Страница 2 из 2
Знаю, на сердце наступишь ты мне холодной ногой…»
Он заглядывает вниз на свои ноги – сорок пятый размер башмаков, и ему становится грустно и жаль себя.
– Гаврилыч, это самое… а как ее зовут, если не секрет… эту самую?
– Фамилии не знаю, врать не стану, – солидно говорит Гаврилыч. – Но вообще – Тата.
– Нет, моя-то… не Тата, – рассеянно бормочет Палсаныч и конфузится. – То есть мне про другую рассказывали.
Он встает с кресла, сует Гаврилычу бумажку в карман, тот кланяется с достоинством. Когда клиент уходит, Гаврилыч идет в вестибюль к швейцару.
– Как думаешь, открыл я ему глаза? Или надо было откровенно, в лоб?
– В лоб ни в коем случае, – авторитетно говорит швейцар. – Вмешиваться в личную жизнь не этично. Другие не вмешиваются, а нам что – больше всех нужно?
А в это время Палсаныч уже стоял в темной, пахнущей кошками чужой прихожей, переминался с ноги на ногу и, тиская в потных ладонях узкую женскую руку, взволнованно говорил, то и дело повторяя «это самое»:
– Тамарочка, что же это? Те же самые стихи, которые меня тогда растрогали, и почерк похож. Но будто какая-то Тата?
После небольшой паузы раздается спокойный ответ:
– Мерзавка.
– Кто мерзавка?
– Татка. Слушай, милый, я тебе открою всю душу. Год назад, когда я только молитвенно смотрела на тебя издали и даже не смела подойти к тебе, дивному, мощному, как олимпийский бог! (Палсаныч в темноте расправляет плечи и подтягивает брюшко), я посвятила тебе эти стихи. А Татка… – по странной случайности она моя соседка по квартире, – сперла их и преподнесла Мамышеву, которого, кстати сказать, я не перевариваю! Да разве может кто-нибудь, кроме тебя, существовать для твоей любящей, верной Тамары?
– Это самое… не м… м… могу без тебя! – трагически хрипит Палсаныч. – Будь что будет, объявлю жене… развожусь!.. – Вдруг он вспоминает что-то и деловито шепчет: – Только, деточка, когда бываешь у нас, с Джеком не гуляй, а то говорят, та особа тоже так делала, втираясь в доверие к жене. Правда, у тех пудель, а у нас доберман, разница огромная. И потом, я-то знаю, что ты от чистого сердца, но просто чтоб люди не проводили гнусных аналогий. И еще вопрос: Тата – это какое же имя? Татьяна или… это самое, Тамара, как у тебя?
– Ничего подобного. Та… Тара… Тарантулла. Через два Л, с ударением на У.
– Скажи пожалуйста, на У? И, значит, ловила мужа, все равно хоть старого, хоть урода, лишь бы знаменитого и с деньгами? И ни любви, ни искреннего чувства?… Бывают же такие… Тарантуллы, с ударением на У!
– Бывают, мой самый умный, самый красивый, самый юный на свете!
– Ух, вот оно! – упоенно восклицает Палсаныч. Он хочет сказать – искреннее, святое, чистое чувство, но ему, как всегда, от волнения не хватает слов и он шепчет только: – Вот оно… это самое!