Мятежный Юг

Я утверждаю, что эта привычка правозащитников, а вслед за ними и СМИ — каждому нападению на человека с экзотической внешностью приписывать мотив национальной ненависти и цеплять к нему слово «русский» — является разжиганием национальной розни.

Я утверждаю, что привычка правоохранительных органов в угоду «общественному резонансу» уделять одним уголовным делам больше внимания, чем другим, только потому, что пострадавший — человек нерусской национальности, является разжиганием национальной розни. Я утверждаю, что привычка судов в угоду «борьбе с русским фашизмом» давать за одни и те же преступления сроки, отличающиеся в несколько раз, — это разжигание национальной розни.

Когда подонка русской национальности Александра Копцева, устроившего резню в московской синагоге, приговаривают к 13 годам строгого режима, а подонкам даргинской национальности, устроившим массовый погром в школе города Приаргунска Читинской области, дают по 2,5 года колонии, — это разжигание национальной розни.

Когда про таджикскую девочку Хуршеду Султанову, убитую в Питере пьяными малолетками-отморозками, трубят все СМИ, а про русского мальчика Алешу Севастьянова, убитого таджиками-гастарбайтерами, которых семья Алеши приютила у себя дома, пишет только «Комсомольская правда», — это разжигание национальной розни.

Когда руководство России в угоду сиюминутному политическому моменту не только не желает признать факт масштабных этнических чисток в Чечне в 1990–94 гг., но и официально при выплате компенсаций ставит бывшее русское население республики в дискриминационное положение по отношению к чеченскому, — это разжигание национальной розни…»

Сегодня русские, ставшие жертвами этнических чисток в Чечне, требуют уравнять их в правах с чеченцами. Геноцид русских в Чечне забыт. Напомним.

Большинство наблюдателей сходятся на том, что до начала войны в Чечне погибли 20 тыс. человек и более 250 тыс. покинули республику, спасаясь от этнических чисток. Эта крупномасштабная гуманитарная катастрофа была не замечена ни российской общественностью, ни западными наблюдателями.

Жертвами этнических чисток в Чечне стали даже те русские, которые относились к чеченцам не просто с симпатией, а кто искренне любил этот народ. Ростислав Подунов — известный диссидент, который в советское время отсидел срок за то, что осудил депортацию чеченцев.

Или Александр Петров. В Чечне он был известен как Анди Хашумов. Под этим псевдонимом с 1975 г. танцевал и даже солировал в культовом для чеченцев танцевальном ансамбле «Вайнах». Оба изгнаны из Чечни и бедствуют в Центральной России.

А теперь — слово сельскому учителю из Тамбовской области О.Н. Верещагину, которому, по его словам, невмоготу больше наблюдать происходящее спокойно. Его статья «Косово в России» — подтверждение того, о чем ЛДПР говорит все последние годы. Совпадают с авторскими и суровые прогнозы развития ситуации с бесконтрольной иммиграцией и тотального подавления в России русских как русских, которые даёт ЛДПР.

«Не обернется ли Куликово поле полем Косовым?» — задается вопросом наш корреспондент. Косово поле, как известно — это историческая колыбель сербского народа, средоточие древних храмов и памятных мест. В 50-е годы в Югославии принимали массово бежавших из Албании от режима Энвера Ходжи людей, их расселяли на косовских землях. Благодаря этому процент албанского населения здесь вырос с 4 % в 1947-м до 70 % в 1991 году. Начавшиеся еще в 60-х годах попытки сербов обратить на это внимание объявлялись «великодержавным сербским шовинизмом». Получившие чисто этнический перевес албанцы начали сперва «мирную», а потом и открытую вооруженную борьбу за отделение края. Когда же сербы попытались сопротивляться, то их обвинили в нарушении права наций на самоопределение и применили к ним международные санкции.

Таким образом, за неполные полвека исконно сербские территории оказались практически совершенно очищены от сербов в самом прямом, физическом смысле.

