Месть Владигора

— Да это же сам Владигор едет!

— Владигор!

— Князь Синегорский! — послышалось со всех сторон, хотя Грунлаф знал, что многие из тех, кто стоял неподалеку от него, никогда не видели синегорского князя и лишь по одежде, осанке, вооружению предположили теперь, что в лагерь врагов собрался приехать сам властелин Ладора.

Синегорцы, похоже, точно знали, где живут вожди, потому что скакали прямо к их дому. Всадник, что ехал первым, ехал с обнаженной головой, и его светло-русые кудри весело трепыхались на ветру, так же как и полотнище стяга, которое он гордо держал в левой руке, уперев древко в бедро.

«Владигор ли это в самом деле? — в сильном смущении думал Грунлаф, плохо помнивший лицо своего бывшего зятя, ведь видел-то он его лишь после того, как Владигор уже стал уродом. — А если и впрямь это он? Сколько же смелости должно быть в его сердце, чтобы отправиться в стан врагов со столь малой охраной. А что если взять и убить его, вероломно убить, как убил он мою дочь? Разве это не было бы справедливо?»

Так думал Грунлаф, глядя на подъезжающих ладорцев. Из предосторожности борейские дружинники, призванные охранять князей, ощерились клинками мечей и копий, иные даже приготовили луки и самострелы, но Владигор, ловко соскочив с седла и кинув поводья одному из борейцев, с веселой беспечностью сказал:

— Неужто мы такие страшные? Вы что же, даже этой молодой бабенки испугались?!

Борейцы в смущении отводили глаза, опускали, совестясь, копья, мечи, убирали луки. Владигор смело шагнул к Грунлафу, открыто взглянул ему в глаза, низко поклонился и молвил:

— Здоровья долгого желаю тебе, благородный Грунлаф, бывший тесть мой… — И вдруг замутился чистый взгляд Владигора, на миг потемнело у него в глазах, но тотчас овладел он собой. Не дождавшись ответа на свое приветствие, заговорил вполне добродушно: — Грунлаф, вижу, что решил пожаловать ты в гости к бывшему зятю своему, но взял с собой так много товарищей, что, боюсь, тяжеленько мне будет разместить их в своих хоромах. Впрочем, — оглядел пространство лагеря, все изрытое землянками, покрытое домиками, — впрочем, вижу, вы тут и без моей помощи устроились. Поведай, князь, надолго ли?

Грунлаф смотрел на Владигора и, странно, не ощущал в себе желания мстить этому человеку. Такого прямого, открытого взора не могло быть у человека, совершившего преступление, а тем более преступление против женщины, которую любил. Но кто-то, тайно вселившийся в Грунлафа, с упрямой настойчивостью сказал ему: «Не верь, не верь честному лицу Владигора! Это — только личина, а под ней скрывается урод, жестокий и беспощадный! Он и убил твою Кудруну!»

И тогда Грунлаф высокомерно ответил Владигору:

— Князь, я пришел сюда с союзниками-борейцами, чтобы отомстить тебе и твоему народу за смерть моей дочери! Ты повинен в смерти Кудруны, и я даже знаю, что смерть ее была ужасной! Так что стоять мое войско под Ладором будет до тех пор, покуда не откроются ворота при добровольной сдаче! Не сдадитесь — мы войдем в Ладор, взяв его силой своего оружия. И пусть тогда ладорцы не ждут от нас ничего доброго по отношению к себе! Ты знаешь, Владигор, на что способен воин, ворвавшийся во вражеский город, который долго оказывал сопротивление!

Лицо Владигора осталось таким же спокойным, как и прежде.

— Я не боюсь твоих угроз, благородный Грунлаф, но горько мне сознавать, что я стал жертвой чьего-то злого наговора. Я знал давно, зачем и почему идешь ты с войском к Ладору, а поэтому приехал к тебе сейчас со своими друзьями, чтобы попытаться избежать ненужного кровопролития. Ты ничего не знаешь о том, как умерла Кудруна, ну так узнай же.

Владигор посмотрел по сторонам. Вокруг них толпились князья, дружинники, простые воины. Всем хотелось посмотреть на главного их врага, послушать, как станет Грунлаф отвечать ему.

— Грунлаф, — негромко сказал Владигор, — не лучше ли нам побеседовать наедине? В крайнем случае пусть нашу беседу будут слышать твои соратники-князья. Но мой рассказ, знаю, не для ушей простых дружинников…

Послышался ропот воинов, стоявших поодаль, но Грунлаф поднял руку, и гомон стих.

