Дуэль в истории России

ТОРЖЕСТВЕННАЯ ЕЕ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ ВСЕПРЕСВЕТЛЕЙШЕЙ ДЕРЖАВНЕЙШЕЙ ВЕЛИКОЙ ГОСУДАРЫНЕ ИМПЕРАТРИЦЕ ЕКАТЕРИНЕ АЛЕКСЕЕВНЕ, САМОДЕРЖИЦЕ ВСЕРОССИЙСКОЙ, НА ПРЕСЛАВНОЕ ЕЕ ВОСШЕСТВИЕ НА ВСЕРОССИЙСКИЙ ИМПЕРАТОРСКИЙ ПРЕСТОЛ ИЮНЯ 28 ДНЯ 1762 ГОДА, В ИЗЪЯВЛЕНИИ ИСТИННОЙ РАДОСТИ И ВЕРНОПОДДАННОГО УСЕРДИЯ ИСКРЕННЕГО ПОЗДРАВЛЕНИЯ ПРИНОСИТСЯ ОТ ВСЕПОДДАННЕЙШЕГО РАБА МИХАИЛА ЛОМОНОСОВА

(И так далее на многие страницы.)

Если так думал (или, по крайней мере, так писал) наш национальный гений, то что думал народ? Вопрос риторический. Но немаловажный и в наши дни.

Как ни странно, в только что цитируемой оде Ломоносов, по всей видимости, ближе всего подошел к истине. Век Екатерины стал блестящим веком русской истории. И французский посланник зря тревожился. Российско-французские связи продолжали крепнуть.

К Елизавете не приехал Кант. Зато к Екатерине не замедлил прибыть, хоть и не навсегда, но все же с основательным визитом, исполненный энтузиазма Дени Дидро. Русская императрица вполне серьезно предлагала перенести в Россию работы по изданию «Энциклопедии». Еще один шанс для России, но работа по «Энциклопедии» была уже почти закончена. Императрица заочно подружилась с Вольтером, а после смерти фернейского затворника купила и распорядилась перевезти в Санкт-Петербург его огромную библиотеку. Что и было исполнено с высокой тщательностью. В Россию из Европы, особенно из Франции, стали приезжать, всерьез и надолго, ученые, архитекторы, художники, скульпторы. И даже авантюристы международного класса (включая графа Калиостро, который среди прочего прославился и скандальными дуэлями). Россия на глазах начала превращаться в часть Европы. Возник устойчивый интерес ко всему французскому.

В том числе, как бы заново, и к поединкам чести, во времена Елизаветы несколько подзабытым.

Тут следует вспомнить гвардейскую офицерскую молодежь, приведшую Екатерину к власти, особенно таких гвардейских кумиров, как трое братьев Орловых. Мастера устраивать попойки по петербургским окраинам и кулачные бои насмерть, вскоре они почувствовали веяние новой моды, сообразили, что они бравые гвардейские офицеры и при оружии, вспомнили заграничный опыт гардемаринов времен Петра Великого. Пошли в ход изустные воспоминания и кое-где добытые обрывки дуэльных кодексов, зазвенели шпаги.

Постепенно поединки «по правилам» стали, как раньше во Франции, чем-то вроде необходимого придворного ритуала. Настолько заметного, что известный литератор екатерининского времени Н. И. Страхов даже сочинил ироническое «Письмо от Дуэлей к Моде», в котором среди прочего отмечал и благотворное влияние дуэльной практики на нравы: «… В собраниях, под опасением перерезания горла все соблюдали строжайшее учтивство или, по крайней мере, самое прилежное в оном притворство, так что щеголи не смели друг другу пикнуть ни одного неприятного слова».

