Страница 12 из 15
На этом он окончил свою речь. Некоторые из находившихся там почтенных людей хотели вытолкать альгвасила из церкви, чтобы избежать скандала, но хозяин мой удержал их и под страхом отлучения велел не трогать его и дать ему выговориться, сам же он в полном молчании выслушал речь альгвасила. Когда тот умолк, хозяин мой спросил его, не намерен ли он добавить еще что-либо к сказанному. Альгвасил ему на это ответил:
— О вас и ваших плутнях можно рассказывать до бесконечности, но пока хватит и этого.
Тогда проповедник мой преклонил колени и, воздев руки и возведя очи горе, воскликнул:
— Господи Боже, от Тебя ничто не утаится, но все пред Тобой обнаружится, для Тебя нет ничего невозможного, Ты знаешь истину и видишь, сколь неправо я оскорблен. Я, однако ж, прощаю его, ибо Ты, Господи, прощаешь меня. Отпусти ему, ибо он не ведает, что творит и что говорит. Об одном молю Тебя: не оставь оскорбление, нанесенное Тебе, безнаказанным, ибо кто-нибудь из присутствующих, решивших приобрести священную буллу, а затем поверивших лживым словам этого человека, может отступиться от своего намерения. А так как этим наносится вред ближнему, то я молю Тебя, Господи: не оставь поступка его без наказания, яви здесь чудо, и пусть будет так: если правда то, что говорит он о моих обманах и подлогах, то пусть я провалюсь вместе с кафедрой под землю на семь локтей и так там и останусь, а если правда на моей стороне, он же клевещет по наущению дьявола, дабы лишить собравшихся Твоего великого блага, да будет он так же точно наказан и обличен в своих злых намерениях.
Едва окончил свое моление благочестивый мой хозяин, как ноги у злобного альгвасила подкосились, и он с таким грохотом повалился на землю, что загудела вся церковь. Он стонал, извергая изо рта пену, корчился, строил гримасы, колотил руками и ногами и катался по полу.
В церкви поднялся столь великий шум и все так громко кричали, что ничего нельзя было разобрать. Иные пребывали в страхе и трепете, иные восклицали: «Спаси его, Господи!», иные: «Так ему и надо, в другой раз пусть не лжесвидетельствует!»
Наконец несколько человек, по моим наблюдениям — с великим страхом, приблизились к нему и схватили за руки, коими он наносил мощные удары близстоящим. Другие усмирили его ноги, а это было нелегко, ибо взбесившийся мул не брыкается так, как брыкался альгвасил. Более пятнадцати человек навалилось на него, и всем им изрядно досталось, а чуть кто, глядишь, зазевался, тому попадало и по зубам.
Все это время хозяин мой пребывал на коленях у кафедры, все так же воздев руки и возведя очи к небу, а душою вознесясь к Божеству, так что ни рев, ни шум, ни крики не могли отвлечь его от созерцания.
Добрые люди подошли к нему и, пробудив его своими возгласами, стали просить, чтобы он соизволил помочь несчастному умирающему альгвасилу, забыл о происшедшем и о злобных его речах, ибо тот за них уже поплатился, и из любви к Богу избавил альгвасила от страданий и от опасности; они, мол, ясно видят теперь вину альгвасила, а равно и правоту и добросовестность моего хозяина, молитву коего Господь услышал, альгвасилу же не замедлил воздать по грехам его и покарать.
Проповедник мой, словно пробудившись от блаженного сна, взглянул на них, посмотрел на преступника и на всех, что стояли вокруг, и торжественно заговорил:
— Добрые люди, вам бы не следовало заступаться за человека, на котором столь явно означился гнев Господень, но поелику Господь повелевает нам не платить злом за зло, а, напротив, прощать обиды, то мы, уповая на Его милосердие, постараемся умолить Его простить богохульника. Обратимся же к Господу!
Тут он спустился с кафедры и с весьма набожным видом призвал всех помолиться Богу, да простит Он этого грешника, вернет ему доброе здравие и ясный рассудок и изгонит беса, которому Он попустил вселиться в альгвасила за содеянное им великое прегрешение.
