Капитан Перережь-Горло

– Змея в самом деле его испытывает. – Придвинув стул к овальному столу, Фуше встал у его края и поглядел на Алана. – Во многом, сказанном вами недавно относительно намерения предать вас суду в качестве капитана Перережь-Горло…

– Вы хотите уверить меня, что я был не прав?

– Вовсе нет. Вы были правы. Но не думаю, – продолжал Фуше, потирая ладони с сухим хрустом, – чтобы вы осознавали, насколько сильны были улики против вас. Вы англичанин, то есть наилучший кандидат на эту роль. Так как мои агенты безуспешно разыскивали вас с 13 по 19 августа, то вы не смогли бы доказать даже самому справедливому суду, что не находились в это время в Булони, закалывая часовых.

– Благодарю вас, я это отлично понимаю!

– Неужели? – усомнился Фуше. – В качестве образцов я дал вам один из кинжалов и одну из записок капитана Перережь-Горло. Они не имели никакого значения, как и пропуск, которым мне пришлось вас снабдить. Но эти предметы должны были скрыть еще один, который я также вручил вам.

– Если вы имеете в виду…

– Я имею в виду подробную карту лагеря. Будучи британским агентом, вы должны были попытаться воспользоваться ею и наверняка никому ее не показали. Если бы ее нашли в вашем кармане, что и входило в мои намерения, то это лишило бы вас последней надежды. Возможно, она и теперь у вас в кармане…

– Тут вы не правы! – заявил Алан. – Неужели я такой простофиля, что не заподозрил трюк с этой картой? Я изобрел предлог и показал ее Мерсье, чтобы он сразу же забрал ее у меня. Когда я вернул карту назад, так как она была мне необходима, я уничтожил ее, как только запомнил. Вы поймали вашу мышь. Но зачем вам продлевать ее мучения? Я знаю, что не смогу парировать каждый ваш удар. Ну и пускай! Если вы только примете мои уверения, что Мадлен ни в чем не виновна, зовите вашу стражу и расстреливайте меня, покуда я окончательно не вышел из себя!

Министр полиции поднял рыжие брови.

– А кто вам сказал, – осведомился он, – что вас вообще собираются казнить?

Удивленный вздох Иды, отшатнувшейся от стола, остался не услышанным Аланом. Он интересовался, какая игра в кошки-мышки затевалась теперь, видя, что Фуше говорит вполне серьезно, и в то же время не веря ему.

– Вы и ваша жена… – слова отчетливо слетали с бескровных губ Фуше, – намеревались сегодня вечером отплыть в Англию на лодке, не так ли?

– Да, но…

– Вам помогал Пьер де Лотрек, бывший в дни революции профессором Сорбонны[69], моим знакомым, а теперь содержащий трактир неподалеку от Кондетт. По-вашему, я, Жозеф Фуше, ничего не знаю о том, что происходит в этих местах у меня под носом? Так вот, вы с женой отплывете вечером в этой лодке, как намеревались, и не позволите никому вам помешать.

Первой мыслью Алана было то, что истощение и боль, причиняемая раненой рукой, могли скверно отразиться на его умственных способностях и чувствах. Подняв взгляд на орла и молнию на лазурном потолке, он вновь опустил его на высохшее злое лицо министра, возвышавшееся на длинной шее над пламенем свечей, как будто он приговаривал его к смерти, а не…

– Вы дарите мне жизнь? – воскликнул Алан. – И отпускаете на свободу Мадлен?

– Разве я не ясно выразился?

– Но какова причина этого великодушия?

– Великодушия? – с презрением повторил Фуше. – Месье, я не могу позволить себе великодушие – это слишком дорого обходится. Если я делаю это, то поверьте, что у меня есть свои причины.

– Но как вы можете это сделать? Разве сам император не будет здесь с минуты на минуту?

– Безусловно.

– Тогда как вы объясните ему все, особенно в моем присутствии? Разве вы не обещали предъявить ему капитана Перережь-Горло?

– Разумеется.

– И вы предъявите его?

– Конечно.

