Месть Владигора

— Ах, если бы вы знали, для чего я проделала столь долгий путь! Или думаете, что лишь ради мести за мужа своего стремилась к вам?!

Пересей Коробчакский осклабился в насмешливой улыбке:

— А то не ради этого! Видно, приехала у нас искать управы на Владигора.

Путислава отвечала прямо:

— Да, хочу, чтобы усмирили вы Владигора, ибо ищет он владычества над всеми вами. Пустень захватил он при помощи оружия невиданного! Стену разрушить любую может, гром извергая. С таким оружием Владигор непобедим будет. Но зелье свое огненное он не только для разрушения стен крепостных хочет применить, а для посылания на врагов железных ядер, малых и великих, горшков железных, начиненных огненным составом, кои, разорвавшись, могут поубивать превеликое множество врагов, которыми он и считает вас, борейцев. Злоба овладела Владигором! В Пустене никого он не щадил — ни женщин, ни детей, ни стариков. Но главное… главное, что хотела я вам сказать, это то, что всем этим затеям обучил его Красчародей, которому вы все так доверялись!

— Крас? — изумился Грунлаф.

— Да, он, только в ином обличье он пришел ко Владигору — тем самым посланником-иноземцем перед ним предстал!

Путислава вдруг пала на колени, зарыдала, протягивая руки поочередно к каждому из князей. Куда подевались ее гордость и смелость, которые так поразили воинов в подвале? Она была теперь просто слабой, беззащитной женщиной. Но что она просила у князей?

— Владыки, остановите Владигора, ради земель наших молю я вас об этом! Знаю, Красу и вы доверялись! Что ж получили? Слышала, научил он вас укрыть от войска сокровища, и за это едва не растерзали вас подданные ваши! С Владигором сейчас Крас! Пустень захватить ему помог, а ведь раньше вам помогал! Не добро руководит его действиями, а зло, и все, к чему он только прикоснется, злым становится!

Союзники-князья молчали долго. Грунлаф в душе оплакивал потерю своей столицы. Гилун, Старко, Пересей размышляли, как бы выпутаться из истории с походом, не принесшим им ни богатств, ни славы. Что до сокровищ Владигора, то они так и не сумели отыскать тайник, открытый когда-то Красом. Получалось, что права Путислава — не принес чародей им пользы. Грунлаф к тому же не мог забыть и то, что именно Крас предложил ему устроить соревнование стрелков из лука, а после уговорил его отправить Кудруну с уродом Владигором в Синегорье [10]. Если бы не Крас, понимал теперь Грунлаф, он бы не лишился доверия, не задумал поход на Ладор, не потерял бы Пустень…

— Значит, Крас ныне служит Владигору? — спросил Грунлаф.

— Да, я твердо это знаю! — уверенно заявила Путислава. — И знаю я еще, что после взятия Пустеня Владигор собирался идти на Ладор, а потом и в другие княжества, чтобы захватить власть и над ними. Так что ни тару дам, ни плускам, ни коробчакам не избежать большой войны с Владигором, которому помогает Крас и у которого есть оружие, разбивающее стены в одно мгновение! Молю вас, не расторгайте свой союз, иначе не победить вам Владигора, жестокого и сильного!

Грунлаф, подумав, проговорил:

— Ну, сами видите, братья, что печальное известие принесла нам Путислава, но не нам страшиться Владигора — мы ведь витязи, вожди! Стены Ладора укрепим, хитрости какие-нибудь измыслим сами да и станем поджидать врагов. И ничего иного нам не остается. Ты же, Путислава, подробней расскажи, что за средства позволили Владигору овладеть моей столицей. Ах, жива ли жена моя Крылата?..

3. Ковали огнедышащие трубки

На площади, рядом с княжеским дворцом, где жили теперь Владигор с Любавой да избранные дружинники, старшим из которых, как и прежде, был Бадяга, бурлила народная толпа. Если совсем недавно многие из синегорцев сомневались в достоинствах князя, то теперь, после захвата Пустеня, после того как с жестокостью потешились над жителями, обогатились за счет награбленного добра, всех их объединяла любовь к Владигору. Правда, поговаривали в народе, что если б не мудрый чужестранец, научивший князя делать взрывчатое зелье, то ни мужество, ни сила, ни ум Владигора не привели бы их к победе. Но сомневавшимся в дарованиях князя иные возражали, говоря таким манером:

— Ан нет, в том и состоит мудрость правителя нашего, что умеет он к себе приблизить, на пользу общую заставить поработать людей умелых, знающих, хитрых в военном деле. С нашим-то зельем не пропадем. Любое войско в пыль изотрем!

