Страница 10 из 12
Очнулась на диване в гостиной. Рядом сидел Саша, надо мной склонился мужчина в белом халате, в комнате суетились еще какие-то незнакомые мне люди. Их было довольно много. Из коридора слышались голоса.
– Ну слава богу, – тихо произнес Саша.
Врач стал давать ему указания насчет того, что со мной делать.
К дивану приблизился мужчина, лицо которого показалось мне знакомым. Где же я его видела?
– А вы кто? – спросила я.
– Э… капитан Николаев. Я…
И тут я его вспомнила. Это он вместе с напарником (или как там это у них называется?) ждал меня сегодня у двери… Когда это было? Я посмотрела на часы. Сколько ж времени я оставалась без сознания?
– Мама? – спросила я, переводя взгляд с одного мужчины на другого и на третьего.
Все они отвели глаза. Потом капитан глянул на Сашу.
– Ксения, – начал Саша, – ты должна понимать…
– Она правда?.. – прошептала я.
– Правда, – вздохнул Саша.
Капитан тем временем взял стул и поставил его рядом с диванчиком.
– Не надо бы сейчас, – сказал врач.
– Пара вопросов. Мне необходимо кое-что уточнить. Мои соболезнования, Ксения… Владиславовна. Но я прошу вас ответить на несколько моих вопросов.
А ведь прав был Саша, предупреждая меня, что представители органов правопорядка плевать хотели на твои чувства… Ведь этот капитан знает, что я только что потеряла мать. Но и его, конечно, можно понять. У него работа. Я не должна делать поспешных выводов, сказала я себе.
– А где письмо? – внезапно вспомнила я. – Где мамино письмо? – почти крикнула я и резко села. – Где оно?
– Успокойтесь, пожалуйста, – хором сказали врач и капитан.
Но успокоиться я не могла.
– Сейчас, – встал Николаев, куда-то ушел, вернулся и протянул его мне. – Но пока оно останется у нас.
– Но почему?! Это мое письмо! Мне! Его мама…
– Ксения, это процедура такая, – сказал Саша. – Его тебе потом отдадут.
И посмотрел на капитана. Тот кивнул.
В этот момент врача куда-то позвали. Он нас оставил.
Заливаясь слезами, я читала последнее мамино послание.
Из него я узнала, что отец от нее ушел… Что между ними уже давно ничего не было… Они продолжали жить вместе и сохранять видимость семьи только из-за меня, а теперь необходимость отпала. Вчера папа сказал ей, что я буду жить у мужчины… Мама надеялась, что у меня все сложится хорошо и я не потеряю свою любовь и не буду любить украдкой, как приходилось ей. Мама желала мне счастья и говорила, что за него надо бороться и ни в коем случае не сдаваться. А папа ушел к другой – более молодой, более красивой, которая в ближайшее время должна снова сделать его отцом. И мама решила, что больше никому не нужна. Подруг своих она растеряла, когда отец пошел в гору и в семье появились деньги. Большие деньги, которые вызывали зависть у ее подруг, чьи мужья оказались неудачниками. Она не смогла больше с ними общаться. Они не смогли с нею. Мама называла отца негодяем и предупреждала, чтобы я на него не рассчитывала.
Меня поразил последний абзац. Мама просила прощения за то, что предала меня, причем дважды – еще до рождения и совсем недавно, сказав то, что не следовало говорить. («Что она такое говорила?» – попыталась вспомнить я, но на ум ничего не пришло.) «Я теперь не смогла бы смотреть тебе в глаза, Ксюшенька», – писала мама. Но почему? «Прости, прости за все».
Я опустила руку с письмом, которое капитан Николаев тут же аккуратно вынул и убрал в какую-то папочку.
И начал задавать вопросы, записывая мои ответы. Саша молча сидел рядом.
Капитана интересовали отношения моих родителей. Но я в самом деле ничего не знала. И не замечала. Или не хотела замечать? Или они так умело все скрывали, чтобы меня не травмировать? Да, случалось, что ругались, но какие муж и жена не ругаются? Бывало, отец спал у себя в кабинете, но потом они всегда мирились.
Я даже не представляла, к кому мог уйти мой отец.
Затем капитан перешел к ночному клубу и вчерашнему взрыву.
