Политика

— А вдруг это ловушка? — спросил один из полицейских.

— Нет. — Манни вздохнул. — Ник умен, но еще никто не думает, что он мыслит так утонченно. Впрочем, давайте проявим осторожность. — Лейтенант дал знак своим людям приступить к операции.

Полицейские двинулись вперед с предельной осторожностью, попарно, прикрывая друг друга.

Склад был покинут, но еще раньше был разграблен. Те, кто сделали это, не оставили там ничего, что представляло бы хоть какую-то ценность. Со стен были сорваны телефоны, разбиты автоматы, торгующие газированными напитками, украдена находившаяся там мелочь. Стены были в надписях — здесь уже побывала не одна банда. Некоторые надписи оказались совсем свежими — на них еще не успел засохнуть спрей.

Мелочное хулиганство. И совсем недавнее.

По-видимому, у мистера Ромы были враги в низших сферах.

— Эти парни, наверняка, считают, что Ромы здесь нет, — узнай он об этом, им бы всем отрезали яйца. — Манни окинул сцену недовольным взглядом. Интересно, что им известно?

— Действительно, очень интересно. Полицейские двинулись вперед. Чем дальше они продвигались, тем значительнее были разрушения — видимо потому, что соответственно возрастала стоимость награбленного. Когда полицейские вошли в кабинет Ника, им показалось, что здесь побывала стая голодной саранчи. И все-таки бандиты унесли не все.

— Боссу это не понравится. — Манни посмотрел на мертвое тело Ника, валявшееся на полу, — явно кому-то понадобилось кресло, в котором погиб хозяин клуба.

— Не знаю — мне кажется, что Ник получил то, что заслужил. — По лицу полицейского пробежала улыбка. — И все-таки я рад, что докладывать боссу придется тебе.

Манни оказался прав. Билл Гаррисон все еще сидел у себя в кабинете.

Приближалась полночь, но на его столе набралось столько докладов и разных материалов, связанных с террористическим актом, что впору приглашать археолога, чтобы докопаться до дна.

На вершине этой горы документов видное место занимали фотографии Ромы на месте убийства, в его кабинете.

Гаррисону действительно не понравилось случившееся. Ему хотелось, чтобы человек, виновный в таком ужасном преступлении, причинивший столько горя, предстал перед судом. Гаррисон хотел встать перед ним вместе с другими пострадавшими и обвинить его в содеянном, рассказать ему о кошмарах, страданиях и одиночестве. Ему хотелось, чтобы Ник Рома оказался в тюрьме, наблюдать за тем, как система заживо пожирает его.

И только после того как Ник отсидит там десятки лет, он хотел видеть, как его пристегнут к электрическому стулу и включат ток.

Но теперь это уже несбыточно.

В отличие от большинства своих жертв, Ник умер быстро и безболезненно. У него, наверно, даже и не было времени понять, что же происходит.

Гаррисона лишили возможности отомстить, и он чувствовал себя обманутым.

Он смотрел на цветные фотографии — размером восемь на десять дюймов человека, сумевшего спастись от возмездия.

И в этот момент он услышал голос Рози, ясно и отчетливо, словно она стояла родом с ним:

«Так лучше. Теперь ты сможешь жить дальше».

Он оглянулся вокруг. В кабинете не было ни души. Снизу доносился шум — это кипел обычной лихорадочной жизнью огромный город. Но здесь никого не было, кроме него, а он слышал голос, который не мог слышать.

— Рози? — Тишина. — Рози! — Молчание. Волна боли охватила его, но сквозь мучительную боль он впервые почувствовал что-то похожее на мир. Рози — а была ли это действительно Рози? — как всегда оказалась права.

Его жажда мести была столь же разрушительной, причиняла столько же страданий, как и человек на этих фотографиях. Она поглотила бы его, медленно умертвила бы его душу, если бы он допустил это.

Сейчас ему нужно стремиться к торжеству справедливости.

Необходимо найти людей, виновных в этом преступлении. Их нужно найти и посадить за решетку, чтобы они никогда больше не могли сотворить ничего подобного.

