Страница 20 из 88
– Да? Юля?.. У себя я… – отвечал на вопросы жены Горемыков – Когда буду? Ну, часов в шесть… Обсудить надо опять? Ой, может, сегодня другим займемся, а? – Горемыков глянул на гостя, с сожалением подумав, что не может прямо сказать при нем, чем он мечтает заняться с женой сегодня вечером. – Не поняла?.. А-а, дело превыше всего?.. М-да, пока…
– Проблемы? – осторожно спросил Антохин, еле сдерживая улыбку на лице.
– Нет, всё нормально… Так, ты ответь лучше, чего там было в ресторане?
– Ничего.
– А игры в маски-шоу с автоматами зачем? Кого опять искал там? Может, Мефистофеля или этого Крестовского?
Антохин сидел молча, не отвечая.
– Предпочитаешь молчать, да?.. Истину узнать невозможно?
– Истина хранится в сундуке, а в сундуке она спрятана в ларце…
– Сказки мне рассказывать вздумал? – перебил гостя Горемыков. – Истина – ничто, а личные отношения-всё!
– Тогда зачем вы хотите узнать истину? – насмешливо произнес Антохин. – Да, я не закончил… В том ларце спрятал заяц, заяц находится в утке, а в утке – яйцо, разбив которое можно найти истину. Но даже после этих манипуляций и сложных поисков тщетно искать истину!
– Ладно, конкретно мне отвечай, – потребовал Горемыков. – Твоя работа – пугать клиентов ресторана?.. Маски-шоу с выездом на место представления без заказа публики? Там был, кстати, директор супермаркета «Мир всего»…
– И что с того?
– Отвечай!
– Наша служба и опасна, и сложна, – напел Антохин, чуть изменив слова известной песни из старого телефильма.
Короткая пауза.
Горемыков выпил со злости рюмку водки, не закусывая.
– Анекдот хотите? – предложил Антохин.
– Ну?
– К девушке пристает парень на улице: «Вас можно проводить?» «Только взглядом», – отвечает девушка.
В ответ Горемыков начал рассказывать свой анекдот:
– Раньше во времена оные после смертей ряда членов ЦК звонит один старик в ЦК и интересуется: «Там у вас работы для меня нет?» Ему в ответ вежливо советуют полечиться. Но старик уточняет: «А я старый и очень-очень больной!»
Антохин засмеялся.
– Нет, анекдот не закончился… А теперь один звонит в администрацию президента и спрашивает: «Скажите, для меня у вас есть работа?» Ему в ответ вежливо советуют полечиться. А он упорствует: «А я из Петербурга!»
Горемыков громко засмеялся, но потом увидел, что Антохин сидит и не смеется.
– Что, не смешно?
Антохин сидел с непроницаемым лицом и молчал.
– Гм, ладно… Всё шутишь, майор, а мне что делать, когда вижу некоторые плакаты этих недовольных, где написано: «Нам не нужно горе с вашим Горемыковым!»? – пробурчал Горемыков. – Их в дверь выгонишь, а они в окно лезут.
– Кто лезет? Здесь никого, – посмеиваясь, глядя на окно, сострил Антохин, но через минуту принял серьезный вид, нахмурив лоб и отвечая:
– Всех недовольных будем гнать с улиц! Сажать их на несколько суток.
– Только без крови и разбитых носов, – предупредил Горемыков. – Как узнали об этом, не пойму…
– Насчет чего?
– Насчет разбитых носов и сломанной руки на последнем митинге, – напомнил Горемыков.
– Один – другому и пошло…
– Чтоб без крови!
– Постараемся. Вы за того бородатого анекдота беспокоитесь?
– Не понял… Это ты о председателе избирательной комиссии? – Горемыков уставился на собеседника, который больше не посмеивался и сидел с прежним непроницаемым выражением лица.
– О нем самом, о том, кого в Новопотемкино называют бородатым анекдотом.
Горемыков отрицательно повертел головой, морщась:
– Нет, пусть он бреется хоть каждый день, раз такой принципиальный. Это его так Лазонтьев назвал. Мне нужен имидж демократичного руководителя, ясно? Демократичного! Чтоб без крови и ругани, чтоб без сломанных рук, ног! Чтоб всё было спокойно и всё стабильно!
– Всё будет хорошо, – заверил мэра Антохин. – По телевизору излагают: «Всё хорошо и спокойно». Вам же всегда везет, не находите?