В настоящее время борьба с религиозным и политическим экстремизмом объявлена в России одним из приоритетных направлений государственной безопасности. Создается твердое ощущение, что главными (или даже единственными) экстремистами в России являются сами же русские. А точнее — русская молодежь. Средства массовой информации чуть ли не ежедневно преподносят зрителям и читателям душераздирающие подробности историй зверских расправ над таджиками, африканцами, кавказцами, китайцами, представителями множества других национальностей, имевших несчастье приехать в Россию. Правоохранительные органы отчитываются о посаженных на срок от 3 до 18 лет «русских фашистах» в возрасте 15–20 лет. Недавно созданная Общественная палата тут же заявила, что именно борьбу с экстремизмом сделает одним из главных направлений своей деятельности. В Государственной думе идут дебаты о том, как усилить ответственность за «разжигание межнациональной розни»…

И опять-таки нигде не говорится, но отчетливо подразумевается, читается между строк, ощущается в воздухе, что эти самые экстремисты — русские и только русские.

Я не буду углубляться в совсем недавнюю историю. Я не буду вспоминать об изгнании русского населения в Чечне в начале 90-х. Не буду говорить о восьми миллионах беженцев из Закавказья, Средней Азии и Прибалтики. Не буду заводить разговор о резне русского населения в Фергане в 1992–1994 годах и об издевательстве над ним в Латвии в настоящее время. Меня, прежде всего, интересует тот самый «кухонный вопрос», который толкает десятки русских мальчишек сперва на улицу с арматурой в руках, а потом в камеру с наручниками на запястьях.

Вопрос: все те, кто сейчас так стремится в Россию из «стран СНГ», чего они хотят? Недавно они хотели независимости. Они отстаивали ее против «русских оккупантов». Они ее отстояли. Мы (а точнее, наша власть) простили им ту кровь, которую они пролили, кровь наших детей, женщин и стариков. ЧЕГО ОНИ ХОТЯТ ТЕПЕРЬ? Почему они так стремятся на родину своих угнетателей? Почему не строят тот счастливый мир «без русских захватчиков», о котором мечтали там, ДОМА? Или они внезапно выяснили, что без «захватчиков» могут строить только зинданы и мечети? Но, простите, ПРИ ЧЕМ ТУТ МЫ? Надо же уважать их свободный выбор, сделанный в 90-х годах, и прямо на границе разворачивать обратно. В светлый и независимый рай. А если им там нечего кушать — опять же, ПРИ ЧЕМ ТУТ МЫ? И при чем тут наши мальчишки, которым сейчас пытаются объяснить при помощи тюремных сроков, что надо делиться работой, девушками, жизненным пространством с совершенно чужими и чуждыми им людьми? И откуда, с какого потолка спрыгнул к русскому народу действительно чудовищный, никогда не бывший ему свойственным национализм?! Ведь я-то, выросший во второй половине прошлого века, знаю: у меня НИКОГДА и мысли не возникало, что мой народ «самый-самый». Я знал, что я русский. И гордился тем, что советский. Но за «кухонным вопросом» стоит другой, куда более серьезный. Возможно, что все не так просто, как может показаться. И за волнами захлестывающей Россию эмиграции скрывается финал, для нас всех — ВСЕХ! — весьма печальный, но закономерный, если мы по-прежнему будем слепы и глухи.

Целые области России неотвратимо и быстро превращаются в наше русское Косово. И это реальность, от которой нельзя отмахнуться даже самым большим сборником постановлений по борьбе с экстремизмом. У меня в архиве есть фотография, сделанная летом 2004 года. На уличном бордюре кто-то написал мелом следующие слова: «Мы Россию поработим! (малый народ)».

Это вам не кривоватая свастика, нарисованная краской из баллончика на гараже, и не глупое «Чемодан, вокзал, Израиль!», написанное мелом в подъезде. Это коротко и емко изложенная кем-то посреди обычного тихого среднерусского города ПРОГРАММА ЭКСТРЕМИЗМА. И отнюдь не русского. И не попадающего в газеты и на телевидение, но от этого не перестающего существовать и развиваться. Экстремизма НАСТОЯЩЕГО, за которым огромные деньги и гигантские амбиции, большие возможности и упертый фанатизм. Того экстремизма, о котором предпочитает помалкивать наша власть. Просто потому, что признать его существование в России — значит расписаться в крахе своей национальной политики и волей-неволей начать с ним борьбу. Проще делать вид, что главные экстремисты у нас в России — сумасшедшие, с ножами нападающие на синагоги, и юнцы, путающие футбол с политикой.