Страница 38 из 45
В этих громадных аквариумах «угри должны были чувствовать себя как дома» — так сформулировал однажды Сергей Сергеевич нелегкую задачу, которую поставили перед инженерами биологи. Специальные хитроумные приборы автоматически поддерживали в них именно тот состав воды и температуру, какие были в глубинах моря, где невидимками плыли сейчас другие речные угри — свободные, отправившиеся к далеким местам нереста из речек, впадающих в Черное и Азовское моря. Менялись там, в глубине моря, химический состав воды или ее температура — и приборы немедленно точно так же автоматически изменяли и режим в аквариумах. Это была сложная задача, так что Волошин тоже то и дело заглядывал в лабораторию биологов, все что-то подправляя, уточняя, заменял некоторые приборы новыми, только что изобретенными им или кем-нибудь из его преданных «кандидатов в Эдисоны» и немедленно изготовленными в их мастерской, оборудованию которой мог бы позавидовать любой институт на суше.
— Мы с Иваном Андреевичем придерживаемся магнитной гипотезы ориентировки угрей, — объясняла мне Елена Павловна (говоря о научных проблемах, она всегда называла мужа официально — по фамилии или по имени-отчеству). — Большинство исследователей предполагает, будто угри находят дорогу к местам нереста, ориентируясь прежде всего по изменениям температуры и солености воды. Вода Саргассова моря отличается как раз самой высокой средней температурой в Атлантике и наивысшей соленостью. Так что, считают многие биологи, угри просто плывут в ту сторону, где вода теплее и солонее, и в конце концов как бы автоматически оказываются в Саргассовом море…
— По принципу детской игры: «Теплее… Еще теплее… Горячо»?
— Вот именно. Но есть факты, противоречащие этой вроде бы весьма простой и стройной гипотезе. Дело в том, что в Средиземном море температура воды и соленость еще больше, чем в Саргассовом. Почему же угри все-таки уходят отсюда на нерест в центр Атлантики? Непонятно. Чтобы как-то преодолеть, снять это противоречие, сторонники «температурной гипотезы», если можно ее так назвать, вынуждены выдвигать добавочные предположения: будто угрей из Средиземного моря просто выносит к местам нереста через Гибралтар глубинное течение. Но это уже весьма усложняет гипотезу. Получается, что европейские угри, родившиеся некогда в одном месте, потом, при возвращении на свою родину, в Саргассово море, ведут себя совершенно по-разному, в зависимости от того, где они провели свою жизнь — в реках бассейна Средиземного моря или Прибалтики: одни плывут по течению, другие — против него.
— А какова же ваша точка зрения?
— Мы с Макаровым считаем, что в основе ориентировки угрей главную роль играет земной магнетизм. Как раз в районе Саргассова моря расположена сильная магнитная аномалия, открытая, кстати сказать, нашими советскими учеными во время плаваний известной шхуны «Заря». Вот угри и плывут сюда отовсюду, ориентируясь по изменениям магнитного поля…
— То есть у них есть своеобразный магнитный компас?
— Примерно так, но только, конечно, у речных угрей это гораздо сложнее. Мы до сих пор не знаем, каким именно органом могут они воспринимать изменения магнитного поля… Но лабораторные опыты показывают, что угри весьма чувствительны к магнитным воздействиям, правда, лишь определенного вида. Но я не стану забивать вам голову цифрами. — Елена Павловна улыбнулась. — И так, наверное, у вас голова уже пухнет. В каждой лаборатории — свое, и все надо понять… Хотя бы приблизительно.
— Пухнет голова, Елена Павловна, вы угадали, — вздохнул я. — Уже шляпа не налезает, в которой я прилетел из Москвы. Цифр в самом деле, пожалуй, мне пока не надо. А вот в самых общих чертах: как вы надеетесь проверить свою гипотезу во время нашего плавания?
