Страница 9 из 12
– Поехали к тебе, – сказал, направляясь в прихожую.
Я попросила Сашу проехать мимо клуба, вернее, того, что от него осталось. Вначале он не хотел этого делать, но я настаивала. Я должна была убедиться. Я должна была побывать на месте.
– Но ведь там сейчас, наверное, много зевак! – выдала я последний аргумент. – Мы не привлечем внимания! И будет странно, если я не появлюсь, узнав про взрыв!
Саша махнул рукой и все-таки повез меня к «Сфинксу».
Машин на подъездах в самом деле было много, но оцепление сняли, как сообщили нам вездесущие пенсионеры, снующие по округе и рассказывающие всем желающим о происшествии.
Саша столкнулся с несколькими знакомыми (далеко не пенсионного возраста), обменялся с ними парой фраз, но не задерживался. Мужчины бросали на меня косые взгляды, но кто я такая, не уточняли. К моей великой радости, я никого из знакомых не увидела. Но живые цветы на обломках камней… На глаза снова навернулись слезы.
Мы подошли к тому, что когда-то было клубом…
К счастью, он стоял на набережной, и главная дверь открывалась в сторону воды. С правой стороны проходила улица (здание было угловым), два тротуара и проезжая часть которой насчитывали метров двадцать. Угловое здание с другой стороны было офисным. В нем на нескольких этажах вылетели стекла, часть их за сегодняшний день уже вставили, как сообщил нам дедок, исследовавший груду камней. Здание, расположенное с другой стороны клуба, прилегало к нему (но не вплотную) глухой стеной. Она не рухнула – весь район был старым, возведенным в те времена, когда еще строили надежно. С задней стороны было то, что мы называли двором клуба, где парковали машины сотрудники и – в отсутствие мест на набережной – особо ценные клиенты. Там же стояли огромные помоечные контейнеры, регулярно посещаемые местными бомжами, за контейнерами шел забор из металлических прутьев, отделяющий небольшой скверик, выходящий на улицу, параллельную набережной. Скверик остался в первозданном виде. Мусорные контейнеры были разворочены, содержимое вперемешку с кусками железа от машин валялось одной огромной кучей, осаждаемой бомжами, пытающимися поживиться в последний раз…
Завал – то, что осталось от клуба, – был разобран.
Все тот же дедок, интересующийся какой-то грудой, сообщил нам с Сашей, что спасатели работали часов до трех дня, правда, с самого начала говорили, что никого живого тут быть не должно. Потом уехали – вроде сегодня еще что-то где-то взорвалось.
Я вопросительно посмотрела на Сашу. Он пожал плечами.
Я поинтересовалась, почему место взрыва не огорожено щитами, не установлена хоть какая-то охрана…
Не успела договорить – дедок хмыкнул.
– Ты в какой стране живешь, девка? Людей живых поискали – и то молодцы. В самом деле молодцы. Работали-то оперативно. Мы смотрели. Технику нагнали… И что тут теперь охранять? Камни? Трупы, вернее, то, что от них осталось, уже вывезли. На опознание, наверное. А это все… Ну, может, завтра и огородят. Говорят, памятник тут ставить будут. А кто? Хозяин, что ли? Но вообще-то сюда люди богатые ходили. Все на машинах на своих. Может, и в самом деле поставят… А может, и опять какой-то ресторан построят…
– А вы не знаете, никто не спасся? – с надеждой в голосе спросила я у дедка.
– Не-а… – протянул он. – Ну как тут спасешься? – и показал своей палкой на груду камней, еще вчера бывшую ночным клубом.
Я молча кивнула, Саша взял меня под локоток и потащил к машине.
– Удовлетворена? – спросил он.
Я пожала плечами и спросила как бы в воздух:
– Но почему это место не обнесут забором?!
– Скоро обнесут, – сказал мой новый знакомый. – Только не власти. Новые хозяева. Которые на этом месте возведут новый клуб.
Саша говорил уверенно, словно точно знал, что тут появится в самое ближайшее время.
– Но…
– Спасатели сделали свою работу, Ксения. Это не жилой дом. Не станция метро. Ну, в общем, я не знаю всех правил и постановлений, которыми руководствуется МЧС, но больше они здесь не появятся.