Но и «учтивство» подчас не спасало от поединка, поводы к которому были иной раз столь неуловимы, что «обидчик» не знал, за что его вызывают: «Бывало посидишь хоть часок в гостях, того и гляди, что за собою ничего ни знавши ни ведавши, поутру мальчик бряк на двор с письмецом, в котором тот, кого один раз от роду увидел и едва в лицо помнишь, ругает тебя на повал и во всю Ивановскую, да еще сулит пощечины и палочные удары, так что хоть не рад, да готов будешь резаться… Бывало хоть чуть-чуть кто-либо кого по нечаянности зацепит шпагою или шляпою, повредит ли на голове один волосочек, погнет ли на плече сукно, так милости просим в поле… Хворающий зубами даст ли ответ в полголоса, насморк имеющий скажет ли что-нибудь в нос… Также глух ли кто, близорук ли, но когда, Боже сохрани, он не ответствовал или недовидел поклона… Тот час шпаги в руки, шляпы на голову, да и пошла трескотня да рубка!»

Бретерство российское ни в чем не уступало европейскому, хотя общественное мнение неизменно благоволило дуэлянтам, окружая их романтическим ореолом, в самой дворянской среде, в более умеренной и просвещенной ее части, росла оппозиция дуэльной моде.

Д. И. Фонвизин в своем «Чистосердечном признании в делах и помышлениях» приводит слова своего отца, который вызов на дуэль считал «делом против совести». «Мы живем под законами, — говаривал отец писателя, — и стыдно, имея таковых священных защитников, каковы законы, разбираться самим на кулаках. Ибо шпаги и кулаки суть одно. И вызов на дуэль есть не что иное, как действие буйственной молодости».

Эти взгляды в достаточной мере разделяла и Екатерина, воскликнувшая по поводу поединков: «Да умолкнут… своевольные толкования в деле, в коем глас закона Божия соединяется со гласом установлений военных и гражданских!» Впрочем, когда доходило до конкретных случаев, императрица держалась иного мнения. В записке Потемкину, поводом к которой послужила дуэль генерал-поручика князя П. М. Голицына с П. А. Шепелевым, она писала: «…поединок, хотя и преступление, не может быть судим обыкновенными уголовными законами».

Князь П. М. Голицын.

Пушкин впоследствии не обошел этот эпизод своим вниманием:

«Князь Голицын, нанесший первый удар Пугачеву, был молодой человек и красавец. Императрица заметила его в Москве на бале (в 1775) и сказала: «Как он хорош! Настоящая куколка».

Это слово его погубило. Шепелев (впоследствии женатый на одной из племянниц Потемкина) вызвал Голицына на поединок и заколол его, сказывают, изменнически. Молва обвиняла Потемкина…»

В 1787 году Екатерина подписала «Манифест о поединках», в котором внешне осталась верна взглядам на дуэль своего великого предшественника: «Буде кто учинил раны, увечье или убийство, то имать его под стражу и отослать в Уголовный Суд, где судить, как законы повелевают о ранах, увечье и бийстве». Но по сути дела, она уже смотрела на дуэль другими глазами, и за участие в поединке, не имевшем тяжелых последствий, и за содействие ему наказания по сравнению с петровскими законами смягчались. Императрица понимала, что дуэль — это один из способов сражения за честь, требующий храбрости и порыва. А эти последние качества она чрезвычайно ценила, понимая, что они из рабов постепенно и неуклонно делают людей. Она, правительница огромной империи рабов, в глубине души рабство презирала, понимая при том, что его невозможно уничтожить указом. «Свобода, душа всего, без тебя все мертво, — писала она в дневнике, писала для себя, а потому совершенно искренне. — Я хочу, чтобы повиновались законам, но не рабов… Рабство есть политическая ошибка, которая убивает соревнование, промышленность, искусства и науки, честь и благоденствие (Выделено мною. — А. К.)». Рабство есть политическая ошибка! Поразительно сильная мысль, не потерявшая своего значения и в XX веке.

Как мы увидим далее, более спокойный и более философический, а порой и явно более благосклонный взгляд на дуэли от Екатерины унаследуют ее царственные сын, и внуки, и правнуки.

Императрица Екатерина II.