Страница 16 из 58
– И дальше что? – спросил я. – Может, как эти призраки, которые только что говорили с нами здесь, удалиться … попытаться удалиться в мир иной?
– Да, забыть Совесть можно всегда, – услышал я в ответ, – но глаза у Совести остались, раз у людей не осталось совести, а глаза есть… Забыть можно и Демократию, которую многие почему-то хаят! Некие живущие на земле пытаются изображать бурную деятельность, участвуют в разных выборах, создают партии с различными названиями и лозунгами, пьют, едят, курят, женятся, выходят замуж, разводятся, идут на работу и обратно домой, звонят друг другу, посылают сообщения по Интернету, а в самом ли деле они настоящие живые? Ранее один из вас говорил о неких живых мертвецах, которые более мертвы, чем иные мертвецы, которых вспоминают чуть ли не каждый день… Место живого, может, занял некий мертвец?!
– Жуть… – прошептал Игнат, вставая и уходя быстро в коридор.
– Значит, что рядом с нами призрак Демократии без тела? – спросил я.
– Да… – услышали мы все ответ. – Нельзя так Демократию ножом резать, нельзя!.. И поэтому только глаза остались без тела…
Я вздохнул, не зная, что ответить глазам без тела, хотя услышал некоторые свои мысли, высказанные мною ранее.
– А что думает наш отец Сергий по этому поводу? – спросил Игнат, с интересом смотря на священника.
– Что я могу сказать… – ответил отец Сергий медленно, стараясь то ли подыскивать верные слова для ответа или чтобы не забыть что-то, – тема очень важная, не скрою… да, очень важная… и ее нужно обсуждать везде… да… Демократия для христианина является самым что ни на есть естественным или обычным образом жизни! Это, чтобы у каждого из нас своя собственная свобода была, ясно?.. Конечно, всё в рамках закона и не нарушая никогда закон! Вот так… Как говорил апостол Павел: «Любая власть от Бога». Но что здесь значит слово «любая»?
Так как все молчали и не ответили священнику, он продолжал медленно говорить, как бы советуясь с нами:
– Итак, значит, если я говорю слово «любая», то тогда у нас есть выбор. Так?.. Если есть выбор, если есть из чего что-то выбрать, если у нас возможность поступать по своему желанию без какого-либо принуждения, тогда, как я понимаю, у нас есть демократия… Ясно?.. Это своя собственная свобода и уважение к чужой свободе! Уважение к правам человека! Может, я очень примитивно это вам объяснил, но я так думаю…
– Что толку по этому поводу говорить? – усомнился Федя, вздыхая. – Ничего не изменится!
– Почему? – вырвалось у меня.
– Ничего не измениться… – снова тихо сказал Федя.
– Не скажите, – произнес отец Сергий, – не скажите… И капля камень точит!..
Подняв голову, я обнаружил, что глаза без тела внезапно исчезли, как и внезапно они появились…
– Их нет, нет этих глаз без тела! – вскочил я, смотря на отца Сергия.
Тот тоже увидел, что глаза без тела исчезли, и перекрестился.
– Жертва войны исчезла, – сказал я.
– Призрак Демократии исчез!
– Все мы жертвы, – вздыхая, подытожил священник, – жертвы замкнутого круга, из которого хочется поскорее выбраться, как и солдаты хотят избежать смерти на войне и не ехать на очередную войну… Все мы – жертвы, вынуждены жить и пытаться приспосабливаться к новым изменяющимся условиям нашего земного существования…
Я встал, подошел к окошку в коридоре.
Перспектива ехать далее в общем вагоне меня не привлекала в самом начале, когда я только входил в этот вагон. И забираться снова на верхнюю третью полку совсем не хотелось. Поэтому я тихо пошел по коридору, не оборачиваясь назад…
17-18 км
Войдя в новый вагон, я обнаружил, что в нем не было ни купе, ни каких-либо отдельных полок (нижних, верхних, боковых), как в плацкартном вагоне. Вагон был уставлен одними деревянными стульями с красной обшивкой. Вдали возвышалась небольшая сцена, на которой стоял широкий деревянный стол, накрытый красной скатертью.
Заметив, что вагон забит кричащими и весьма возбужденными людьми с красными флагами, я захотел уйти снова в предыдущий вагон, из которого только что пришел.