После чего Саша завел мотор и поехал в сторону моего дома.
Он поставил «Гранд Чероки» во дворе, как раз на том месте, где обычно ставил машину отец. Моя «Ока» сиротливо мерзла рядом. Мы поднялись на лифте на пятый этаж, где располагалась наша квартира, и столкнулись на площадке с двумя незнакомыми мне мужчинами. Они как раз звонили в дверь квартиры, где я жила. Я удивленно на них уставилась. Мужчины глянули на меня, на Сашу, и один из них уточнил:
– Колобова Ксения Владиславовна?
Я кивнула. Саша крепко сжал мою руку, которую придерживал под локоток.
Перед нашими носами раскрылись ксивы.
– А вы, простите? – очень вежливо поинтересовались у Саши.
– Разнатовский Александр Викторович, друг Ксении, – представился мой новый знакомый.
Один из служителей правопорядка предложил пройти ко мне в квартиру, а то на лестнице разговаривать как-то неудобно.
– Да, конечно, – сказала я, по инструкции Саши стараясь для виду показать готовность сотрудничать с органами и проявляя радушие.
Я открыла дверь своим ключом (честно говоря, была удивлена, что мамы нет дома, но в связи с последними событиями можно было ожидать всего чего угодно), мы все зашли, я предложила господам раздеться, они сунули ноги в предложенные тапочки. Я отметила, что маминых тапочек под вешалкой почему-то нет.
– В гостиную проходите, пожалуйста, – пригласила я.
У нас была четырехкомнатная квартира. В одной – спальня родителей, во второй – кабинет отца, где он иногда ложится, чтобы не будить маму, если приходит очень поздно или когда они ругаются и не разговаривают друг с другом (а он еще когда-нибудь будет здесь ночевать?), третья – моя, ну и общая, где стоит большой телевизор и мы принимаем гостей.
– Сейчас я чайник поставлю, – сказала я, оставляя мужчин одних и удаляясь в кухню. Пусть Саша принимает огонь на себя.
На середине кухонного стола мне бросилась в глаза большая пластиковая коробка из-под шведского торта-мороженого, в которой мы держали всякие таблетки. Что она здесь делает? Я заглянула внутрь, увидела, что содержимое значительно уменьшилось, пожала плечами и поставила коробку в выдвижной ящик пенала, где она всегда хранилась.
После того, как я зажгла газ под чайником, я быстро отнесла в гостиную чашки, выставила на стол печенье и конфеты, представители милиции для вежливости посопротивлялись, но быстро сдались под нашим с Сашей натиском. Саша, как я успела услышать, уже вешал им лапшу на уши. Они как раз говорили про взрыв. Я сновала из кухни в гостиную.
Затем на мгновение решила заглянуть к себе и чуть-чуть подправить макияж. Саша с гостями еще занят, чайник не вскипел, у меня есть время.
На моем письменном столе лежал длинный белый конверт, на котором маминым почерком было написано: «Ксении».
Что такое? Мама писала мне письма только в молодежный лагерь, а чтобы дома… Записки она всегда оставляла без всяких конвертов, просто на столе или на кровати.
Конверт был запечатан. Я удивилась еще больше.
Обычно я разрезаю конверты ножницами, но тут их искать я просто не могла – и разорвала его.
В него был вложен стандартный лист бумаги, явно из пачки, лежавшей у моего лазерного принтера.
«Ксюшенька, прости меня, – писала мама. – Я ухожу. Я больше не могу. Я все годы терпела измены твоего отца. Я…»
Не дочитав до конца, я с письмом в руке рванула к закрытой двери в спальню родителей, расположенную в дальнем конце коридора, и со всей силы дернула дверь на себя.
Мама лежала на кровати, сложив руки на груди, в своем свадебном платье, которое хранила все годы и обещала подарить мне, когда я соберусь выходить замуж…
Я бросилась к ней…
И издала звериный, нечеловеческий крик… Из гостиной послышался топот. Мужчины, расталкивая друг друга, ворвались в комнату.
– Мама… – пролепетала я – и грохнулась в обморок. Меня даже не успели подхватить.