Страница 110 из 268
В Москве с нарастающим беспокойством следили за катастрофическим развитием событий на Минском направлении. Беспорядочный отход павловских частей нередко превращался в паническое бегство. Ни Сталин, ни Ставка не имели достоверной информации с Западного фронта. Поступали лишь отрывочные сведения авиаразведки и офицеров Генштаба, посланных в войска. Но и их было достаточно, чтобы Ватутину, оставшемуся за начальника Генштаба Жукова, который по распоряжению Сталина вылетел в Киев, прийти к неутешительному заключению: Западный фронт прорван, войска первого эшелона не смогли остановить противника у границы и обеспечить развертывание подходивших войск, 3-я и 10-я армии окружены, недалеко от Минска — немецкие танки.
Сталин и сам догадывался, что приграничные сражения проиграны. Но сообщение Ватутина, что немцы пропущены в глубь территории страны на 150–200 километров и всего за считанные дни, вывело его из равновесия. Непостижимо! Присутствовавшие на докладе Ватутина военные, бледнея, выслушивали гневные, злые тирады вождя. Почему Генштаб не руководит войсками? Где, в конце концов, Кулик и Шапошников? Для чего они посланы в Минск? Почему молчат?
Действительно, где Григорий Иванович и Борис Михайлович?
Обратимся к свидетельствам авторитетных военных деятелей, и, прежде всего, Г. К. Жукова. Как помнит читатель, на второй день войны начальнику Генштаба было приказано отбыть в Киев к командующему Юго-Западным фронтом генерал-полковнику Кирпоносу.
26 июня на командный пункт фронта в Тернополе Жукову позвонил Сталин:
— На Западном фронте сложилась тяжелая обстановка. Противник подошел к Минску. Непонятно, что происходит с Павловым. Маршал Кулик неизвестно где. Маршал Шапошников заболел. Можете вы немедленно вылететь в Москву?
Итак, причина молчания Шапошникова ясна — болезнь. А что с Куликом? Этот вопрос занимает и вернувшегося в тот же день в Москву Жукова. Сталин дал ему сорок минут для предложений, как поправить обстановку на Минском направлении. Из сталинского кабинета Жуков вышел в соседнюю комнату со своим первым замом Ватутиным, остававшимся за начальника Генштаба, пока Жуков был у Кирпоноса.
— Положение под Минском следующее, — торопливо докладывал вернувшемуся начальнику Генштаба Ватутин. — Остатки 3-й и 10-й армий окружены западнее Минска. Но они продолжают бой и сковывают значительные силы противника. По непроверенным сведениям, там маршал Кулик. 4-я армия отходит в припятские леса. Общее отступление к реке Березине наблюдается с линии Докшицы — Смолевичи — Слуцк — Пинск. Войска несут серьезные потери.
Оценив обстановку, прикинув несколько возможных вариантов, Жуков через сорок минут вошел в кабинет Сталина и доложил предложения. Ясно было, что противник рвется к Москве. На пути к ней надо создать глубоко эшелонированную оборону, измотать немцев и, остановив их на одном из оборонительных рубежей, организовать контрнаступление, собрав для этого необходимые силы, главным образом за счет новых формирований и частично за счет дальневосточных дивизий. Где будет остановлен противник, какой рубеж определить в качестве исходного для контрнаступления, Жуков, как он после признавался, и сам не знал.
Сталин с ним согласился. Тотчас же были оформлены соответствующие распоряжения, переданные Жуковым по «бодо» как приказ Ставки Главнокомандования Западному фронту.
В два часа ночи 28 июня у Жукова состоялся дополнительный разговор по прямому проводу с начальником штаба фронта В. Е. Климовских.
ЖУКОВ. Доложите, что известно о 3-й, 10-й, 4-й армиях, в чьих руках Минск, где противник?
КЛИМОВСКИХ. Минск по-прежнему наш. Получено сообщение: в районе Минска и Смолевичи высажен десант. Усилиями 44-го стрелкового корпуса в районе Минска десант ликвидируется.
Авиация противника почти весь день бомбила дорогу Борисов — Орша. Есть повреждения на станциях и перегонах. С 3-й армией по радио связь установить не удалось. Противник, по последним донесениям, был перед УРом. Барановичи, Бобруйск, Пуховичи до вечера были наши.