Но, к сожалению, меня заметили двое в кожаных фуражках без флагов в руках.
– Товарищ, заходите, товарищ! – пригласил меня один из них, если можно назвать приглашением довольно жесткий хват моего локтя и вручение мне какого-то листа, пахнущего свежей типографской краской.
– Смелее, товарищ, – обратился ко мне другой в кожаной фуражке, похлопывая меня по плечу и беря за другой локоть.
– Нет, я просто так… по ошибке, – попытался я объяснить им, что совершенно случайно зашел, – искал я вагон-ресторан…
– Товарищ, нет времени у нас на рестораны, когда сейчас решается судьба всего мирового пролетариата, всего прогрессивного человечества! – воскликнул один в фуражке, будто он стоит на трибуне перед народом, продолжая держать меня крепко за локоть.
В результате я оказался зажатым неожиданно с двух сторон.
– Товарищ Марченко, тут новый товарищ пришел на подмогу! – крикнул один в фуражке кому-то в толпе товарищей.
Меня подвели к толпе митингующих, вручили мне торжественно красный флаг, дали несколько листовок, объясняя довольно долго где и как их надо расклеивать на улицах, не спрашивая меня: хочу ли я этим заниматься или нет, совершенно не слыша меня и моих ответов.
Все мои стоны и рассказы об ошибочном посещении коммунистического митинга никого, к сожалению, не убедили и даже не были толком выслушаны. Всё произошло в считанные секунды, будто меня целые сутки здесь все ждали с большим нетерпением.
– Откуда, товарищ? – спросил меня некто низенький в сапогах.
– Из Санкт-Вауенска, – ответил машинально я, только потом понимая, что моему собеседнику не знакомо такое название города.
– Чего?! Санкт-Петербурга? – не понял тот, думая, что я из Санкт-Петербурга. – Нет такого города сейчас, есть город Петроград! Ясно, товарищ?
Я молчал, желая даже не смотреть на этого низенького в сапогах, но он, как пчела, вился вокруг меня, очевидно, желая ужалить:
– Ясно, товарищ?
Я продолжал молчал.
– Как тебя зовут?
– А почему сразу мне тыкать нужно?
– Ой, какие мы важные, из господ, чай?
– Нет, мне чай не нужен, – не поняв его, ответил я, стараясь даже не слушать и не отвечать.
– Какая деревня к нам пожаловала, – усмехнулся низенький в сапогах, – я сказал «чай», но это не значит, что я тебе чай принесу пить…
– Деревня деревней, – пристал ко мне еще один высокий в лаптях, – а какая у него обувь господская!
У меня инстинктивно вырвалось:
– А я должен в лохмотьях ходить и в лаптях, как некоторые?
Иногда полезно помолчать, памятуя о том, что молчание – золото.
Вздыхая и вытирая выступившую из носа кровь от удара кулаком высокого в лаптях, я отошел на шаг назад.
– Буржуйская морда! – закричал высокий в лаптях.
– Кто?
– Да вон кровь стирает со своей морды, – кричал высокий в лаптях, – я ему врезал сейчас… Ему мои лапти не нравятся! А сам в каких красивых ботинках ходит.
– Отстаньте от меня, пожалуйста, – попросил я, намереваясь идти к выходу, но меня остановили двое в фуражках, которые первыми заметили меня:
– Стоп, товарищ, – сказали они почти одновременно, подхватывая меня весьма цепко з а локти, как и ранее.
– Пустите меня, я шел в ресторан!
– Какие могут быть рестораны, товарищ, когда сейчас решается судьба мирового пролетариата! Вы что, из буржуев?
– Нет…
– Если из буржуев, мы его тут же расстреляем!
– Нет, я менеджер.
– Чего? Кем работаешь, товарищ?
– Я в магазине…
– Он буржуй, – закричал подошедший снова ко мне низенький в сапогах, – у него свой магазин!
– Бить этого буржуя! – заорал высокий в лаптях.
– Нет у меня своего магазина, я в нем продавцом работаю…
– Всё равно, – кричал низенький в сапогах, – вражеский элемент, он у купцов помощником работает!
– У каких купцов? Нет у нас в магазине купцов.