Страница 33 из 35
Тут уже не о пенсии речь. Выживет хитрый, ловкий, умелый, сильный, здоровый, не обремененный моралью и совестью, безжалостный.
Так же и в бизнесе: те же самые законы.
Жизнеспособные вовремя подсуетились, набрали по 12 холодильников; теперь это валюта. А я летал, зарабатывал мифическую пенсию. И теперь вынужден буду держаться за штурвал до могилы, пока эти деревянные деньги хоть что-то дают. Но вряд ли нам еще повысят зарплату. А инфляция идет вверх.
Уйди я с летной работы – через два года меня на земле никуда не возьмут. Таких будет хоть отбавляй.
Там, наверху, все рушится. Уже разрушилось. Вчера. Уже собраны чемоданы, уже переведена за границу валюта, вырученная за золотой запас. И пускай они не врут нам – есть, есть у них вклады в швейцарских банках. Власть хоть уже и вырвалась из рук, но еще кончиками ногтей держатся. Уже все пропито, растранжирено, роздано дружкам. Крысы уже сбежали, корабль до палубы уже полон воды, еще немного – и последний водоворот… но эти – в надежной лодке.
Подождем еще?
Все же велика Россия, полна сырья; ну не все же поставляется с Украины, Армении или Прибалтики. Местная промышленность будет работать. Нужны промышленники, хозяева, буржуи, люди, решающие дело. Думаю, за год, за два сама жизнь их выдвинет. Дальше некуда. Страна дошла.
Нужны ли еще голод и холод нынешней зимы? Чтобы уж до конца обнажить? Может, оно и так. Но народу все равно достаточно будет лишь найти виноватого и разорвать на площади, а те, кто за кулисами тормозят, останутся в тени.
И все равно, полно еще дурачков, которые не могут поступиться принципами. И все разжигают и расшуровывают топку нашего пресловутого паровоза, когда и так ясно: да в коммунизме уже мы. На дне. Приехали.
3.10. На даче. Не торопясь полдня колотил штакетник; завтра доделаю ворота – и новый забор готов. С утра донимала поясница, но размял.
Вечер. Приготовил нехитрый ужин, дернул две стопки перцовки – и счастлив. Тишина…
Трещит камин. Действо. Покой.
4.10. Кто заинтересован в том, чтобы напугать, встревожить и озлобить народ, расшевелить в нем дремучее, – народ, от которого сейчас ничего не зависит? Народ, которому долбят одно: надо работать.
Почему нас все время пугают: то разрушением связей, то анархией и бунтом, то кооперативами и рынком, вообще хаосом, который обязательно должен наступить?
И доходят ли эти страхи до русского мужика в глухой таежной деревеньке?
Да все это потому, что рушатся их теплые городские места. Рушится их жизнь и благополучие. А моя жизнь не рушится, и в той деревеньке – тоже нет. Мы работали и работаем. Так было всегда. А они никогда толком, производительно, не работали, ибо партийная и вообще административная работа при социалистическом реализме непродуктивна, скорее – только ритуал. Но ритуал, развративший настоящего работника, ритуал, дававший кусок белого хлеба с икрой функционеру.
Так не надо бояться. Не погибнет ни народ наш, ни республики не погибнут. Переболеют – да, но не погибнут. Живут же в мире какие-то Гана, Того, Лесото, Кот-д’Ивуар, наконец. А той Ганы… да Мотыгинский район больше.
Да не может же быть такого, чтобы двухсотмиллионный русский народ, на одной шестой части планеты, народ, имеющий героическую историю, купающийся в природных богатствах, тонущий в лесах, за одну миллионную часть которых та же Гана купалась бы в роскоши, имеющий в недрах всю таблицу Менделеева, да земли, да реки, да Байкал… и пропасть, раствориться… Не поверю никогда.
Большевизм в нашей истории – секунда. Ну… чихнул за рулем, врезался в дерево, помял крыло. Выправим и покатим дальше.
Без сахара проживем год, два. Но ведь на Белгородщине, возле моего Волчанска, как сажали буряк, так и будут сажать. Куда его девать? Будет, будет сахар, утрясется.
Все дело в том, что сажали-то крепостные, с расчетом псов стародубцевых на то, что с завода и института пригонят крепостных на уборку. Летчиков пригонят.