— Ну, не случайно мы отправились из Черного моря. Путь угрей, плывущих на нерест из Прибалтики, проследили в прошлом году. При этом впервые велась непрерывная запись всех изменений магнитного поля по дороге. Теперь такие же всесторонние исследования предстоит провести и по маршруту угрей, плывущих к местам нереста из Черного и Средиземного морей. У Босфора мы выпустим в море и тех угрей, что привезли из Прибалтики. Очень интересно узнать, найдут ли они дорогу, по которой им никогда в жизни не приходилось раньше плавать, или станут сбиваться с пути? Надеемся, что это даст возможность окончательно проверить, какая именно гипотеза является правильной, и разгадать, наконец, тайну ориентации речных угрей в открытом океане.
Я исписывал этими сведениями один блокнот за другим, и голова моя в самом деле начинала распухать от сложных гипотез, связанных к тому же сразу с несколькими совершенно разными областями науки.
Посудите сами: после беседы об угрях с Еленой Павловной я попадал в лабораторию биохимии, и здесь Казимир Павлович Бек ошеломлял меня совсем иными проблемами.
Казимир Павлович был сутуловат, медлителен в движениях, всегда задумчив и немного рассеян. Беседуя, он любил расхаживать, заложив руки за спину. Пожалуй, он больше всего приближался к традиционному типу кабинетного затворника по сравнению с другими учеными на «Богатыре», особенно по сравнению с такой «несолидной» на вид, похожей на мальчишку Еленой Павловной или насмешливо-щеголеватым Волошиным. Но потом мне суждено было узнать, что такое представление о Беке оказалось совершенно ошибочным…
— Одна из проблем, которыми занимается наша лаборатория, — это поиски способов ныряния человека на большие глубины, — рассказывал он размеренным, глуховатым голосом, рассеянно выстукивая пальцами в то же время какую-то сложную мелодию по столешнице.
— Без глубоководных снарядов — скафандров или батискафов?
— Да. Настало время человеку осваивать глубины океанов, и это задача не менее важная, чем освоение космоса. И пожалуй, не менее сложная. Не так давно на международном конгрессе по исследованию глубин известный французский подводник Жак-Ив Кусто даже предложил хирургическим путем создать новый вид людей — «человека подводного». Для этого он предлагает дать человеку искусственные жабры, снабдить его миниатюрным легочно-сердечным аппаратом, который бы вводил кислород из воды непосредственна в кровь и удалял из нее углекислоту. Чтобы тело человека могло противостоять давлению воды на глубинах, по идее Кусто, придется легкие и все полости костей заполнить какой-нибудь нейтральной жидкостью, а нервные центры дыхания — соответствующим образом затормозить…
— Похоже, что мечта Беляева об Ихтиандре становится уже рабочим планом ученых?
Казимир Павлович улыбнулся:
— Пожалуй. Только, естественно, в более сложном виде.
— А как вы относитесь к этой идее? Мне показалось по вашему тону, что вы ее не разделяете. Считаете невозможной?
— Я не люблю этого слова: «невозможно», — ответил Бек, пожав плечами. — Думаю, что такому умельцу, как наш Сергей Сергеевич, не составило бы особого труда сделать искусственные жабры, а блистательный хирург, вроде Логинова, сумел бы вживить их в человеческий организм. Но мы думаем, что можно обойтись и без уродования человека. Есть полная уверенность, что в самое ближайшее время люди смогут нырять на глубину двух километров в обычном акваланге и даже вообще без него.
— Над этим вы и работаете?
Казимир Павлович кивнул.
— А в чем заключается суть ваших исследований? — спросил я и добавил: — В самых общих чертах.
Поспешность, с какой я, видимо, это сказал, заставила Казимира Павловича снова улыбнуться.
— Ну, в самых общих чертах, мы пытаемся найти такой состав газовой смеси для дыхания, чтобы он при погружении на большие глубины обеспечивал аквалангиста достаточным количеством кислорода, а в то же время не вызывал опасных заболеваний, вроде «глубинного опьянения», о котором вы, наверное, слыхали, и «кессонной болезни» при подъеме на поверхность…
— И эти смеси вы проверяете на козе? — спросил я, вспомнив удивительное зрелище козы в аквариуме, которым поразил меня Волошин при первом осмотре института. — Вы взяли ее с собой?