Ник Рома больше не причинит людям горестей и бед в этой жизни. После того как закончится канцелярская работа, связанная с его смертью, дело закроют.

Ник, разумеется, действовал не один. И он Билл Гаррисон, не успокоится, пока не найдет всех преступников.

Но не ради мести. Ради правосудия. И для того, чтобы сохранить мир для всех добропорядочных людей, которых он поклялся защищать. Это его работа, и он выполнит ее.

Гаррисон встал, повернулся спиной к столу и пошел за своим пиджаком и пальто.

У него есть дочь и дом, куда он должен вернуться, и жизнь, возвращенная ему. У него есть будущее. Его долг перед памятью жены сделать так, чтобы это была достойная жизнь, которую он должен прожить без нее.

Билл Гаррисон выключил свет и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.

Дома его ждала Таша.

Глава 44

Москва, 11 февраля 2000 года

Спустя несколько минут после того, как он вышел из телевизионной студии, откуда вел свою вечернюю телепередачу, Аркадий Педаченко опустился на заднее сиденье «мерседеса» и распорядился, чтобы шофер отвез его в «Националь», роскошный отель, из окон которого открывался вид на золотые луковицы Кремля.

Лимузин остановился у входа в отель, и он проследовал через вестибюль с огромной старинной люстрой на потолке, кивнув знакомому портье у конторки, затем поднялся в лифте в трехкомнатный номер-люкс, который был закреплен за ним и оплачен уже в течение нескольких лет.

У Педаченко это вошло в обычай. Он приезжал сюда раз или два в неделю, обычно один, и скоро к нему в номер являлась одна из дорогих проституток «доступная девушка», как их называли. Шофер лимузина и персонал отеля хорошо знали об этом, но такое поведение видного политического деятеля совсем не считалось скандальным. В конце концов, Педаченко был холостяком, а репутация плейбоя только укрепляла его харизматическую привлекательность у широкой общественности, которой нравился романтический ореол и налет эротической чувственности. К тому же новые русские — особенно москвичи, составлявшие основу его движения, — ценили хорошую жизнь и не могли понять сексуального пуританства, укрепившегося за последние годы в Америке. Пусть он, гласило общественное мнение, развлекается, раз это ничуть не мешает его работе и привлекает все новых и новых сторонников.

Едва Педаченко вошел в номер, послышался стук в дверь. Он подошел, чтобы открыть ее, и, отступив в сторону, пропустил в номер красивую женщину в короткой черной юбке, черных чулках, черной кожаной куртке и черном берете.

Портье видел, как она на высоких шпильках прошла по вестибюлю, сразу понял, что это посетительница к Педаченко, и беспрепятственно пропустил ее, с восхищением и не без зависти глядя на длинные стройные ноги и заключив, что сегодня политик получит особое наслаждение. Женщина походит на пантеру, подумал он, причем пантеру на охоте.

Войдя в номер, женщина устроилась в кресле в стиле барокко, сняла берет и тряхнула головой, так что ее длинные черные волосы рассыпались по воротнику кожаной куртки.

— Сначала деньги, — произнесла она спокойным голосом.

Педаченко остановился перед ней, все еще одетый в спортивную куртку и модные брюки, и разочарованно покачал головой.

— Мне грустно, что наши отношения основываются только на плате за оказанные услуги, — сказал он с деланной болью в голосе. — После всего, что мы сделали вместе, хочется, чтобы между нами установилась более тесная связь.

— Сбереги слова для телезрителей, — огрызнулась женщина. — Мне нужны деньги, которые ты нам должен.

Педаченко разочарованно вздохнул и достал и внутреннего кармана куртки толстый белый конверт. Она заглянула внутрь и опустила его в сумку.

— Хоть деньги не стала пересчитывать, и за то спасибо, Джилея, — сказал Педаченко. — Может быть, это явится началом более тесных отношений, основанных на доверии.

— Я ведь уже сказала тебе, чтобы ты сберег красноречие для других целей, Аркадий. Нам нужно обсудить более важные проблемы. — Внезапно ему показалось, что ее скулы побелели, а лицо сделалось хищным. — Я не имею никаких известий от Корута. Он должен был связаться со мной двое суток назад.