Страница 3 из 16
— Письмо от Тома,— ответила Сара, оставив без внимания хмурый, предостерегающий взгляд Керка.
У Джерри Чивера сразу стало серьезное лицо.
— Сара,— проговорил он,— передать тебе не могу, до чего эта история меня потрясла и как тяжело я ее переживал.
Он удрученно покачал массивной головой.
— Мне бы хотелось поговорить с тобой, Джерри, когда у тебя выдастся свободная минутка,— сказала Сара.
— Ради бога, в любое время. Но послушай, сперва тебе надо выпить. Сейчас мы это устроим. Шотландское виски, как обычно, правильно я говорю?
Керк фыркнул:
— Лучшая в мире память по части того, кто что пьет.
— Не смейся надо мной, мой мальчик. Когда я был послом, это считалось главным моим достоинством — наряду с миллионами Этель. А кроме того, в доме, где потребляют только «Бурбон»[2], человек, пьющий шотландское,— белая ворона.— Он сделал знак одному из лакеев, обходивших гостей, снял с переполненного подноса стакан и подал его Саре.— Как видишь, у нас по-прежнему людно: вертимся, словно белка в колесе,— добавил он с насмешливым цинизмом.— Сам не пойму, почему мы все это не бросим.
— Я все жду, что тебя пригласят в Белый дом и предложат министерский портфель или что-нибудь в этом роде,— сказала Сара.
— Никаких шансов,— весело возразил Чивер.— Этель, правда, еще надеется, но для этих ребят там, наверху, я почему-то «персона нон грата». Даже не знаю, в чем тут дело. Вот Керк, пожалуй, мог бы мне объяснить — государственному департаменту все известно. Но выудить что-нибудь из Керка трудней, чем открыть бумажкой банку сардин. И потом, откровенно говоря, какие у меня для этого данные? Деньги моей жены? Но богатых людей у них и так полно. Нет, я себя не обманываю. Мы ведем такой образ жизни просто потому, что привыкли, нам обоим так нравится, особенно Этель. Ведь в этом ее жизнь. Если уж ей не удается попасть моими стараниями в заголовки политических статей, то, угощая всех и вся, она фигурирует хотя бы в светской хронике.
Он рассмеялся и пожал плечами.
Стоявшая неподалеку дама заговорила с Керком, и Сара, отпив глоток виски, тотчас же обратилась к Чиверу:
— Джерри, а мы не могли бы потолковать сейчас, как ты считаешь?
— Сейчас? Вот сию минуту?
Во взгляде его засветилось любопытство.
— Я понимаю, момент неудачный, но ничего не поделаешь. Может быть, это мой единственный шанс, Я должна знать все, Джерри. Как на твой взгляд, в обстоятельствах смерти Тома не было ничего загадочного?
— Загадочного? Нет,— сказал он и, подумав, повторил: — Нет.
— Мог бы ты мне рассказать точно, как все это произошло? Может, выйдем куда-нибудь?
— Ну ладно, раз тебе так хочется...
— Если только тебе не будет неловко перед гостями.
Он широко ухмыльнулся:
— Удаляясь с хорошенькой женщиной, я никогда не испытываю неловкости. Вот даме моей иногда бывает неловко, это да.
Керк поглядел им вслед, и Сара негромко бросила ему:
— Потом.
Сделав вид, будто он заподозрил тут амурную историю, Чивер, как бы подтрунивая над собой, вздохнул:
— Ох, молодость, молодость! Будь я лет на двадцать — тридцать моложе, такой парень, как Керк, не имел бы у тебя никаких шансов. Во всяком случае, если бы я был поблизости. Уж я бы задал тебе работку не из легких, будь уверена.
И, взяв Сару под руку, он повел ее через зал.
— Ты не сердись, что я болтаю всякую чепуху. Я приучаю себя нести бремя старости с некоторой элегантностью или хотя бы смотреть на это дело реалистически. Как сказал пожилой шотландец молоденькой девушке, которая страшно нервничала из-за того, что очутилась с ним в двухместном купе: «Не надо волноваться, деточка. Больше всего на свете меня интересует выпивка».
Вдруг Сару схватила за руку женщина в пестром ситцевом платье и экзотических серьгах.
— Сар, лапочка! Вернулась, а мне даже знать не дала. Ну как, надо мне обижаться на тебя?
— Не обязательно, Никки. Ведь я только сегодня приехала.