Я не отрицала, что была на месте. Да, уехала с Александром Викторовичем. К нему. О взрыве узнала вчера, то есть уже сегодня. Папа примчался к Саше домой узнать, жива ли я. Не могла поверить в случившееся. Да, мы только что (ну не совсем только что) ездили на место.
Нет, я не заметила в клубе ничего странного. Никаких странных посетителей. Да я и не знаю завсегдатаев. Я бывала там всего несколько раз.
Кто там оставался, когда мы уехали? Я назвала подруг, дядю Леню, дядю Жору, описала двоих официантов, имен которых не знала.
– Ксения Владиславовна, вы нам, наверное, еще понадобитесь, – заявил капитан, закрывая папку, встал, кивнул Саше и вышел из гостиной.
– Ну как ты? – спросил Саша.
Я опять невольно заревела. Не могла сдержать слез. Саша утешал меня. Потом кто-то заглянул в дверь и позвал его.
– Полежи немного, – сказал он мне. – Может, попросить врача вколоть тебе снотворное?
– Не надо, – покачала головой я и закрыла глаза.
Саша вышел.
По-моему, я находилась в каком-то полуобморочном состоянии. По крайней мере, не совсем адекватно воспринимала происходящее вокруг меня.
Приехал отец. Что-то орал. Ко мне кто-то подходил, отходил. Наконец все звуки стихли. А я погрузилась в забытье…
Когда очнулась, взглянула на часы. Три. Кругом тишина.
Встала. Пошатываясь, вышла в коридор. Добралась до ванной, плеснула в лицо холодной воды. Посмотрела на себя в зеркало. Ужаснулась. Сходила в кухню. Выпила воды.
– Саша! – позвала тихим голосом. Никто не ответил.
Заглянула в свою комнату. Потом в кабинет отца. Перед спальней родителей замерла. Но потом все равно решилась открыть дверь. Кровать была пуста… Только примята… Здесь, как и во всей квартире, был бардак. Сколько ж людей тут побывало?
Но теперь все ушли, оставив меня одну. Не было ни Саши, ни отца. Никого.
Я осталась одна.
Меня все бросили. Мама, папа… И Саша тоже… У меня никого нет. Совсем никого. Я совершенно одна.
Но что это такое, я поняла чуть позже…
Глава 4
Похороны мамы прошли, как в тумане. Помню только, как я рыдала. Народу было немного. Казалось, что я никого не знаю. Может, и в самом деле не знала. Отец тоже был, но мы стояли с ним по разные стороны гроба. Он не проронил ни слезинки.
На следующий день хоронили подруг. Вернее, не подруг… Какие-то останки, которые удалось опознать… Три закрытых гроба.
На этих похоронах все – или почти все – были мне знакомы. Но лучше бы я там не появлялась. На меня смотрели, как на прокаженную. И не только смотрели… Меня ненавидели, презирали, проклинали. Их родители, наши сокурсники, преподаватели. Все. Словно я была виновата в гибели Алены, Риты и Светы. Каких только гадостей в свой адрес я не наслушалась… Такого количества дерьма на большинство людей, наверное, не выливают за всю жизнь.
Но я терпела. Я сама чувствовала себя виноватой.
И ушла до окончания грустной процедуры.
– Пошла вон отсюда! – орала на меня бьющаяся в истерике Светкина мать. – Убирайся! Тварь!
Затем последовали еще несколько эпитетов. К Светкиной матери подключился Риткин отец. Риткина мать. Светкин отец. Отец Алены. И только тетя Вика, мать Алены, молчала. Но ее глаза говорили без слов.
– Тебе в самом деле лучше уйти, Ксения, – тихо сказала одна наша преподавательница, всегда хорошо ко мне относившаяся. – Так будет лучше и для тебя, и для всех.
Я повернулась и пошла прочь.
Вернувшись домой, я в бессилии рухнула на кровать. Почему никто не пожалеет меня? Почему все считают меня виноватой? Потому что нужно найти козла отпущения и я прекрасно подошла на эту роль?
Но с какой стати? – тут же спросила я себя. Я виновата в том, что осталась жива? Почему? Разве это вина?
Все равно это будет висеть надо мной до конца жизни. Если я не разберусь в случившемся, не пойму весь расклад. Если я не представлю достаточных доказательств своей непричастности. И чьей-то вины.