Патология

— Бонни шестнадцать, но у нее есть двухлетний ребенок. Отец — подросток по имени Джордж. На принца он мало похож. Вместе они не живут. Бонни бросила школу.

Полквартала проехали в напряженном молчании, затуем Айзек спросил:

— И что, она нервничала?

— Она этого и не скрывала. Вероятно, не жалует полицию. В полицейских отчетах ее имя не упоминается, но в таком районе можно безнаказанно сделать что угодно.

— Верно, — согласился Айзек. — ФБР подсчитало, что в криминогенных районах на одно принятое к рассмотрению дело приходится шесть, по которым ничего не сделано. Мое предварительное расследование доказывает, что эта пропорция занижена.

— В самом деле?

— О многих преступлениях даже не сообщают. Чем выше уровень преступности на данной территории, тем это ближе к действительности.

— Похоже на то, — сказала Петра. — Система не срабатывает, люди перестают верить.

— Бедные люди в основном подавлены. Возьмите хотя бы мой район. За пятнадцать лет нашу квартиру трижды обворовывали, украли мой велосипед, отца ограбили, автомобиль угнали, у маленького брата отняли деньги, которые ему выдали на завтрак. Не могу сказать, сколько раз пьяницы или наркоманы угрожали матери, когда она шла с работы домой. Слава богу, с нами не случилось ничего серьезного, но по крайней мере дважды в неделю мы слышим выстрелы, а полицейские сирены воют еще чаще. Петра ничего не сказала.

— Бывало и хуже, — продолжил Айзек. — Когда я был маленьким, существовали кварталы, в которые нельзя было зайти. Стоило надеть не те туфли, и ты покойник. Потом появились отряды «Крэш». Они хорошо поработали. После скандала в Рэмпартсе антигангстерскую полицейскую работу свернули, и бандиты снова обнаглели.

Он сжал кулаки.

Петра, помолчав, сказала:

— Теперь понимаю, почему вы исследуете преступления.

— Возможно, я сделал ошибку.

— Что вы имеете в виду?

— Чем глубже вникаю в ситуацию, тем большим разбазариванием времени кажутся мне академические штудии серьезных криминальных проблем. Многие из Моих профессоров до сих пор считают, что причины преступности коренятся в несправедливом устройстве общества. Под понятием «коренные причины» они подразумевают бедность. И этническую принадлежность, несмотря на то, что мнят себя либералами. Я же думаю, что на самом деле бедные люди хотят того же, что и остальные. Проблема криминала коренится не в бедности людей, а в плохих людях, которые грабят бедняков, потому что они беззащитны.

Петра поддакнула. Айзек, похоже, не расслышал.

— Наверное, мне следовало поступить на медицинский факультет. Подготовиться по специальности, заработать деньги, перевезти родителей в приличный район. Или, по крайней мере, купить маме машину, чтобы она не отбивалась по вечерам от пьяниц и наркоманов.

Махнул рукой.

— Впрочем, вряд ли мама сядет за руль.

— Боится?

— У нее свои принципы.

— Да, матери бывают такими, — сказала Петра. «И откуда ты только знаешь?»

— Скоро приедем, трасса вроде не забита.

Бонни Рамирес жила с матерью, тремя старшими братьями и маленьким Роки в крошечном домишке, обшитом желтой вагонкой. Хибару окружала ограда в виде ржавой цепи. Вдоль улицы, квартал за кварталом, стояли такие же дома. Их построили для американских солдат, возвратившихся со Второй мировой войны. Некоторые строения почти развалились, другие сверкали свежей краской.

Было заметно, что семейство Рамирес старалось держать дом в порядке: маленькая лужайка, хотя и пожелтевшая, была аккуратно подстрижена, а цветы на кривых клумбах стоически переносили раннюю весеннюю жару. На деревянном крыльце детская прогулочная коляска, а рядом — непонятного назначения гипсовый пьедестал, позолоченный краской из баллончика.

Бонни не было дома, с Роки нянчилась ее мать. Малыш спал в кроватке, втиснутой в тесную гостиную. Полы в доме деревянные, потолки низкие. Пахнет вкусной едой и еще, едва заметно, — грязной пеленкой.

