Страница 175 из 268
Кроме А.Сухомлинова, никто не высказывает своего предположения, кто мог быть инициатором заключения Василия в тюрьму. Даже С.И.Аллилуева. Правда, у нее есть косвенный намек, что этого добивались освобожденные после смерти Сталина из заключения крупные авиационные начальники, к аресту и осуждению которых был причастен Василий.
— Началось следствие, — вспоминает Светлана Иосифовна. — Всплыли аферы, растраты, использование служебного положения и власти сверх всякой меры. Выплыли случаи рукоприкладства при исполнении служебных обязанностей. Обнаружились интриги на весьма высоком уровне, в результате которых кто попал в тюрьму, а кто погиб… Вернули маршала авиации А.А.Новикова, попавшего в тюрьму с легкой руки Василия… Теперь все были против него. Теперь уж его никто не защищал, только подливал масла в огонь… На него «показывали» все — от его же адъютантов до начальников штаба, до самого министра обороны и генералов, с которыми он не ладил… Накопилось столько обвинений, что хватило бы на десятерых обвиняемых…
А.Сухомлинов, проведший гигантскую работу по установлению истины, выяснил, что для «успешного» расследования «дела Василия Сталина» следователь Следственного управления МГБ полковник Мотовский арестовал двух заместителей В.Сталина — генералов Теренченко и Василькевича, начальника АХО Касабиева, адъютантов Капелькина, Степаняна, Полянского, Дагаева, старика-шофера Февралева, который вместе с Гилем возил В.И.Ленина. Около года их держали под стражей, потом освободили, получив нужные показания.
Для того чтобы расследовать инкриминируемые Василию обвинения, опытному следователю нужно не более недели. Допросить Сталина, Февралева и адъютантов, приобщить пленку с подслушанным разговором и получить характеристику. Постановление ЦИК СССР о порядке расследования дел этой категории от 1 декабря 1934 года устанавливало 10 суток. Дело Василия Сталина расследовалось около двух с половиной лет. Пока следователи скрупулезно разбирались в тонкостях служебной деятельности авиационного генерала, он содержался под стражей. Интересно, что после сдачи должности командующего ВВС МВО С.Красовскому прошел почти год. Акт о приеме-передаче должности подписан Главкомом ВВС, все службы штаба ВВС МВО представили письменные акты о том, что у них полный ажур и никаких претензий к бывшему командующему нет.
И вот год спустя оказалось, что претензии есть, и все на грани уголовщины. Следствие вела следственная часть по особо важным делам МГБ. Создали специальную комиссию МО СССР, члены которой, не зная толком, что от них требовалось, «устанавливали» все подряд, а это «все подряд» потом автоматически переехало в обвинительное заключение и в приговор. Отказываться бессмысленно.
Лично его, признается А.Сухомлинов, сильно насторожила литературная обработка показаний Василия, как и то, что «до аэродрома в Кубинке 30 км» (так записано в протоколе его допроса), хотя каждый солдат ВВС МВО знает, что до Кубинки 70 километров, а сам он командовал не округом, а ВВС округа, и спутать это не мог.
Военная коллегия дала ему восемь лет тюрьмы. Он не мог поверить. Он писал в правительство письма полные отчаяния, с признанием всех обвинений, и даже с угрозами. Василий забывал, что он уже ничто и никто…
В марте 1955 года из Владимирской тюрьмы арестованного перевезли на лечение в Центральный госпиталь МВД СССР и поместили в терапевтическое отделение. У посаженного в клетку сокола открылась язва желудка. Ему выделили отдельную маленькую палату и поручили проводить лечение заведующей госпиталем Л.С.Сметаниной.
По памяти Василий Иосифович набрал телефонный номер футболиста Г.И. Джелавы.
Они встретились, расцеловались. Джелава потом вспоминал, что он впервые увидел на его глазах слезы, хотя он не переносил плачущих мужчин. Сказал, что ему очень плохо. Нет, со здоровьем все в порядке. Зачем его перевели в госпиталь, он сам не знает. Считает, что все еще находится в заключении. Надо было выпить за встречу, да ничего нет, он теперь сам себе не принадлежит. Джелава достал из портфеля бутылку доброго грузинского вина. Он опять прослезился.
