Страница 26 из 45
Вопросы к «неоспоримой улике» множились, но получить ответ было невозможно. Адвокатам защиты возражать запрещено, прокурор все сомнительные обстоятельства замалчивал. Остается надеяться только на присяжных: поверят ли они в «подлинность» загадочной записки?..
А прокурор уже подбирался к третьей неоспоримой улике, добытой при осмотре СААБа Квачкова. Гордость за проницательность следователей прямо-таки светилась на прокурорском лице: «Кассовый чек автозаправочной станции выполнен на листе бумаги белого цвета. На одной стороне черным красителем фабричным способом выполнена надпись…». Прокурор оглашал содержимое кассового чека буква в букву, не забыв ни про ИНН продавца, ни про сумму, заплаченную за бензин, ни про сдачу, полученную покупателем. И только после этого длинного и скучного перечня цифр, непонятно для чего озвученного, прокурор перешел к главному: «На чеке также имеется надпись, выполненная рукописным способом «им. г. а». Вверху надписи имеется неправильной формы окружность. А также две буквы «в.с.» и два круга неправильной формы. На второй стороне чека – схема: две параллельные линии на расстоянии 1 см и две перпендикулярные линии на расстоянии 1,4 см. Рядом нанесена цифра 100 и буква м. А также надпись 5 чел.».
Прокурор, как влюблённый в себя тенор, взявший высокую ноту, вдохновенно оглядел присяжных, всем своим видом показывая, это ещё что, вот сейчас он выдаст коленце так коленце, готовьте овации: «Осмотренный чек со схемой имеет сходство с обстановкойна месте взрыва 17 марта 2005 года на Митькинском шоссе в Одинцовском районе Московской области».
Поначалу мало кто понял, что имел в виду прокурор, когда говорил о сходстве схемы с обстановкой на Митькинском шоссе, потому что начертание плана боевых действий на кассовом чеке бензоколонки являлось совершенно новым словом в мировой военной практике. Но, поразмыслив, многие согласились, что поскольку покушение на Чубайса – это не Курская дуга и даже не Бородинское сражение, то в деталях план битвы можно уложить и на таком скромном полотнище как фантик или кассовый чек. К тому же, наверное, это был какой-то необычайно секретный план с очень зашифрованной картой-схемой, в которой всего-то и значился некий перекресток, а возле него цифры и буквы: 100 м и 5 чел. Но, поднапрягши свою недюжинную интуицию, следователи пришли к весьма оригинальному выводу о значении цифр и букв на таинственной карте боевых действий: «Следствие обращает внимание на то, что пометки на схеме имеют явное сходство с указанием места взрыва и автомашины на шоссе. Надпись на схеме «5 чел.» может означать как количество членов организованной преступной группы, которых планировалось задействовать в посягательстве на жизнь Чубайса А.Б. непосредственно в районе места преступления, так и предполагаемое участниками организованной преступной группы количество человек, которые должны были следовать в перевозящей и сопровождающей Чубайса А.Б. автомашинах». То есть присяжным предлагалось на выбор, по их предпочтению, решать, что означает неведомое «5 чел.» на схеме, – число террористов или число их жертв. Желая шествовать со временем в ногу, прокуратура внедряет в следственные методы демократические принципы! Толкование таинственного «100 м» в протоколе обыска отсутствовало. А жаль, такой простор для фантазии – 100 машин, 100 метров, 100 му…
Ведь лишь утончённый ум такого следователя мог охватить в каракулях кассового чека на бензин военно-топографическую карту баталии. Такому сыщику-зведочету не в Генеральной прокуратуре галифе протирать, ему бы новые планеты открывать, которые даже мегателескопу не доступны. Отечественная астрономия тогда бы сразу обогатилась планетами «Чайка» и «Бастрыкин», вращающимися на противоположных орбитах. К тому же новые планеты открывать – дело совершенно безвредное для окружающих, а вот преступления таким образом раскрывать чревато сломанными судьбами и разбитыми жизнями.