Но Никки не слушала ее:
— На тебе так и написано, что ты побывала в Париже. Ах, Париж — туалеты, свобода, любовь!..
— Звучит очень мило. Особенно, если учесть, что приехала я из Азии, туалетов оттуда не привезла никаких, свободы не обрела и любви тоже не испытала.
— Но ты стала какая-то... другая! — воскликнула Никки, лихо помахивая бокалом с мартини.
Волосы у нее были ярко-золотые, высокая грудь вонзалась в сознание, словно трубный глас. Синими, уже слегка остекленевшими глазами она изучала Сару — пристально, с интересом, словно врач, ставящий диагноз.— Да ты вся какая-то новая!
— Просто только что из чистки, если ты имеешь в виду платье. А как Фред?
Вдруг Никки понизила голос.
— Я тоже переменилась,— объявила она с грустью.— Все уверяют, что у меня стал тревожный, затравленный взгляд.
Сара рассмеялась:
— А ты по-прежнему никого не слушаешь, кроме себя,— изумительная способность!
— Вот еще, слушать кого-то на званых вечерах! По-моему, и пытаться не стоит. Это было бы так утомительно! А ты заметила?
— Заметила — что?
— Перемену во мне. В моем взгляде.
Посмотрев на ее безмятежное красивое лицо, в сорок лет совсем не тронутое морщинами, Сара с внезапным раздражением бросила:
— Да что там, Никки! Если взгляд у тебя и бывает тревожный, так только при мысли о минувшей ночи.
— Ого! — задумчиво проговорила Никки.— Не очень-то ты любезна. Знаешь, Сар, язык твой — враг твой. Мне-то, в общем, все равно, но ты его лучше попридержи — для своей же пользы, если только ты поняла, что я имею в виду.
— Да, поняла. Но ты сама знаешь, язык не всегда нас слушается: проявляет излишнюю самостоятельность.
Сара взглянула на Чивера — тот беспокойно озирался по сторонам.
— Никки,— вставил он поспешно.— Кто это, вон тот высокий, в генеральской форме? Даже фамилии его не припомню.
Но Никки только небрежно улыбнулась в ответ и снова обратилась к Саре:
— Правда, люди вроде Керка и Джерри считают тебя страшно умной, и ты должна все время тянуться, чтобы не уронить марку. Бедняга Том тоже так считал, но могу поручиться: любому мужчине просто тошно слушать с утра до вечера умные разговоры.
Сара спросила бесстрастным тоном:
— Ты хочешь сказать, что жизнь со мной была для Тома невыносимой — из-за того, что я страшно умная, как ты выражаешься?
Что-то в ее голосе заставило Никки пойти на попятный.
— Нет-нет! — сказала она, слегка отпрянув.— Не приписывай мне того, чего я не говорила, Сар.
Поспешное движение Никки, выдававшее смутный физический страх, возмутило Сару еще больше, чем ее слова. А Никки уже опять болтала, так же весело и беспечно, как вначале:
— Я в самом деле рада, что ты вернулась. Мы по тебе ужасно скучали. Всякий раз, когда я проходила мимо вашего домика и видела закрытые ставни, я представляла себе, как ты прожигаешь жизнь в Париже и в Риме. Но я тебя не осуждаю. Я и сама поступила бы точно так же. Нельзя же требовать от женщины, чтобы она пребывала в трауре до конца своих дней.
Чивер раздраженно махнул рукой:
— Прекрати, Никки! Поболтаешь с Сарой потом. Нам с ней нужно кое-что обсудить.
— Отлично. Но если вы собираетесь говорить о Томе, не забудь объяснить ей, отчего он так много пил в тот вечер.
Она повернулась, чтобы уйти, но Сара довольно резко удержала ее за плечо.
— Нет, это я должна знать,— сказала она.— Так почему же Том много пил в тот вечер, а?
В синих глазах Никки молнией мелькнуло злорадство. И Сара почувствовала: вот сейчас на нее обрушится удар и надо собрать все силы, чтобы выстоять. Она поднесла стакан к губам.
— Ах, Сар,— с упреком проговорила Никки,— ты женила его на себе, а сама стала носиться по всему свету. Он тут мыкался, как неприкаянный. И, ясное дело, нуждался в утешении. Бедный мальчик! Мне стало так жаль его, когда я увидела, что он опять напивается. А уж потом я обнаружила его в саду.
2
Марка виски (прим. перев.).