Страница 17 из 35
13.06. На дубоватой, тяжелой по крену 160-й не удались все четыре посадки. Те легкие, неуловимые, автоматические исправления кренов, которых не чувствуешь на других машинах, превратились здесь в сознательные и прилично отвлекающие от земли действия, уже не кистями, а плечами. В результате, и у меня, и у Леши, подвешивание, выдерживание, ожидание, ожидание, и – плюх! Плюх в пределах 1,2… но это не наши посадки. Лишний раз подтверждается истина: посадка требует и мобилизационного напряжения (боковой ветер, низкая облачность, болтанка, плохая видимость), и в то же время свободы движений, позволяющей проявляться интуиции. Это искусство требует вдохновения. А тут – бревно.
Весь полет читал хорошую книгу Марины Влади о Высоцком. Спать не хотелось, ну, почти. Странно, но обе Алма-Аты обошлись вполне сносно. По крайней мере – мне, потому что сумел поспать часа по три перед вылетом.
14.06. По дороге на работу меня навязчиво преследуют картины пожара на взлете и нюансы действий. Это стало уже привычкой, так что, думается, случись пожар, действовать буду уверенно. Неделю назад на тренажере в Ростове элементарно зашел малым кругом, даже слишком резво, как заметил инструктор, но и тренировать больше не стал, поставил пятерки и отпустил с миром. Это – пройденный этап.
В ночных полетах – фантастически красивые, спокойные вечера, грозовые облака в неверном лунном свете и багровых сполохах молний внизу, тихие рассветы с разводами туманов по низинам, – и все это на фоне и под гнетом усталости и шума.
2.08. Отлетав положенное, ушел я в отпуск в связи с путевкой, высиженной и выбеганной мною между ночными рейсами за счет дневного отдыха. Выбегал, выпросил, выстоял за билетом и 8 июля улетел в Ялту. Насытился шашлыками, пивом и положительными эмоциями, как-то: возлежанием на пирсе, ленивым поглядыванием на тела, красивыми прыжками в воду (многочисленные зрители не дали бы соврать), аккордеоном в палате, пианино в столовой, танцами, баней (хоть и неважной против сибирской), одиночеством и бездельем, глажением великолепного санаторного кота Васи, – что еще надо? И, несмотря на двухдневную ангину и неважный поначалу сон, отдохнул хорошо, и телом, и душой.
Лениво просматривая газеты, лениво же констатировал: ага… война в Абхазии… забастовка шахтеров… ну и что?
Короче, отвлекся от этой политики.
Сегодня день удовольствий. С утра баня, потом варенье, поспал, съездил за вениками в рощу, нарезал, развесил… хорошо! А то, что через пару дней снова летняя каторга – потерпим, полтора месяца.
Бог с ней, с политикой. А вот на работе, говорят, перемены: за продленку платят теперь вдвойне. Это хорошо. Но посмотрим, как оно на самом деле. Во всяком случае, за экономию топлива я ощутимой награды так и не вижу.
Уже немножко хочется и полетать, так это, лениво, зная, что никуда оно не денется. Если бы точно узнал, что – всё, больше никогда никуда не полечу, – это ленивое желание можно было бы вполне превозмочь. Но… это еще впереди, и это будет не ленивое желание, а тоска по любимому покойнику, которого не воскресишь. Надеюсь, что и это переживу.
Нервы, нервы береги, Вася. Мысль пусть работает, чувства пускай живут, но эмоции огради от политики, абсолютно.
Страна, народ, переживали и не такое. И ты переживешь. В сорок пять лет не всякий сохраняет все зубы и прыгает в воду с высоты, работая радикулитной поясницей и оттягивая носочки так, что народ завидует. Радуйся, двигайся, плачь (ах, церковь в Ялте – какой там хор!), пей ее, родимую, в меру, – живи…
Удавалось бы каждое лето получать отпуск с путевкой в Крым (лучше бы семейной) – можно было бы летать и до 50 лет. Полтора месяца каторги до, полтора после, и не век же будут ремонтировать проклятую полосу, может, и ночи меньше будет.
Береги себя, береги. Как хорошо сказал один товарищ: сколько там той жизни осталось.
