он, конечно, пить продолжает, но выглядит все гаже и гаже. Так, правду сказать, у него и без проклятия рожа похабная — а после десятой чарки пьяницам и не такое мерещится. Так что все это чепуха, не стоящая рассмотрения: магия копеечная, результат такой же.

Серьезные дела начинаются там, где действуют проклятия мощные, или же разветвленные, или же составные, или же наследственные, или же затрагивающие истинный облик, а также сочетания оных.

Родовое проклятие Тарсингов, из-за которого дважды в год Орвель чувствовал себя выставленным на посмешище, было наследственным, сильным, но незамысловатым. Под воздействием магии всякий, в чьих жилах текла кровь Тарсингов, превращался в зверя — что-то вроде здоровенного нескладного медведя. Именно это проклятие, некогда полученное Бруадом дор Тарсингом в битве на Кровавом поле, стало причиной тому, что его сын Эмиен перебрался на архипелаг Трех ветров. С тех пор короли Тарсинги жили и правили на островах. В любой иной части мира непрестанное воздействие магии обрекало потомков Бруада на животный облик.

Хорошо хоть, заколдованное обличье позволяло передвигаться на задних лапах — однако именно это делало монарха Трех ветров похожим на зверя, обученного ради ярмарочной потехи. Десять лет назад, в тот роковой день, когда родители Орвеля пострадали от заклятия безумца, он отказался присутствовать на карнавале, стесняясь своего звериного вида — и это его спасло. Именно тогда, десять лет назад, закончились времена, когда он мог следовать своим желаниям и прихотям. Безумный маг сжег в одной вспышке свою силу и жизнь, превратив короля и королеву в живые статуи. Чудовищно сильное проклятие изменило их истинный облик. Два года Орвель пробыл регентом, пока маги надеялись, что родовое проклятие Тарсингов возьмет верх над новым, но этого не произошло. Так и получилось, что в восемнадцать лет Орвель стал королем.

Конюх подвел жеребца, Орвель дор Тарсинг вскочил в седло и привычно разобрал поводья. Ему никуда не нужно было ехать, просто захотелось прогуляться. Завтра будет некогда. И послезавтра. Два дня карнавала, будь он неладен, а потом все вернется к привычному порядку. Надо лишь перетерпеть нелюбимый с детства праздник. Основная добродетель королей — не мудрость, не доблесть, а терпение.

Щебенка брызнула из-под копыт серого, когда Орвель пустил его с места в галоп.

— Ой, какие мордочки! — воскликнула Тиль. — Они ручные, да? Я хочу их погладить!

— Что ты, Тиль! — попытался удержать ее супруг. — Они же грязные, они едят сырую рыбу. А если они кусаются?

Не услышав ни слова из его тирады, сударыня Брайзен-Фаулен уже опустилась на колени прямо на необструганные доски причала и потянулась к ближайшей тюляке. Морской зверь воспринял ласку флегматично. Круглые любопытные глаза тюленя уставились на Тильдинну.

— Ему нравится! — уверенно заявила молодая женщина. — Ух ты, мой хорошенький! Почему ты стоишь, Валь? Помоги мне забраться в лодку!

— Но…

Вальерд Брайзен-Фаулен был очень обыкновенным молодым человеком, здраво взирающим на мир. Он знал, что пирожные не растут на деревьях, штаны рвутся об гвозди, если взять чужое — можно поплатиться своим, и вообще жизнь не развлечение. Именно поэтому его восхищала уверенность Тильдинны в том, что мир вращается вокруг нее. Хотя он смутно чувствовал, что здесь что-то не так. Особенно когда желания драгоценной супруги приходили в противоречие с ее же безопасностью.

— Что значит «но»? — возмутилась Тиль. — Мы едем кататься!

— Но это может быть опасно…

— Ты же сам предложил!

Возразить было нечего. Тяжело вздыхая, Вальерд перелез через борт и оказался в лодке. Лодка закачалась. Валь предложил руку жене.

— Ах! — сказала Тильдинна.

— Может быть, не поедем? — с надеждой вопросил Валь.