И вот теперь на площади перед народом синегорским стоял Владигор на помосте, крытом алым сукном, и с радостью примечали подданные перемены в его внешности. И прежде-то он являлся перед ними не вахлаком каким-нибудь, а в богатом княжеском наряде, но ныне преобразился разительно. Шапка с околом из куньего меха исчезла, вместо нее на голове его красовалась унизанная драгоценными камнями небольшая кацавейка или ермолка, бог весть как державшаяся на пышно взбитых, завитых волосах.

Еще и другое удивляло синегорцев: прежде только женщины носили серьги, а теперь и Владигор украсил свои уши свисающими чуть ли не до плеч серьгами. Те, кто стоял поближе, углядели, что князь и брови подсурьмил, и губы подкрасил, да и бородка его, прежде русая, имела красноватый цвет непотускневшей меди.

Взамен красной мантии носил теперь Владигор короткий, застегнутый под подбородком плащ из блестящей какой-то ткани. Штаны поражали шириной, — казалось, их невозможно было бы заправить в сапоги, однако Владигору это как-то удалось сделать. Но всего чуднее были сапоги — коротенькие и с сильно загнутыми носами. Таких ни в Синегорье, ни в Борее не носили. Впрочем, синегорцы, поудивлявшись, оправдывали желание князя одеваться позамысловатей: как-никак, он стал властелином всех земель Грунлафа.

— Дети мои! — проговорил Владигор так звучно, чтобы все услышали его. — Не я ли осчастливил вас? Не я ли насытил и обогатил?! Что скажете?

Синегорцы, не промешкав ни единого мгновения, заорали тремя тысячами глоток:

— Ты, Владигор, ты! Отец наш родимый, ненаглядный!

Владигор, довольный ответом, горделиво оглядел толпу. Пожалуй, не мог бы он вспомнить момента в своей жизни более счастливого, чем этот.

— Ну а раз признаете вы, детушки, заслуги мои перед вами и считаете меня избавителем от бед — от голодной смерти, от жестоких мечей борейских, так нужно согласиться вам впредь относиться ко мне с вящим уважением.

— Мы и так тебя уважаем, княже! — прокричал какой-то синегорец. — Чего еще просишь?

— Чего? — провел рукой по подкрашенной бороде Владигор. — А вот чего. Раньше запросто каждый подходил ко мне даже и без поклона, заговорить со мной мог, будто я ему сродственник или приятель, с которым он брагу вместе пьет. Теперь же всего этого не будет. Если кто захочет обратиться ко мне с какой-нибудь просьбой, то пусть ее изложит вначале одному из десяти моих советников — из числа дружинников их я выбираю. Первым и самым главным господин Ли Линь-фу станет, вторым же — господин Бадяга, третьим — господин Муха, дружинник башковитый, на всякие хитрости способный. Других представлю вам позднее.

Кто-то из толпы народной прокричал:

— Ладно, не будем тревожить твою княжескую милость, к советникам подойдем, если они только нас не обманут и все наши просьбы тебе передадут честно и без кривды.

— Не будет кривды, не волнуйтесь! — заверил синегорцев князь. — Только вот что скажу вам. Раньше относились вы ко мне без должного почтения, грубо и хамовато. Теперь же такое обращение ко мне отменяется. Каждый, кто встретится со мной, обязан будет отдать мне восемь поясных поклонов и произнести при этом: «Вечного здравия тебе желаем, ван, могущества и процветания твоей державе!» Запомнили?

Вначале толпа молчала, а потом раздался голос:

— Что касается поклонов, то здеся все просто — не переломятся спинки наши. А вот приветствие изволь, княже, повторить. Да и слово там прозвучало странное: был ты раньше вроде князем, а теперь надобно тебя… ваном, что ли, называть-величать? Это по-каковски? По-заморски никак?

10

Об этом читай книгу С. Карпущенко «Маска Владигора». — Прим. автора.