– Гром и молния! – воскликнула Ида де Сент-Эльм. Словно избавляясь от лишнего веса, она сбросила капор и мантилью, оставшись в красно-черном платье, подчеркивающем румянец на ее скулах. Капор и мантилья полетели на стол. – Я считала, что немногим уступаю вам, но вы, дорогой министр, останетесь двуличным и непредсказуемым до Судного дня! Какой трюк вы задумали теперь?

– Если я позволю этому человеку уехать, мадам де Сент-Эльм, – мягко осведомился Фуше, – есть ли у вас причины говорить об этом впоследствии?

– Я ничего не имею против Алена теперь, когда его миссия потерпела неудачу. Я никогда не хотела, чтобы его расстреляли! А вот об этой женщине я все сообщу императору, как только он явится сюда!

Фуше улыбнулся, показав скверные зубы.

– Дорогая мадам, – промолвил он тем же любезным тоном, – вы ничего не расскажете о ней императору. Учитывая то, что мне известно о вашем прошлом, считаете ли вы возможным диктовать мне условия?

– Нет…

– Ну, то-то же.

– И все же Ален прав в одном. Что вы собираетесь сказать императору? Вы ведь должны предоставить ему какие-нибудь объяснения! Что же вы ему сообщите?

– Правду, – ответил Фуше.

– Какую правду? Что такое, по-вашему, правда?

– Вы имеете в виду насмехающегося Пилата?[70]

– Скорее насмехающегося Иуду, кем вы и являетесь, дорогой министр! Почему вы освобождаете этих людей? Каков ваш мотив?

– Ах да! Мотив… – Продолжая говорить доброжелательным тоном, министр полез в карман и вытащил табакерку, задумчиво взвешивая ее в левой руке. – Многое, – заговорил он, – я рассматриваю как неотъемлемую часть жизни. Многое я наблюдаю с равнодушием, а иногда и с усмешкой. Однако существуют вещи, которые оскорбляют даже мой философский характер и которые я не могу допускать. Это насмешки над моим интеллектом и предательство в благодарность за мое усердие. Различные персонажи этой истории допустили различные ошибки. Но величайшую из них сделал сам так называемый капитан Перережь-Горло. Очень удачно, что вчера вечером, когда я ехал в Булонь, я получил в Амьене сообщение по семафору. В Булонь я ехал, конечно…

Глаза с красными ободками вновь устремились на Алана.

– В Булонь я ехал, – продолжал Фуше, – конечно, для того, чтобы разоблачить вас как капитана Перережь-Горло, прежде чем вы успеете причинить какой-нибудь вред. Сообщение, полученное мной от одного из моих агентов в этом лагере, вынудило меня продолжать путешествие всю ночь в состоянии огорчения, которое я не в силах описать. Вы начинаете понимать, месье Хепберн?

– Нет!

– Неужели? – переспросил Фуше, подняв брови. – Прошлой ночью около Поля воздушных шаров произошло еще одно убийство. Пускай – это меня не обеспокоило. Но, отдав приказ совершить это убийство, капитан Перережь-Горло сделал серьезную ошибку. Он позволил своему наемнику оставить записку, навлекающую подозрения на меня! А подобное, дорогой месье, не должно оставаться безнаказанным.

Ида была вне себя.

– Но какое отношение это имеет к тому, что вы скажете императору? – воскликнула она. – Почему его должно заботить, что капитап Перережь-Горло пытался навлечь на вас подозрение?

Министр полиции постучал по табакерке.

– Потому что император и есть капитан Перережь-Горло, – ответил он. – И я готов доказать это перед всей Великой армией.

69

Сорбонна (по имени ее основателя в 1257 г. Робсра де Сорбона) – вначале богословский колледж в Париже, затем теологический факультет Парижского университета, с XVII в. – второе название Парижского университета.

70

В Евангелии от Иоанна рассказывается, как Понтий Пилат в ответ на слова Иисуса о том, что «всякий, кто от истины, слушает гласа Моего», сказал: «Что есть истина?» (Иоанн, 18: 37 – 38).