Страница 25 из 45
Но для обычных граждан допрос Чубайса знаменателен тем, что они прикоснулись к своей заветной мечте, волнующей современников скоро двадцать лет – допросить и судить Чубайса. Конечно, допросить не так, как здесь, одним днем, при потворстве прокурора и угодливости судьи. Но все же и на этом суде прозвучали вопросы, которые каждый хотел бы задать Чубайсу. И каким предстал перед нами Чубайс – этот «всесильный демон реформ»? Путался и краснел, оправдывался и отпирался, потел от бессильной злости и леденел от страха проговориться, свои преступления валил на Президента и Парламент, я-де лишь исполнитель, от вины за Саяно-Шушенскую катастрофу трусливо отнекивался… Не так страшен Чубайс, как его малюют. И потому суд по делу о покушении на Чубайса, как первая ласточка, возвещающая о весне, заронил в нас надежду, что до воплощения великой российской мечты – суда над самим Чубайсом - не так уж и долго осталось.
Выражение «неоспоримые улики» знакомо всем. Это то, что убедительнее всего свидетельствует о причастности подозреваемых к злодеянию. Именно таких, «неоспоримых», по мнению обвинения, улик настало время на очередном судебном заседании по делу о покушении на Чубайса.
Однако адвокаты защиты были совсем иного мнения, посчитав предъявленные обвинением «неоспоримые улики» не только запросто оспоримыми, но и вовсе недопустимыми доказательствами, полученными с нарушением закона. Сначала адвокат Першин заявил, что недопустимым доказательством следует признать трассологическую экспертизу ковриков-лежаков, найденных в лесу у Митькинского шоссе - по той простой причине, что, согласно имеющемуся в деле протоколу осмотра места происшествия следственно-криминалистической бригады, все лежаки были разной длины: 1,48 м; 1,40 м; 1,60 м; 1,45 м; 1,47 м; 1,46 м, однако на экспертизу поступили почему-то заметно изменившись в размерах, как значится в экспертном заключении: «расстояние между сторонами фрагментов одно и то же для всех фрагментов и составляет 1,50 м». Однако умелым приёмом опытного софиста, были такие мошенники от философии в Древней Греции, прокурор сходу отмел ходатайство Першина. С чувством превосходства измерив взглядом адвоката, прокурор глубокомысленно изрек, и новорождённому им афоризму предстоит войти в анналы судебной премудрости: «Вы ставите вопрос не о недопустимости, а о недостоверности доказательств. А это решается судом». И хотя вопрос о недопустимости доказательств именно судом и решался в тот момент, не тетей же с одесского Привоза, судья охотно подписалась под афоризмом прокурора, оставив коврики-лежаки среди «неоспоримых улик», хорошо понимая, что если эти улики, действительно легко оспоримые и действительно недопустимые, у обвинения являются «неоспоримыми», то с чем тогда останется обвинение.
Адвокат Закалюжный попытался оспорить «неоспоримые улики», заявив, что протоколы обысков на квартире сына В.В. Квачкова Александра и автомобиля самого Квачкова марки СААБ являются недопустимым доказательством, потому что обыски эти проводились с грубейшим нарушением закона без участия адвоката, без присутствия обвиняемых. Но тщетны были веские, убедительные доводы адвоката. И в самом деле, если во всём руководствоваться законом, так не только «неоспоримые улики» обвинения рассыпятся в прах, но и выстроенное на них само уголовное дело развалится!
Дружно, слаженно судья с прокурором отстаивали «неоспоримые улики» и, как ни странно, отстояли.
Присяжных заседателей пустили в зал, прокурор принялся демонстрировать им во всем блеске следственной проницательности главные сокровища обвинительного заключения.
Вначале он огласил трассологическую экспертизу, проще говоря – замеры ковриков-лежаков. Главная удача следствия состояла в том, что коврики нашли не только на месте происшествия, у Митькинского шоссе, но кусок из такого же материала оказался на даче Квачкова. Трассологическая экспертиза установила, что коврик с дачи очень удачно совпал по разрезу с одним из лесных ковриков. Прокурор, как никогда уверенный в себе, выступал, будто обвинительный вердикт в руках держал: «Вопрос эксперту: «Какие из фрагментов материала составляли друг с другом единое целое?» Выводы эксперта: «Фрагмент полимерного материала, изъятого при обыске на даче Квачкова и три фрагмента материала с Митькинского шоссе составляли друг с другом единое целое».
