Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 31 из 61



Конечно, дело не в дефиците, это лишь пример. Да и все это наши политики знают. Дело за нами — перестать верить их очередным догмам. К чему говорить о «смене курса», если нет здравого смысла? Можно иметь самый лучший компас, тупо уставиться в него и переть на скалы.

1999

О фашизме

К — Сергей Георгиевич, сегодня, в канун 22 июня, я хотел бы поговорить с вами о фашизме.

У вас в «Правде» был цикл статей, где вы объясняли, как и почему нынешний режим в России сможет разыграть «карту фашизма» против оппозиции и вообще патриотических движений. Пугало фашизма использовалось и раньше — мы все помним ярлык «красно-коричневых» (Козырев даже хвастал, что это он ввел его в политический оборот). Но вы в тех статьях верно угадали, что разработка темы «русского фашизма» — это большая политическая программа, а не разовая акция. Ведь именно накануне 22 июня прошлого года Б.Н.Ельцин в своем радиообращении, посвященном годовщине нападения германского фашизма на СССР, главной темой сделал «угрозу русского фашизма». Это, дескать, сегодня — самая большая опасность для России и мира.

Как вы думаете, к чему эти выходящие за рамки всякого здравого смысла заявления? Именно в этот день — и обвинять русских в фашизме. Ведь это — на грани абсурда. Кто же может поверить?

К-М — Не надо удивляться. Новые идеологи работают в самом грязном стиле манипуляции массовым сознанием. А еще мастер этого дела Геббельс говорил, что ложь должна быть именно абсурдной, выходящей за рамки логики. Она должна ошарашивать человека — тогда он скорее в нее поверит. Кроме того, мы наблюдаем и у нас, и на Западе новое явление — политики освоили уголовные приемы, которые с трудом умещаются в сознании порядочного человека. Они вдруг могут нанести подлый, парализующий удар — вроде расстрела парламента или бомбардировок больниц и мостов. А могут хладнокровно и подло оскорбить оппонента, вывести его из себя: запретить компартию именно 7 ноября, обозвать фашистами 22 июня, замахнуться на Мавзолей. Думаю, пора нам перестать обижаться на такие вещи и тратить так много пыла на эмоции. По мне, так идет война. Оскорбить меня пытается не добросовестно заблуждающийся идейный противник, а враг моего народа.

К — Хорошо, не будем о дате. Поговорим о факте: ведь многим в России удалось внушить, что угроза русского фашизма реальна и велика. И носителями его якобы являются как раз те, кто в тяжелой войне разгромил фашизм и их идейные последователи.

К-М — В принципе, войны между сторонниками одной и той же идеологии — не редкость, и расчет тех, кто изобрел ярлык «красно-коричневых», не в логике. Они просто знают, что для наших ветеранов и всех тех, кто остается в русской культуре, понятие «фашист» омерзительно и наполнено глубоким, почти религиозным смыслом. Это для нас исчадие зла, нечто тотально антирусское, и потому кличка для нормального человека так оскорбительна. Над нами измываются, а мы своей обидой их радуем.

К — Хорошо, давайте перейдем от эмоций к сути фашизма, а потом посмотрим, возможно ли в принципе такое явление, как «русский фашизм».

К-М — Суть фашизма сложна, так что надо ограничить тему. Сначала возьмем на заметку простую вещь. Вот уже более десяти лет в России в этой области работает на службе новому режиму две группы специалистов. Одни из них, гуманитарии, создают из большей части русского народа образ вселенского врага под названием «фашисты». Они прекрасно знают, что этот образ совершенно ложный, это типичный инструмент психологической войны. Другие специалисты — работники СМИ — с помощью имеющейся у них технологии внедряют этот образ в общественное сознание. Также прекрасно зная, что это образ ложный. Я считаю, что специалисты, составляющие эти две группы, давно вышли за рамки деятельности, которая оценивается этическими нормами. Их деятельность уже является преступной.