— Ах, как замечательно! — отрезала Тильдинна, подбирая подол платья и устраиваясь поудобнее. — Поедем же скорее!

К несчастью для Вальерда, он умел править ездовыми тюленями. Однажды он гостил у родственников на побережье и освоил эту нехитрую науку. Ему даже в голову не пришло, что его молодая супруга может об этом не знать. Он предпринял последнюю попытку совсем не в том направлении:

— Тиль, мы же не знаем, чья это лодка! А если владелец будет против?

— Заплатишь ему, когда мы вернемся! — отрезала жена. — Ну?

Сударь Брайзен-Фаулен расслышал в ее голосе опасные нотки и перестал сопротивляться. В самом деле, как-нибудь все решится. Главное — чтобы Тиль была довольна. Сопя, Вальерд отвязал лодку, затем взял в левую руку поводья, а в правую — длинную палку с лоскутом кожи на конце.

— Пошли! Вперед! — он хлопнул переднюю тюляку по шее.

Морские собаки заработали хвостами. Лодка двинулась к выходу из бухточки. Тильдинна захлопала в ладоши:

— Ах, Валь, ты просто умница! Как здорово!

Вальерд приосанился.

Тюляки бодро тащили лодку к выходу из бухточки. Скала слева напомнила Вальерду укоризненный профиль. Но через несколько минут каменная глыба предстала в другом ракурсе, сходство исчезло, а еще чуть погодя лодка выбралась на простор. В борт плеснула волна. Лодка вышла из тени острова, и вода за бортом из сероватой стала зеленой. Солнечные лучи пронизывали ее насквозь, играли бликами на поверхности воды, слепили глаза. Хотя было еще довольно раннее утро, и от воды тянуло холодком, на солнце сразу стало теплее.

Морские собаки знали один-единственный маршрут — на Монастырский остров. Собственно, больше отсюда и плыть-то было некуда, разве что вокруг Золотого острова, огибая его обрывистый западный берег. Появляться посторонним на Острове магов, он же Тюремный остров, было строжайше запрещено, и островитянам не приходило в голову нарушить запрет. Ну кто по доброй воле сунется в тюрьму? Что называется, себе дороже. Поэтому ездовые тюлени дядюшки Зайна, покинув бухточку, привычно свернули налево — к Монастырскому.

— Мы плывем на Остров магов? — беззаботно поинтересовалась Тильдинна.

— Эээ…

Вальерд замешкался с ответом. И совершенно напрасно.

— Да, на Остров магов! — решила Тиль. — Мы ведь собирались там побывать! Это он?

Она деликатно ткнула пальчиком в Монастырский, бурая громада которого маячила прямо по курсу.

— Нет, дорогая, — со вздохом отозвался Вальерд, заранее смирившись с последствиями своей честности. — Это Монастырский. Остров магов во-он там.

Он показал палкой направо.

— Поворачивай! — распорядилась Тильдинна.

Сударь Брайзен-Фаулен молча натянул поводья. Морские собаки замедлили ход. Гулко плеснула под днищем лодки волна. Вальерд подтянул правый ремень и отпустил левый. Хлопнул кожаным лоскутом по темечку каждого тюленя по очереди и даже крикнул зачем-то:

— Эй, вы! Туда!

Тюляки покрутили курносыми носами. Удивились. Переглянулись.

И повернули к Тюремному острову.

Двое мужчин, с большим неудобством устроившиеся в сарае, ждали третьего.

— Слушайте, я что-то не пойму, зачем вообще нужны были эти сложности, — пробурчал один. — Можно было договориться и сразу взять лодку, делов-то.

Судя по одышке в голосе, это был грузный, массивный человек.

— Вы позабыли наши обстоятельства.

Ответивший сильно растягивал гласные, что свойственно жителям северного Поморья. Он говорил чуть свысока, ничуть не смущаясь недовольством первого.

— Уговор полугодичной давности — чепуха, не за что зацепиться. А в этот раз нас никто не видел вместе. Ни улик, ни доказательств. Со стороны все будет выглядеть, как цепочка случайностей.