Капитан и Враг

Он прихлопнул бумаги на столе и поднялся с дружеской улыбкой, давая понять, что разговор — допрос? — окончен.

— Мы, конечно, сообщим вам, — сказал он, — как только получим какие-либо вести о вашем отце.

Но о случившемся мне сообщил не полковник Мартинес. Мне сообщил об этом через два часа — или, как он, несомненно, сказал бы, через два часа двенадцать минут — мистер Квигли. Я вернулся в гостиницу, в номер Капитана, так как идти мне было больше некуда. Прилег на диван, но заснуть не мог. Оставалось лишь думать — и как же усиленно я думал, как снова и снова все переворачивал в своем встревоженном и смятенном мозгу. Такое было впечатление, точно я держал кулаки, помогая наматывать шерсть, как это часто делал мальчишкой для Лайзы, а потом вдруг неосторожно дернулся и все нитки перепутались.

Почему их так тревожит исчезновение Капитана — ведь он исчез всего несколько часов тому назад? Разве вся его жизнь не состояла из исчезновений, начиная с того первого раза, когда он исчез из немецкого концентрационного лагеря и его отсутствие было обнаружено охранниками, — если то, что он рассказывал мне, было правдой? А может быть, мистер Квигли и полковник Мартинес опасались предательства со стороны Капитана, но разве вся его жизнь не была полна предательства? Он делал вид, что любит Лайзу, и, однако же, то и дело бросал ее по причинам, которые никогда не трудился объяснить. Кто был этот Сомоса, про которого говорил полковник Мартинес, и кто такие сандинисты? Я достаточно хорошо понимал, что был фантастически невежествен, понятия не имел о том, что происходило в этих неведомых мне районах земного шара. Как журналист я был знаком лишь с небольшой частью территории Англии. Только однажды я отправился по заданию в столь дальние края, как Ипсвич, чтобы размотать странную и довольно комичную историю об одном воре. Капитан ведь тоже был вором. Мысли мои перескакивали с одного на другое, и нити все больше запутывались. А Квигли? Кто такой Квигли? И что такое Квигли?

И вот, как раз когда я задался этими вопросами, на которые труднее всего было найти ответ, раздался телефонный звонок. Я знал заранее, что произнесет голос на том конце провода (а это будет кодовое слово «Фред»), поэтому не снимал трубки — телефон звонил и звонил. В известном смысле этот звук принес мне облегчение: вопросы перестали одолевать меня и нитки свалились с моих запястий.

Наконец телефон перестал звонить, и вскоре, как я и ожидал, раздался стук в дверь. Я чувствовал, что обязан ее открыть, ну и на пороге, конечно, стоял мистер Квигли.

— Я звонил снизу. Мне сказали, что вы на месте. Почему вы не отвечали?

— Я был занят размышлениями, мистер Квигли. Или мне следует называть вас Фредом?

— Не до шуток, Джим. Я принес новость, скверную новость. Ваш отец — извините, я хотел сказать: мистер Смит — погиб.

В мозгу у меня мелькнуло, что мистер Квигли по крайней мере не тянул время, как это делал я, когда Капитан заговаривал со мной о Лайзе. И я был благодарен за это мистеру Квигли. Это как-то сразу разрядило атмосферу. И мне не надо было изображать горе, которого я не чувствовал.

— Вы уверены? Полковник Мартинес сказал, что сообщит мне, как только что-либо о нем узнает.

— Ах, так он, значит, еще ничего не слыхал. Видите ли, мистер Смит вылетел не в том направлении. — Те же слова употребил и полковник Мартинес.

— Вы хотите сказать, что, если бы он вылетел в нужном направлении…

— Полковник Мартинес знал бы, где он находится, и мистер Смит был бы жив.

— А какое это «не то направление»?

— Равносильное самоубийству. Он, должно быть, знал, что едва ли вернется. Я думаю, он и не хотел возвращаться. Хотел только помочь своим друзьям и погибнуть.

— Какая же это помощь друзьям?

— Так ведь, погибая сам, он при этом убил бы Сомосу.

— Сомосу?

Неужели я так и останусь чужаком в этой части света, где я не способен запомнить даже имена?

— О, президент Сомоса остался жив — к радости моих друзей.

Вот, подумал я, все и кончено — и наши ссоры, и его жизнь.

А мистер Квигли тем временем продолжал:

— С нашей стороны ему ничего не грозило. Мы хотели, чтобы он был жив. Хотя бы для того, чтобы знать, где именно он сбрасывает оружие.

— Что все-таки вы имеете в виду, когда говорите — «не то направление»? Как он погиб?