А теперь никто не придет. Придется поголодать; потом через заросшую паутиной задницу должно дойти, что надо выгнать поганых псов, взять свою землю и сажать столько, сколько сам сможешь убрать, либо найми батрака, да прежде еще найди его и уговори. Частная собственность и рынок. Сам будешь сыт и страну накормишь.
Если Левандовский с Медведевым закупят на корню всю красноярскую авиацию и организуют частную капиталистическую авиакомпанию «Левандовский, Медведев и К;», я согласен у них летать. Договоримся.
Но там же крутиться надо, а здесь – только крантики открывай и за веревочки дергай. Там – конкуренция и страх прогореть, а здесь – партийная ответственность. Вот почему Шенин – гекачепист и пугает нас разрушением связей и анархией.
Я об одном мечтаю. Чтоб был у каждого кусок земли, огороженный забором с надписью «Моё», и чтобы никто не мог без моего разрешения переступить его границу. А если переступит, чтобы я бы мог его пристрелить на месте, и закон чтобы был на моей стороне.
Ну-у, скажут большевики, отгородимся в своих крепостях, а как же коммуналка? А строем, с песней, в ногу?
Надо будет – договоримся. Заставит жизнь – пойдем в ногу. Но коммун, коммуналок и казарм не должно быть на земле. Личность должна принадлежать себе, а не строю. А захотим – соберемся и будем хором петь. Но – на сытый желудок, сложив на коленях натруженные на своем поле руки.
А пока мы голодаем, потому что не с чего кормиться. А депутаты наши, большевики, всё в парламентах болтают о чем попало, только не о главном. Боятся. А сами тем временем добывают себе блага, квартиры, машины, дачи, пенсии, деток устраивают в престижные институты, чтоб за границу ухряли и жили там, мучились, вдали от родины.
В пионерах тягостнее всего было стоять на линейке и, глядя товарищам в глаза, петь «в борьбе создавали, и Ленин, и Сталин, отечество наше для нас». В большевиках – то же самое: тягостно было на партконференциях петь «Интернационал», про последний и решительный бой, и, глядя в глаза стоящим в презюдиуме, думать: неужели вот они так истово и безоглядно верят? А те раскрывали рты, глядя сквозь меня оловянными глазами, а потом, после боя, ехали бардак с банькой и предавались там всем порокам, с чувством выполненного долга. Сволочи.
9.10. С содроганием думаю о предстоящих полетах: нигде нет топлива. Этот год будем мучиться с суверенными государствами, пока они не перейдут на мировые цены. Пока же на Одессу рейс доходит до Донецка, и сами командиры кораблей, созвонившись с Одессой и убедившись, что топлива нет и не будет, молча разворачиваются, благо, со своим самолетом, без эстафеты, и летят себе назад. И то, с нарушениями: заливают заначку еще дома, добавляют в Казани… короче, как моя прошлогодняя Алма-Ата.
Это – не работа. И надо добиваться гарантированной зарплаты, хотя бы тысячи полторы. Тогда можно и загорать в гостиницах в ожидании того топлива. Летчик спит, а деньги идут.
Если уж в Домодедове пассажиры выскочили на полосу, а в АДП чуть не разорвали диспетчеров, то дальше некуда. Кругом бунты: водочные, сахарные, пассажирские…
Так что – с содроганием…
Но еще десять дней жизни впереди. Как быстро промелькнул этот отпуск.
Оно оборачивается так, что надо бы и Руководство открыть, хоть глазами пробежать, а то ведь можно и забыть, от чего кормишься. Не лезть в дебри, а так, нормальную эксплуатацию, и особые случаи. Для себя.
17.10. По радио интервью с деловым человеком, миллионером. Доктор наук, профессор, был крупным руководителем (читай, директором завода), но решил основать свое дело: брокерская фирма с компьютерной начинкой. Взял кредит – дали под его респектабельное реноме, – деньги в оборот, пошла прибыль, и т.д.
Он дал рабочие места 15 тысячам человек. Он делает какое-то полезное дело, помогает людям торговать, чтобы не бегали и не искали покупатели производителей и наоборот. Он – свободный человек. Надо полагать, вот такие и вытащат страну из дерьма.