Его третья жена Капитолина Георгиевна Васильева, по ее словам, бывала во Владимире еженедельно, часто вместе с Надей. Чтобы провести с Василием воскресенье, приходилось выезжать из Москвы в субботу вечером.
Начальство свиданиям не препятствовало, напротив, предоставляло для встреч специальную комнату. Такой вот семейный уик-энд с икоркой и, чего греха таить, рюмкой водки за колючей проволокой. В Москве Василия Сталина уже не боялись, но в провинциальном городе Владимире имя самого скандального зэка Союза по-прежнему вызывало трепет.
О причинах перевода Василия в госпиталь поведала Светлана. Оказывается, над ним просто сжалились. Зимой 1954–1955 годов он болел, и его решили немного подлечить. Из тюремного госпиталя его должны были отправить в больницу, потом — в санаторий «Барвиха», а затем уже домой на дачу. Светлане сказал об этом Н.С.Хрущев, вызвавший ее к себе в декабре 1954 года. Он искал решения, как вернуть Василия к нормальной жизни.
Но все вышло иначе. В госпитале его стали навещать старые дружки — спортсмены, футболисты, тренеры. Приехали какие-то грузины, привезли бутылки. Он опять сошел с рельсов. Забыв про обещания, снова шумел, снова угрожал, требовал невозможного… В результате из госпиталя он попал не домой, а назад, во Владимирскую тюрьму. Приговор Военной коллегии оставили в силе.
Во Владимир Светлана ездила навещать его вместе с его третьей женой Капитолиной Васильевой, от всего сердца пытавшейся помочь ему.
Этого мучительного свидания Светлана, по ее словам, не забудет никогда. Они встретились в кабинете у начальника тюрьмы. На стене висел — еще с прежних времен — огромный портрет их отца. Под портретом сидел за своим письменным столом начальник, а они, брат с сестрой, — перед ним, на диване. Они разговаривали, а начальник временами бросал на них украдкой взгляд. В голове его туго что-то ворочалось, и, должно быть, он пытался осмыслить: что же это происходит?
Начальник был маленького роста, белобрысый, в стоптанных и латаных валенках. Кабинет его был темным и унылым. Перед ним сидели две столичные дамы в дорогих шубах и Василий… Начальник мучился, на лице его отражалось умственное усилие…
Василий требовал от сестры с Капитолиной ходить, звонить, говорить, где только возможно о нем, вызволять его отсюда любой ценой. Он был в отчаянии и не скрывал этого. Он метался, ища, кого бы попросить? Кому бы написать? Он писал письма всем членам правительства, вспоминал общие встречи, обещал, уверял, что он все понял, что он будет другим…
Капитолина, мужественная, сильная духом женщина, говорила ему: не пиши никуда, потерпи, недолго осталось, веди себя достойно. Он набросился на нее: «Я тебя прошу о помощи, а ты мне советуешь молчать!»
Потом он говорил с сестрой, называл имена лиц, к которым, как он полагал, можно обратиться. «Но ведь ты же сам можешь писать кому угодно! — говорила Светлана. — Ведь твое собственное слово куда важнее, чем то, что я буду говорить».
После этого он прислал еще несколько писем с просьбой писать, просить, убеждать… Была у него даже идея связаться с китайцами. «Они мне помогут!» — говорил он не без основания… Сестра с Капитолиной, конечно, никуда не ходили и не писали… Светлана, по ее словам, знала (ой ли?), что Хрущев сам стремился помочь ему.
Между тем за стенами Владимирского централа, где отбывал наказание секретный узник, прокатывались бурные события. Произошел самый первый раскол среди заговорщиков, отправивших на тот свет своего лидера. Раскол закончился новым заговором, который был направлен против Берии. Его внезапно, из-за угла, арестовали.
Но Василия никто не освобождал. Значит, не Берия был виноват в его изоляции. Иначе бы выпустили. На него тогда навесили кучу обвинений, и какие-то, очевидно, были небезосновательными. Но, очевидно, главное было в другом. Уже во время похорон отца Василий публично бросил обвинения членам Политбюро, что они приложили руку к его смерти.