– Не понял.
– Про таких, как вы, всегда говорят: «Он родился не в рубашке, а в дорогом костюме». Вам всегда везет, раньше (я просмотрел ваше личное дело) тоже везло – не каждому доводилось стать председателем исполкома. Сытая номенклатурная жизнь, а сейчас вы – мэр Новопотемкино, скоро новые выборы и вы победите.
– Гм, уверен?
– На двести процентов, как и почти четыре года назад, – пристально глядя на Горемыкова, ответил Антохин. – Мои люди все за вас будут голосовать.
– Спасибо.
– Сколько надо процентов вам на выборах, столько и нарисуют, – продолжал Антохин.
– Ой, как можно так? – попытался возразить Горемыков, но потом согласился с майором:
– Да, сколько захочу, столько и напишут…
Раздавшийся вновь телефонный звонок прервал беседу.
– Да… А-а, Подпевалов, что у тебя там стряслось?.. – говорил в трубку Горемыков. – Кто появился?.. Утрясов? Нет, Видотрясов? Так, записываю… – Горемыков взял ручку. – Алексей Видотрясов, он депутат? К какой партии относится? «Правый фланг»?.. Хо-ро-шо… Пока.
– Вот тебе еще задание, – доверительно произнес Горемыков, – появился в нашей Думе недавно некий молодой депутатишко, зовут его Алексеем Видотрясовым.
– Ну и фамилия!
– Фамилии у многих нас иной раз выглядят смешными, а человек с такой фамилией может быть очень страшным для общества, – глубокомысленно начал рассуждать Горемыков, – вот этот депутатишко Видотрясов не успел появиться в нашей Думе, как стал вопросики разные задавать моему Подпевалову, мешать ему вести собрание.
– Хотите сделать его шпионом? – делово спросил Антохин.
– Нет, не об этом я… У тебя одни шпионы в голове! Проверь его дело, кто таков, откуда, родители, работа.
– Это запросто. Можем даже его телефонные разговоры прослушать.
– Нет, пока его дело мне принеси.
Антохин посмотрел на часы, поднялся, стал прощаться:
– Мне пора, Демид Демидович.
Оставшись один, Горемыков выпил рюмку водки, закусывая конфетой.
Но долго в одиночестве он не остался: в кабинет вошли двое.
Одного из вошедших мы уже представляли нашему читателю – Подпевалов, а о другом поговорим отдельно.
То был средних лет небритый человек с короткой стрижкой в черном костюме; его длинные пушистые и аккуратно постриженные усы очень напоминали щетку для обуви. Звали его Лазонтьев Даниил, работал он телеведущим. По профессии Лазонтьев был журналист, но всегда он просил называть его не журналистом, а публицистом. На местном телевидении «Наше зрение» он вел собственную программу под названием «Отдельное мнение»; мнение, как считали некоторые остряки, и вправду было отдельным мнением, чьё это было мнение, которое озвучивал в эфире Лазонтьев, он никогда никому не говорил, считая, что оно было якобы его собственным отдельным мнением, хотя никому иному так открыто и так свободно высказывать отдельное свое мнение не разрешалось.
С недавних пор Лазонтьев вступил в партию «Единое Новопотемкино», часто приглашал в свою передачу Подпевалова для пространных интервью и долгих диалогов.
Очень многие сотрудники телеканала не захотели работать с Лазонтьевым, прося перевести их в другую передачу, некоторые даже уволились, чтобы не работать с таким ведущим. Многое не нравилось коллегам в Лазонтьеве: его небритое лицо, ехидные комментарии и ответы, неумение слышать собеседника, если тот не высокий начальник, подчас лизоблюдство. Коллеги говорили за его спиной: «Лазонтьев говорит – ветер носит».
Этот вечно небритый и ехидный человек считался мастером манипулирования словом.
Говоря образно, на этом он съел собаку и всё семейство псовых. Слушая его, воистину понимаешь старую поговорку: «Словом можно лечить и убить». Конечно, убивать пока словом ему не приходилось, но по силе произносимых слов в минуту Лазонтьев может посоревноваться с силой извергающегося вулкана, цунами или с молнией. Часто в своей программе он пытался подражать Горемыкову, перенимая манеру того говорить медленно, часто повторяя одни и те же слова, делая паузы к месту или не к месту, явно желая польстить мэру и в то же время привлечь внимание телезрителей к тому или иному своему слову.