К — Но ведь технологию, то есть «идеологическую машину» эти специалисты унаследовали от КПСС.

К-М — Это лишь отягощает вину. Тот, кто на фронте надевает чужую форму — военный преступник. Успех идеологического переворота во многом тем и определялся, что ложные образы подавались в старых советских программах, в газетах «Комсомольская правда» и «Московский комсомолец». А советские СМИ были такого типа, что человек от них не должен был защищаться и психологической защиты против них не выработал.



К — Но ведь они тоже были идеологическими СМИ.

К-М — Разница большая. Советский строй был идеократическим, он не прибегал к манипуляции сознанием, а предписывал человеку нормы поведения открыто, прибегал к открытому принуждению. Многим именно это и не нравилось, они верили, что при ельцинской или НАТОвской демократии они будут свободными. На деле при такой «демократии» принуждение заменяется более изощренными, безболезненными, но разрушительными для души средствами — тайным внедрением желаний и установок. Человеком манипулируют, он — как счастливая марионетка.

Мы оказались вдвойне беззащитны, поскольку в нашем государстве тайно сменили тип господства, и мы не успели переключиться. Средний советский человек до сих пор еще не готов к этому, он не выработал даже минимальных способов защиты против манипуляции. Понятно, что очень многим смогли внедрить в умы не просто ложные, и порой и абсурдные идеи и мнения. Иногда они даже несовместимы с самой жизнью человека — потому-то у нас такая смертность.

К — Что вы имеете в виду?

К-М — Насколько мощной была манипуляция, видно из того, что массы людей равнодушно, а иногда и с радостью принимали действия, которые вели к утрате этими людьми необходимых средств жизни — рабочих мест, зарплаты, здравоохранения, жилья. Это был уникальный в истории случай наведенного с помощью СМИ массового социального помешательства.

Думаю, что когда в России восстановится какая-то разновидность правового общества и нормы общей морали, то интеллектуальные авторы и исполнители этой преступной программы понесут наказание, пусть символическое. Чем быстрее, тем лучше для них же самих. Нормальное общество должно быть восстановлено, пока жертвы манипуляции не ожесточились. Если человечество хочет жить, оно такие вещи не должно забывать и замалчивать.

К — Но ведь эти гуманитарии и эти журналисты сами воспитаны советским строем!

К-М — Да, и здесь тяжелая проблема, хотя эти люди, в основном, враги советского строя, выращенные в его лоне. Так бывает. Но советскому строю можно бросить и сильный упрек — он выращивал для себя особую челядь (в том числе интеллектуальную), которая была готова выполнять любую работу вне всякого морального контроля. Выращивал удобных слуг — и себе же могильщиков.

Создавая миф о «русском фашизме» и целый ряд других идеологических мифов, эти гуманитарии совершенно сознательно шли на научный подлог. Это не злодеи, не люди, одержимые большой, хотя бы и злой, идеей. Это работники среднего ранга, которые служили изо дня в день, без эмоций, за небольшую зарплату.

К — Это вы об исполнителях. Но ведь есть и заказчики. Они ставили задачу, выдвигали идеи.

К-М — В нашем вопросе и заказчики никаких идей не выдвигали. Сам метод очернения политического оппонента через присвоение ему ярлыка «фашиста» отработан на Западе довольно давно. Наши идеологи получили от хозяев готовые методики и почти ничего нового в них не внесли.

К — По сути, это было одним из исходных идеологических штампов холодной войны: фашистская Германия и СССР — два тоталитарных общества, различия между ними ничтожны, оба античеловечны. В связи с всей доктриной холодной войны роман Гроссмана заслуживает очень внимательного анализа. Это — этапное произведение. Там сравнение фашизма и коммунизма дается через восприятие евреев, но это лишь заостряет проблему. Тем более, что речь идет о судьбе евреев во время войны. Ведь вывод-то каков: гитлеризм и сталинизм — одно и то же!