Все преклонили колена и вместе с духовенством тихими голосами запели перед алтарем литанию, а хозяин мой, воздев руки к небу и так закатив глаза, что видны были лишь одни белки, произнес столь же пространное, сколь и трогательное слово и заставил расплакаться весь народ, как это бывает обычно с богобоязненными слушателями и проповедником во время проповедей о страстях Господних. Он молился не о том, чтобы Господь отнял у грешника жизнь[35], — как раз наоборот: он молился о том, чтобы Господь продлил ему век и привел к покаянию, чтобы сей одержимый бесом грешник, проникшись сознанием греховности и устрашенный близостью смерти, принес покаяние, а чтобы Господь, видя его чистосердечное раскаяние, простил его и исцелил.
Засим он велел подать ему буллу и возложил ее на голову альгвасила. Грешник тотчас же начал мало-помалу приходить в себя, и, едва лишь вернулся к нему рассудок, он бросился к ногам Божьего посланца и признался, что говорил он по наущению дьявола, дабы причинить священнику зло и отомстить за обиду, а главное, дескать, потому он так говорил, что дьявол терпеть не может, когда народ раскупает священные буллы.
Хозяин мой простил его, дружба между ними восстановилась, а торговля буллами пошла так бойко, что почти ни одна живая душа в этом селении не осталась без них, — их брали нарасхват и мужья, и жены, и сыновья, и дочери, и юноши, и девушки.
Весть о случившемся распространилась по окружным деревням, и когда мы прибывали в какую-нибудь из них, не нужно было уже ни проповеди, ни хождения в церковь, — народ сам валом валил в гостиницу, точно это были не буллы, а раздаваемые даром груши, так что в десяти или двенадцати окрестных селениях хозяин мой распродал десять или двенадцать тысяч булл, не произнося никаких проповедей.
Когда хозяин мой разыгрывал все это в храме, я тоже, грешным делом, подивился и всему поверил, как верили и многие другие, но потом, когда он и альгвасил стали при мне смеяться и шутить над этой проделкой, я понял, что все было подстроено моим изобретательным и хитроумным хозяином[36]. Несмотря на свою молодость, я невольно подумал: «На какие только хитрости не пускаются эти плуты, чтобы обманывать простой народ!»
Всего пробыл я у этого пятого моего хозяина около четырех месяцев и изрядно потрудился, он же недурно меня кормил за счет священников и других духовных особ там, где ему случалось проповедовать.
РАССКАЗ ШЕСТОЙ
После этого нанялся я растирать краски к одному мастеру, расписывавшему бубны, и тоже натерпелся всяких бед.
К тому времени я уже подрос, и как-то раз, когда я зашел в собор, некий капеллан взял меня к себе в услужение. В мое ведение поступили осел, четыре кувшина, кнут, и начал я продавать воду по городу. Это была первая ступенька той лестницы, которая должна была привести меня к счастливой жизни, то есть к сытной пище. Каждый день отдавал я моему хозяину тридцать вырученных мараведи, а в субботу работал на себя, остальные же дни недели удерживал в свою пользу все, что мне удавалось выручить сверх тридцати мараведи.
Дела мои шли хорошо, и через четыре года на свои немалые сбережения я сумел уже вполне прилично одеться в подержанное платье. Купил я себе старый бумазейный камзол, поеденный молью казакин с расшитыми и прорезанными рукавами, залатанный плащ и отменную старую шпагу из Куэльяра[37]. И вот, одевшись как подобает порядочному человеку, я тотчас же объявил моему хозяину, что он может забирать своего осла, ибо этим ремеслом я решил больше не заниматься.
35
Он молился не о том, чтобы Господь отнял у грешника жизнь... — Снова ироническая перифраза библейского изречения: «Ибо я не хочу смерти умирающего» (Иезекииль, 18, 32).
36
...было подстроено моим изобретательным и хитроумным хозяином. — В издании Алькала здесь следует достаточно обширный эпизод, отсутствующий в бургосском издании.
37
Куэльяр — город, в котором работал оружейник Антонио (см. коммент. 27).