И присяжные, и народ в зале вытаращили глаза на прокурора. Присяжные скорее дивились первой действительно серьезной улике, изобличающей повязанность событий на Митькинском шоссе и дачей Квачкова. А вот зрителей, слышавших в начале заседания, до появления присяжных подробности дела, потрясло, что при оглашении экспертизы прокурор ни словом не обмолвился о том, что ни один коврик, поступивший на экспертизу, не совпал по своим размерам ни с одним ковриком из обнаруженных следственно-криминалистической бригадой на месте происшествия. Ни один! Прокурор просто умолчал о размерах ковриков. И что должны были претерпеть коврики в полуторамесячном пути с Митькинского шоссе до Экспертно-криминалистического центра, чтобы так измениться до неузнаваемости? Да что угодно! Ведь и подрезать могли, и подравнять, и заменить… Казалось, немой крик сидящих в зале сгущается в тучу, но судья в такт прокурорским словам лишь удовлетворенно кивала головой, а защитники обвиняемых бесправно молчали.
Прокурор победоносно двигался дальше, предъявляя присяжным протоколы обысков квартиры на Беловежской, где проживал сын Квачкова - Александр. Улов следователей здесь был немалый: две шапки с прорезями для глаз, пачки с книгами Бориса Миронова «Приговор убивающим Россию», свидетельство на имя Александра Квачкова о присвоении ему квалификации «частный охранник», его же медицинская карта и свидетельство о рождении, молитвослов, коробка видеокассет с мультфильмами и боевиками. И, наконец, главная удача второго обыска - рукописная запись на тетрадном листке в клеточку, имеющая прямое отношение к РАО ЕЭС. Прокурор озвучил содержание записи: «30.11.04. РАОЕЭС 9:38. А184АР BMW удлин. куз. около РАО с ней С182ТМ 99рус BMW5 синяя Н336 ЕВ 90рус. BMW 2.12.04 РАОЕЭС около РАО Н336ЕВ 90рус BMW 9.40 В065АА Ауди 9.50 А566АВ 18.01.05.».
Стоп! В конце записи А566АВ – это же номер машины Чубайса! Улика из неоспоримых. И снова волнение в зале. Ведь эту записку нашли во время второго обыска, спустя пять дней после происшествия, - о чем напомнили суду адвокаты защиты, когда пытались оспорить это доказательство как недопустимое. В первый раз что, плохо искали? Или не успели подготовить нужный вещдок?..
Новонайденная записка содержала несколько дат и перечень номеров машин из одних лишь цифр и печатных букв, трудно поддающихся идентификации почерка, поэтому удивительно, что прокурор вдруг огласил судебно-почерковедческую экспертизу загадочной записки: «Запись, расположенная на тетрадном листе в клетку, выполнена Квачковым А.В.».
Фотография записки пошла по рукам присяжных. Остальные в зале усиленно соображали: в записке сплошь цифры и печатные буквы, которые все просвещенное человечество пишет примерно одинаково, за что их так любят авторы анонимных доносов. Для экспертизы остается лишь несколько крохотных слов – рус, удлин, синяя, около. Неужели этой каббалистики достаточно, чтобы с уверенностью сказать, кто писал? И потом, запись выполнена в одно время, одной шариковой ручкой абсолютно одинаково, хотя разница в датах - 30.11.04; 2.12.04; 18.01.05 - полтора месяца. Чтобы зафиксировать на бумаге короткое «А566АВ», автор должен был переписать с мельчайшими подробностями совершенно никчемные для него номера, марки автомашин за 30.11.2004 и 2.12.2004, что необъяснимо ничем кроме... Кроме необходимости получения вывода, который еще в начале процесса присяжные услышали в обвинительном заключении - вывода о «графике слежения за автомашиной Чубайса на протяжении четырех месяцев». И что дает информация из этой записки злоумышленникам? Что автомашина с номером А566АВ возит Чубайса? Так ведь разглядеть, кто в ней находится, все равно невозможно.