Страница 15 из 30
Следователь: «Купили все необходимое?».
Карватко тяжело вздыхает: «Да, купили все необходимое. Были уже вечерние сумерки. Вернулись, затеяли поужинать, не знаю: важно это или не важно – варили пельмени».
Следователь: «О чем разговаривали?».
Карватко: «Обычный бытовой треп ни о чем. Я собрался уезжать. Приехал Квачков-старший».
Тут Карватко на экране оживляется и пытливо смотрит на следователя.
«Я уже объяснял ребятам, - кивает он головой на сзади сидящего человека, - что когда я первый раз был, я не мог сказать…».
Но фраза почему-то осталась незаконченной, свидетель снова понурился и вгляделся в листы, лежащие на столе: «С Квачковым-старшим я общался принужденно, у него со мной отношений не получалось, я раньше сказал, что в армии не служил, и он потерял ко мне интерес. А у меня о Квачкове было впечатление: дедушка, божий одуванчик, хоть и говорили, что он там легендарный, в фильме «Черная акула» снимался. Но вот у меня сложилось впечатление такое. Потом меня попросили Сашу Квачкова до КПП довезти. Я его довез, мы просидели у КПП порядочно... Оказалось, машина, которую он встречал, уже приехала, стоит и ждет его. Описать – где?».
Карватко снова оглядывается на позади сидящего. Уловив какой-то знак, продолжает: «Я вернулся, чтобы поговорить с Робертом. Эта машина, которую мы встречали, меня обогнала. Там темно было, я не смог определить: это была либо «восьмерка», либо «девятка».
Следователь: «Номеров не видел?».
Карватко: «Нет, и машина глухо тонированная, так что людей в ней я тоже не видел. Я переговорил с Робертом, он сказал, что в четверг-пятницу приедет. И я поехал в Москву».
Свидетель поднял от бумаг голову, взглянул на следователя и, снова запинаясь, проговорил: «Дальше меня просили подробно описать мое возвращение в Москву». Он снова оглядывается, начинает шушукаться с тем, кто сзади. Его отвлекает следователь, торопит: «Поехал по Москве поработать частным извозом?».
Карватко вымученно продолжает: «Да, выехал на Таганку, зашел в «Игровой мешок». Там можно попить кофе, провел там минут сорок-пятьдесят. Потом у меня машина сломалась, пришлось ее наскоро наладить. И я решил ехать домой. В районе четырех-пяти утра я был в мастерской, меня там точно видели».
Следователь: «В «Игровой мешок» заехали, чтобы создать себе алиби?».
Карватко подавленно: «Абсолютно нет. В последние месяцы я занимаюсь частным извозом. А там ребята сидят, те, что таксуют. Охранник там меня даже вряд ли вспомнит. И вот мы с товарищем в мастерской разговариваем, и я по радио слышу сообщение, что совершено покушение на Чубайса. Ну, мои действия – я услышал про Жаворонки и что была использована машина СААБ темно-зеленая, и что уже напали на след. У меня непонятное волнение возникло...».
Свидетель опять оглядывается и заученно выдавливает: «17 марта вечером, когда я приехал домой, я услышал, что есть подозреваемый – Квачков. И мне стало все понятно: я был 16-го числа на даче Квачкова, и раз Роберт 16-го тоже был, то и его будут подозревать…». Карватко почти взмолился: «Я не мог поверить, что он имел отношение к этому делу. Ну, там ребята на даче были в бане… Я понимал, что по мобильному телефону можно вычислить, кто с кем общался».
Следователь хищно выкарауливает: «Сделали вывод, что они все причастны?».
Карватко обреченно: «Я понимал, что подозрения падут на всех, кто с Квачковым общался. Вдруг раздался звонок, мне позвонил Роберт, он звонил со своего мобильного телефона. И он нормальным тоном спрашивает: как дела? Я говорю: мне сегодня тридцать три года, он поздравил и говорит…».
Свидетель замолкает, склоняет голову ближе к листам, читает: «Дед заболел, но я узнавал, это не инфекционно». Я понял, что Роберт говорит о Квачкове. Потом он мне говорит: «Ты найди Диму и Вадика, скажи, что нет ничего страшного». И я остался в раздумье. Дима и Вадик – это из «Герада» ребята, афганцы. Они, наверное, тоже общались с Квачковым. Все, я никуда не поехал, ни с кем не стал встречаться, ничего не стал говорить никому».