(На прямой вопрос о судьбе 10-й и 4-й армий ответа нет. И это неспроста: в штабе фронта связи с окруженными армиями не имели. — Н. 3.)
ЖУКОВ. Где Кулик, Болдин, Коробков? Где мехкорпуса, кавкорпус?
КЛИМОВСКИХ. От Кулика и Болдина сообщений нет. Связались с Коробковым, он на КП восточнее Бобруйска.
(Коробков командовал 4-й армией и вывел ее остатки из окружения. Его ждала неправедная кара — расстрел вместе с командованием Западного фронта. Свидетельствует генерал-полковник Л. М. Сандалов: «Почему был арестован и предан суду именно командующий 4А Коробков, армия которого хотя и понесла громадные потери, но все же продолжала существовать и не теряла связи со штабом фронта? К концу июня 1941 года был предназначен по разверстке (!) для предания суду от Западного фронта один командарм, а в наличии был только командарм 4-й армии. Командующие 3-й и 10-й армиями находились в эти дни неизвестно где, и с ними связи не было. Это и определило судьбу Коробкова. В лице генерала Коробкова мы потеряли тогда хорошего командарма, который, я полагаю, стал бы впоследствии в шеренгу лучших командармов Красной Армии»).
Далее Климовских доложил Жукову: завтра высылаем парашютистов с задачей передать приказы в 10-ю армию — Голубеву и в 3-ю — Кузнецову. Еще одно подтверждение отсутствия устойчивой связи штаба фронта с дравшимися в окружении войсками. А ведь там находился и Маршал Советского Союза, замнаркома обороны!
Это обстоятельство беспокоило Ставку, лично Сталина. Маршал — и вдруг потерялся. Исчез. Пропал. А вдруг попал в плен? Не хватало еще, чтобы советские маршалы попадали в плен в первые дни войны. Тревога за судьбу Кулика не давала покоя еще и потому, что маршал являлся носителем высших военных секретов страны.
Вечером 28 июня советские войска оставили Минск. Случилось самое худшее — танковые клинья противника вновь сомкнулись там, где их не ждали. Назавтра взбешенный Сталин дважды приезжал в наркомат обороны, и оба раза генералы, обливаясь холодным потом и бледнея, слушали все, что думает о них вождь.
О Кулике по-прежнему не было никаких вестей.
Ранним утром 30 июня Жуков снова связался по «бодо» с Павловым.
ЖУКОВ. Немцы передают по радио, что ими восточнее Белостока окружены две армии. Видимо, какая-то доля правды в этом есть. Почему ваш штаб не организует высылку делегатов связи, чтобы найти войска? Где Кулик, Болдин, Кузнецов?
ПАВЛОВ. Да, большая доля правды. Нам известно, что 25 и 26 июня части были на реке Щаре, вели бой за переправы с противником, занимающим восточный берег реки Щары. Третья армия стремилась отойти по обе стороны реки Щары. 21-й стрелковый корпус — в районе Лиды. С этим корпусом имели связь по радио, но со вчерашнего дня связи нет, корпус пробивается из окружения в указанном ему направлении. Авиация не может отыскать конницу и мехчасти, потому что все это тщательно скрывается в лесах от авиации противника. Послана группа с радиостанцией с задачей разыскать, где Кулик и где находятся наши части. От этой группы ответа пока нет. Болдин и Кузнецов, как и Голубев, до 26 июня были при частях.
Следы Кулика пропали, его не могли найти даже специально посланные группы с радиостанциями!
30 июня Сталин позвонил Жукову и приказал вызвать Павлова. Командующий Западным фронтом прибыл в Москву на следующий день. Тогда же он был отстранен от должности, а вскоре и предан суду. Приговор вынесли 22 июля 1941 года. Предварительно с его проектом ознакомился Сталин. Он распорядился, чтобы выбросили всякую чепуху вроде «заговорщической деятельности» — ретивые следователи объявили Павлова и Климовских участниками антисоветского военного заговора, проводившими вражескую работу, выразившуюся в том, что в заговорщических целях не готовили к военным действиям вверенный им командный состав, ослабили мобилизационную готовность войск округа, развалили управление войсками и сдали оружие противнику без боя. Остальной текст приговора Сталин утвердил. По нему в ночь на 23 июля 1941 года осужденных Павлова, Климовских, а также генералов Григорьева, Коробкова и Клыча расстреляли.