Неразрешимый вопрос туманил головы зрителей: для кого неведомый стратег составлял на микроскопическом чеке с бензоколонки схему, «сходную с обстановкой на Митькинском шоссе»? Ответ напрашивался только один. Кроме как для прокуратуры, больше не для кого. Чтобы красиво и наглядно проиллюстрировать в картинках подготовку покушения по схеме, «сходной с обстановкой на Митькинском шоссе». И неважно обвинению, что означенная схема сходна с обстановкой на любом перекрестке дорог нашей необъятной Родины, что, несмотря на все усилия следствия, ни одна экспертиза не смогла привязать каракули на чеке к почерку обвиняемых, что данная схема информационно бессмысленна, что она никак не соответствует топографическим навыкам офицеров, сидящих на скамье подсудимых. Все равно, что в написании слова «корова» кривыми печатными буквами с пятью ошибками подозревать учителя-словесника.
Такие вот «неоспоримые улики» представило обвинение присяжным заседателям. Действительно неоспоримые. Потому что никто не мог, возможности не имел, не дозволено было никому их оспорить. Ни адвокатам защиты, ни самим обвиняемым не позволено было и рта раскрыть, чтобы возразить явной абсурдности доводов прокурора. Впрочем, как верно изрек прокурор: «Вопросы достоверности доказательств решает суд». На то и надеемся.
Время, время! Что делаешь ты с человеком: годы идут, ум ветшает, тело изнашивается, вещи истлевают, рукописи горят... Когда долгота судебного процесса измеряется годами, то ты, время, неумолимо подтачиваешь его устои: свидетели отправляются в мир иной, потерпевшие переходят в разряд обвиняемых, доказательная база разрушается и, наконец, человеческое терпение лопается. От громкого уголовного дела остаётся только звучный пшик - в газетах, на телевидении, в Интернете...
В суд по делу о покушении на Чубайса обвинение доставило очередную свою свидетельницу. Бабушка передвигалась с трудом, каждое слово стоило ей заметных усилий. Звали старушку Рогатнева Мария Филипповна, привезли ее из Петушков Владимирской области.
Прокурор приступил к допросу, который в данном случае уместнее назвать бережным расспросом: "Мария Филипповна, в связи с чем Вы знаете Квачкова?".
Бабуля тревожно вслушивалась в слова, силилась понять смысл каждого: "Я работала там, в охране. Где-то на набережной, я уже и забыла где. У меня инсульт был. Мы охраняли машины. У нас книжка была. Я не помню - какой дом".
Прокурор осторожно, аккуратненько, как бы придерживая под локоток, подвел свидетельницу к сути дела: "А Квачков какое отношение имел к этому дому?".
Свидетельница порылась в обветшавшей памяти: "Он в этом доме жил. Он утром как уехал, и все - больше не ночевал. Больше я ничего не помню".
Прокурор попытался оживить угасающее сознание пенсионерки: "Какую ночь Вы имеете в виду?".
Но старушка не оправдала надежд: "Семнадцатого марта он выехал, и больше его не было".
Подсудимый Квачков действительно "выехал" 17 марта, был арестован и на три года с того дня переселился в "Матросскую тишину". Но не о том, не о том спрашивал и не того ответа ждал от свидетельницы прокурор!
Обвинитель ощупью, боясь спугнуть зыбкие воспоминания старушки, крался по лабиринтам ее памяти: "А что за машина была у Квачкова?".
Бабуля в ответ: "Я в этом не разбираюсь. Зелененькая такая".
Прокурор с издыхающей надеждой: "Номер не помните?".
Та рукой в сердцах машет: "А! Какое там! Ведь инсульт у меня, инфаркт".
Прокурор, чтоб дух перевести: "А гаражи возле дома были, частные гаражи?".
Старушка неожиданно выпаливает: "Не было гаражей!".
Прокурор почти что в ступор впал: как гаражей не было, если про гараж у дома Квачкова на суде говорено-переговорено, а, главное, присяжные о нём уже знают!? И ласково, как с дитя: "Вы о каком доме говорите?".
Бабушка бормочет: "Большой, восемь этажей, над речкой стоит".
Прокурор терпеливо, как врач-психиатр с пациентом: "А сзади дома были гаражи?".