— Что ж, Владигор, — сказал князь игов, — я, конечно, мог бы приказать сейчас дружинникам схватить тебя и даже… предать казни, но так и быть: князь — всегда судья, и судья справедливый. Тем более тогда, когда дело касается таких особ, как ты. Пройдем же в этот дом. Там ты и расскажешь мне, как скончалась дочь моя.

Князь игов жестом предложил Владигору с друзьями войти в дом, где жили вожди борейцев, и вдруг черная половина души Грунлафа снова заговорила в нем: «Вот тебе случай рассчитаться с врагом. А потом ты нападешь на обезглавленный город!»

И когда Владигор, Бадяга, единокровный брат Владигора Велигор и его жена Путислава прошли в горницу дома, Грунлаф движением бровей подозвал к себе старшего дружинника:

— Едва я проговорю слова: «Настал час…» — прошептал он на ухо воину, — кидайтесь в дом и колите Владигора и всех, кто с ним пришел!

Дружинник кивнул, — мол, отлично понял князя.

Когда Гилун, Старко и Пересей уселись на лавке напротив синегорцев, Грунлаф заговорил:

— Что же заявит князь Владигор в оправдание свое? Где дочь моя, Кудруна, которую вручил я своему зятю, даже несмотря на то что он стал уродом из уродов? Так-то ты отблагодарил меня, Владигор? Смертью дочери отблагодарил?

Владигор поднялся с лавки и низко поклонился.

— Грунлаф, — сказал он, — сразу скажу тебе, что до сих пор скорбел я и до смерти скорбеть буду о смерти дочери твоей Кудруны. Но в ее смерти я не виновен. Когда по воле собственной ушел я из Ладора, поняв, что народ уродом меня не хочет видеть, нашла меня Кудруна в лесной избушке, где жил я, дичая день ото дня. Не поверишь, но пылало сердце девушки любовью ко мне, и не хотела она со мной расстаться. Тогда предложил я ей удалиться в горы, где и стали мы жить в пещере. А дальше пусть повествует Путислава, супруга брата моего, Велигора. — И Владигор на обоих показал рукой.

Путислава поднялась. В богатом платье княгини была она величава и прекрасна, говорила же степенно, желая внушить доверие к своим словам. Обо всем рассказала Путислава: и о том, как в лесу встретила учителя Владигора, чародея Белуна, как сказал он ей, что снова сумеет князь обрести свое лицо, если в изваяние его выстрелят из самострела сразу двое: человек, любящий Владигора больше жизни, и единокровный брат его. Сказала Путислава, что Кудруну к такому поступку никто не подбивал — сама она решилась, потому что истинно любила Владигора больше жизни.

Потом Велигор поведал, как делал изваяние брата и как потом стрелял он вместе с Кудруной прямо в его сердце. После выстрела увидел он, что Кудруна замертво упала и больше не поднялась. Похоронили ее на том самом месте, где умерла она, в горах, воздвигнув над ее могилой холм из камней.

Покуда слушал Грунлаф рассказы Владигора, Путиславы и Велигора, странные чувства боролись в нем между собой. То хотелось ему громко воскликнуть: «Настал час…», то вдруг на глаза навертывались слезы, и он едва удерживался от желания броситься на шею Владигору, заключив его в свои объятия как любимого сына. Но часть сгоревшей плоти Краса жила в Грунлафе, и сейчас она взяла верх над всем добрым, что было в князе.

— Не верю! Ни единому вашему слову не верю! — закричал Грунлаф, вскакивая со скамьи. — Где это видано, чтобы девица, прекрасная и родовитая, погналась бы за уродом, стала жить с ним в какой-то пещере, а потом еще и отдала бы свою жизнь за него! Небылицы вы мне рассказываете! Я знаю свою дочь! Да, она любила красавца Владигора, но страшного урода, с которым отправилась она в Ладор, Кудруна полюбить не могла! Да, я вынужден был отдать уроду свою дочь, потому что дал слово, ведь девушка предназначалась в жены победителю в стрельбе из лука! Но не убеждайте меня в том, что Кудруна до такой степени влюбилась в урода, что даже жизнь свою не пожалела! Ты, Владигор, просто околдовал ее, поманил за собой, а потом воспользовался ее доверчивостью, чтобы вернуть себе былую внешность!