Анна Рамирес была женщиной невысокой, полной, с окрашенными в рыжий цвет волосами, пухлыми щеками и дряблыми руками. Из-за глаз, превратившихся едва ли не в щелки, ее взгляд казался подозрительным, даже когда она старалась проявить добросердечие. Голос и певучая речь выдавали в ней жительницу Бойли-Хайтс.

Она пригласила их за стол. Принесла банки с содовой и вазу с крендельками, посыпанными солью. Рассказала, что отец Бонни прошел Вьетнам, войну он пережил, а в мирное время погиб на строительстве большого здания: придавило тяжелым оборудованием. Бережно, словно икону, сняла со стены фотографию. На снимке был запечатлен красивый мужчина в военной форме. Портила его плохая кожа — к сожалению, этот генетический изъян унаследовала и Бонни.

— Не знаете, когда вернется Бонни? — спросила Петра. Анна Рамирес покачала головой и нахмурилась.

— Вы с ней разминулись. Она приходит и уходит. Прошлой ночью ее не было дома. Пришла, спала до десяти и снова ушла.

— Поздно возвращается?

— Всегда.

Роки пошевелился в кроватке.

— Я не хочу его разбудить, — сказала Петра.

— Не беспокойтесь, — успокоила ее Анна. — Он крепко спит.

Она посмотрела на вазочку с крендельками на коленях Петры, и Петра съела одну штуку.

— Могу я вам еще что-нибудь предложить?

— Нет, спасибо, мэм. Вы знаете, зачем мы пришли?

— Видимо, из-за стрельбы в Голливуде. Бонни мне рассказывала.

— И что она сказала?

— Что все произошло на стоянке. Она слышала выстрелы, но ничего не видела. Говорила, что разговаривала с женщиной-полицейским. Это были вы?

Петра кивнула.

Анна Рамирес посмотрела на Айзека изучающим взглядом.

— Вы похожи на моего племянника Бобби. Айзек слабо улыбнулся.

— Среди тех, кого подстрелили, была девушка, которую не удалось опознать.

— И что же, родители ее не хватились?

— Никто не приходил, мэм.

— Печально.

Маленький Роки запищал, зашевелился, заревел. Анна Рамирес подошла к кроватке и вынула ребенка. Бедный малыш раскраснелся, и немудрено: так кутать ребенка в жару!

Анна села в кресло и положила внука на полные колени. Роки срыгнул и снова уснул. Щечки в ямочках, черные кудрявые волосы. Очарование. Петра заметила, что ногти ребенка аккуратно подстрижены, а одеяльце безупречно чистое.

— Какой красивый малыш, — сказала она. Анна Рамирес вздохнула.

— Очень беспокойный. Итак, вы говорили о девушке…

— Я подумала, может, Бонни ее знает, — сказала Петра. Поняла вдруг, что употребляет единственное число, с тех самых пор как вошла в дом. Что же она об Айзеке забыла? Он сидел на стуле, прямой и неподвижный, словно у него должны были взять интервью.

— А у Бонни вы не спрашивали, знает ли она эту девушку?

— Спрашивала, и она сказала — нет. Я решила еще раз проверить.

Анна Рамирес нахмурилась.

— Вы ей не верите.

— Дело не в том…

— Да ничего. Иногда я и сама ей не верю.

Петра надеялась, что улыбка у нее получилась сочувственной.

— Ее братья окончили школу, двое работают в фирме «Джей Си», а вот Бонни никогда не любила школу. Вообще-то, она девочка хорошая… — Она глянула на Роки. — Так уж получилось… Теперь я опять стала мамой, ну и хорошо. Бонни нельзя ничего сказать, единственное, на чем я настаиваю, это чтобы она окончила школу. Без диплома сейчас и работы нормальной не найти.

Петра кивнула, а Анна снова вздохнула.

— В любом случае, мэм, когда Бонни придет домой, будьте добры, позвоните мне.

— Обязательно, — заверила ее Анна. — Вы думаете, что убитая девушка могла быть приятельницей Бонни?

— Этого я вам не могу сказать, мэм.

— А как она выглядела?

— Невысокая, полноватая. На ней были розовые кроссовки.

— Тогда это, наверное, Джеки, — сказала Анна Рамирес. — Джеки Оливарес. Она невысокая, и раньше была намного толще, потом похудела. Но все равно тоненькой ее не назовешь. И у нее есть проблемы.

— Какие проблемы?