Вот так и проживу до старости, как в полусне, с приторможенными, оберегаемыми чувствами. Но что делать – может, их закалять? Искать приключений, преодолевая боль под ложечкой и бешеные скачки сердца в горле? Так мне и на работе их хватает, переварить бы.
Со стороны – вареный глист, эгоист проклятый, ни рыба ни мясо.
Да плевать мне на ту "сторону". Мой мир со мной. Обойдетесь тем, что вареный глист вас, пятьсот тысяч, а может, и больше, по воздуху перевез, достаточно при этом расходуя себя. А в душу ко мне не суйтесь.
Три наблюдения. Летел в кабине с Сергеевым. Работают молча, плюя на обязательные команды и доклады, но, конечно, страхуют друг друга. Посадки мастерские. Плюют на магнитофон, что может записать недозволенное. И – спокойны. Репин бы…
Но времена, в которые формировался характер Репина, прошли.
Леша летал с Толей К. Там вообще никакого понятия об ограничениях. Летают как хотят. Леша вслух удивился, А К. изумился его удивлению. Он вообще опускает все нюансы и спокойно себе летает.
И уже Володя З. взлетает в Челябинске в тумане. Диспетчер его информирует, что погода хуже минимума и – «ваше решение?» Володя говорит: «взлетаю». Пришла телега, дали строгача. Ну, Володя горяч, знаю. Но идти на явное нарушение?
Он, видимо, неправильно понял слова «на усмотрение командира». Ну, разъяснили.
Итак, просматривается тенденция. Летный состав наглеет. Наглеет, не выполняя массу мелочей, которые не определяют безопасность, как даже, к примеру, тот минимум на взлете. Как практический пилот, пролетавший на Ту-154 во всяких условиях, утверждаю: любой командир взлетит в тумане. Любой, мало-мальски летающий по приборам. И минимум для взлета определяется не видимостью на разбеге, а кучей других, сопутствующих обстоятельств, понятных только летчикам.
Что заставляет наглеть? Времена такие. Перестройка снизу. Эйфория. Кончилось ваше время.
Но в нашей работе, я лично считаю, безопасность зиждется на одном: высоком профессионализме и уважении себя как мастера. Я бы минимум не нарушал. Мастерство не в том, что смогу взлететь в тумане, даже с отказавшим двигателем. Мастерство – в самодисциплине. Рамки должны быть. Пусть я их сам себе установлю. Но бравировать…
Солодун бы не нарушил.
У меня в экипаже работа подтянутая. Мы получаем удовольствие от четкости, хоть она иной раз и надоедает. Зато за тылы мы спокойны, и очень бы удивились, если бы из расшифровки на нас пришла бумага. Мы знаем, что недоговоренности быть не должно, а значит, как же это – взлетать с нарушением и ждать дыню? Я так не смогу; Володя вот смог… а прекрасный же командир.
Нельзя самому упрощать работу в кабине, сбивать стереотип, разрушая с таким трудом нажитый профессионализм экипажа.
26 июля у меня личный праздник: первый самостоятельный полет; я состоялся как летающий человек. Нынче, отмечая его бутылкой шампанского в Ялте, со случайными людьми, я сказал три тоста.
Первый – за тех, кто сейчас летит. За то, чтобы не отказала матчасть, чтобы обошли грозы, за мягкую им посадку, и чтобы удалось отдохнуть.
Второй – за профессионализм, за мастерство, за состоявшуюся личность.
И третий – за тех, кто ждет нас на земле. И с моря, и с небес. Утомленных, нецелых, любых. Прекрасные, точные, литые слова Высоцкого.
В общем, я счастлив, и люди мне завидуют в чем-то, по-хорошему.
И как же тут-то – без шампанского! Эх, Федор Углов, где твоя трибуна. Нет, жизнь лозунгами не переделаешь. Да я и нужды не вижу.
7.08. Когда я слышу слово «кооператив», сразу представляю себе наши гаражи. Строили мы их каждый себе сам, но организовывал место и подвел электроэнергию нам кооператив, т.е. сообщество владельцев гаражей. Наш кооператив. Мы. Опчество. Соопча.