— Его самолет разбился возле бункера в Манагуа, где последнее время ночует Сомоса. Самолет, по-видимому, был до отказа набит взрывчаткой, но Капитан ничего не достиг — только сам погиб да выбил несколько окон в отеле «Интерконтиненталь», что стоит через дорогу. Никто больше не пострадал — только он.

— О нет, он не пострадал, — сказал я. — Он избавился от меня, от Лайзы и от всех остальных.

— Остальных?

— От всех, кто нуждался в нем.

— Его смерть — это утрата. Он даже нам был немного полезен. Ну а вы что теперь намерены делать… Джим? — Он помедлил, прежде чем назвать меня по имени.

— Он оставил мне достаточно денег, чтобы я мог вернуться домой.

— И вы поедете?

— У меня же нет дома. — Я произнес эту фразу не потому, что хотел, чтобы меня пожалели, — это была простая констатация факта. Я был словно человек без паспорта, с одним видом на жительство.

Мистер Квигли сказал:

— Я почти убежден, что смогу вас устроить, если вы останетесь. Знаете, Джим, вы ведь представляете определенную ценность. — На этот раз он произнес мое имя без заминки. — В конце концов, он же был вашим отцом, и благодаря вам мы, может быть, сумеем вступить в контакт кое с кем из его старых друзей.

— Но ведь он же не был моим отцом.

— Ах да, я забыл, но не будем буквалистами, Джим.

— А как будет с полковником Мартинесом?

— Я уверен, он тоже станет вашим другом, если только вы дадите ему такую возможность. Вам нет нужды выбирать между нами. Об этом надо будет поговорить всем вместе. Вы можете быть полезны нам обоим. Я уверен, если вы останетесь, все можно устроить ко всеобщему удовлетворению.

Я что-то совсем запутался в недосказанностях мистера Квигли. Речь его походила на извилистую проселочную дорогу со множеством указателей, по которой уже давно не ездят грузовики. И я вдруг почувствовал, что мне не хватает широких автострад и грохота тяжелых грузовиков. Я сказал:

— Уходите, мистер Квигли. Я хочу побыть один.

Мистер Квигли медлил.

— Но мы же друзья, Джим. Я пришел сюда как друг.

— Да, да, — не слишком убежденно согласился я, чтобы избавиться от него, и он направился к двери. Однако, прежде чем выйти из комнаты, он швырнул на кровать конверт.

— На случай, если вдруг окажетесь на мели, — сказал он и отправился назад, в город ста двадцати трех банков.

А я, вскрывая конверт, подумал: «Значит, здесь даже за дружбу платят живой монетой». Я положил деньги в карман — пять бумажек по двести долларов, — и тут снова зазвонил телефон. На этот раз звонил Пабло.

— Полковник Мартинес снова хочет видеть вас, — сказал он. — У него есть для вас новость.

Внутренне забавляясь, я сказал ему:

— Он может не утруждать себя. Я уже знаю эту новость. От мистера Квигли.

На линии наступило долгое молчание. Я представил себе, как Пабло сообщает об этом полковнику и ждет ответа. Ответ наконец поступил:

— Полковник Мартинес говорит, что вам все равно надо повидаться с ним. Немедленно. Он посылает меня с машиной за вами.

В ожидании Пабло я решил не тратить времени даром и довести это повествование до конца. Капитан умер — какой же смысл продолжать рассказ? Теперь я понимаю больше, чем когда-либо, что никакой я не писатель. Настоящий писатель не перестает идти своей стезей и не умирает вместе с героем.

Как же быть дальше? У меня был авиабилет назад, в Лондон (но я могу его сдать), и доллары, оставленные мне Капитаном и мистером Квигли. Принять ли мне совет мистера Квигли и вступить на путь опасностей и тайн, который приведет меня неизвестно куда. Я не считаю себя в чем-то виноватым. Капитан все сам устроил. Он знал, на что он шел, когда крал драгоценности, когда разбивал самолет. В иные минуты, думая о Капитане, я представляю себе, что вдруг он каким-то странным образом окажется моим настоящим отцом, хотя бы потому, что оставил мне в наследство вкус к нелегальщине, который сидит у меня в крови. Мне вспомнился снова сон, который я видел накануне, когда мистер Квигли разбудил меня; там была одна деталь, которую я поначалу забыл. Когда я проснулся, в памяти моей оставалась лишь сумрачная дорога, по которой я шея в непроходимый лес, но сейчас я вспомнил о причине, побудившей меня идти по этой дороге. Я шел за двумя мулами, которые то и дело останавливались, чтобы поесть травы. Они ничего не везли, и я понятия не имел, почему я за ними следовал. Капитан, конечно, знал бы причину. Сколько раз говорил он мне об этих мулах, но по его версии они всегда везли мешки с золотом.