Следователь: «Почему Вы сами не обратились в милицию?».
Карватко: «У меня вообще шок был. По телевизору говорили, что Квачков якобы причастен, но при обыске у него ничего не нашли. Что я мог в милиции сказать? Что мужики в баню собирались? По большому счету, в Москве разве хоть один человек пошел бы в таком случае в милицию?».
В этот момент некто, сидевший за спиной Карватко, выходит из комнаты.
Следователь настойчиво: «Те, кого Вы видели, они могли это совершить?».
Карватко легко, на выдохе: «Я не могу этого сказать. Я не знаю».
Следователь: «Кому-нибудь из родственников Вы говорили о покушении?»
Карватко: «Я разговаривал с женой. 20-го марта поехал в Москву, начал бомбить, все прокручивал в голове, и у меня сложилось мнение, что причастности Квачкова нет. И раздался телефонный звонок. Это звонил Роберт. Он спросил: ну, чего, ты виделся с кем-то из ребят? И он попросил меня уверенным тоном: встреться, объясни, что все это ерунда. Я понял, что не мог бы человек звонить на мой телефон, если бы что-то было. И у меня создалось впечатление, что Квачков однозначно не причастен к этому преступлению. Я вышел на кухню, там жена, она спросила меня: что случилось?»
На экране видно, как возвращается некто, помещается за спиной свидетеля. Тот снова начинает запинаться: «Я рассказал жене, у нее был шок, я ее попробовал успокоить. Объяснил, что Яшин звонил два раза, он взрослый человек, не может не понимать, что происходит. Может быть, это ошибка, но мне придется давать объяснения. Похоже, что, ну, не причастен Квачков. Я был у него на даче, ну, мужики собрались, ну, я ни сном, ни духом… А 20-го числа вечером я еду домой, звонок от Роберта. Он говорит: «Привет». Спокойный голос. Я ему говорю: «Петрович, это мой телефон, и ты мне звонишь». А он говорит: «Я понимаю, все нормально по этой ситуации, через день-два приеду». И у меня уверенность, что Роберт знает, что Квачков не может быть причастен к этому делу. А 21-го по телевизору стали говорить, что вроде есть у него алиби. И у меня стало появляться впечатление, что Квачков может быть действительно не причастен. Все, больше мне ничего не известно». Свидетель перевел дух.
Экраны погасли.
Но зал не успел перевести дух. Начался допрос Карватко по его видеопоказаниям на следствии.
Прокурор: «Давая показания в суде, Вы указали, что допрос велся путем прочтения каких-то листов. Но перед Вами лежал всего один лист. Почему Вы сказали, что листов было больше?».
Карватко: «Мне кажется, их было несколько».
Прокурор: «Кто его положил?».
Карватко: «Не знаю. Мне положили и велели читать».
Прокурор: «А как протокол допроса на 11 листах уместился на один листок?».
Карватко: «Там были записаны даты и факты».
Прокурор: «А почему Вы не смотрели постоянно на этот листок?».
Карватко: «Я постоянно на них смотрел».
Судья прерывает допрос: «Я поясню присяжным заседателям, что вопросы следственных действий по закону не обсуждаются. Но в связи с тем, что сторона защиты эти вопросы затрагивала, то я разрешаю стороне обвинения затрагивать эти вопросы во имя принципа равенства сторон».
Вдохновленная разрешением обсуждать следственные действия, в допрос включается сторона защиты.
Першин, адвокат Квачкова: «А кто такой Олег Васильевич Корягин, который стоял за Вашей спиной?».
Не тут-то было! Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Вопрос снят.
Першин: «Сколько раз и почему прерывалась съемка допроса?».
Вопрос снят.
Першин: «Вы с адвокатом, присутствовавшим на допросе, заключали соглашение?».
Вопрос снят.
Михалкина, адвокат Миронова: «Адвокат интересовалась состоянием Вашего здоровья?».
Вопрос снят.
Михалкина: «Укажите количество лиц, присутствовавших на допросе?».
Вопрос снят.
Миронов, подсудимый: «Почему Ваша речь на видеозаписи была вялой, невнятной, рваной?».
Карватко: «Меня допрашивали несколько дней, прежде чем допросил следователь».