Страница 22 из 121
И прежде «Кузнецовский» достижениями не блистал, а нынешний «пожар» и вовсе доконал хозяйство. Возвращать надо срочные кредиты, платить проценты. Но из чего? Скотина осталась без кормов. Под нож ее.
Трудно всем: бывшему совхозу, тем, кто ушел оттуда и кто снова вернулся. После летних баталий и осенних итогов ассоциация Хабарова потеряла много людей. Если летом разделились почти пополам, то теперь у Хабарова не осталось и четверти. Возвратились в бывший совхоз пенсионеры, не получив желанного пая. Ушли и работники, поняв, что ассоциация и доходы ее – это еще журавль в небе, а жить надо сейчас.
Время, зимние холода остудили прежние страсти. Прежний совхоз и ассоциация делят землю, делят технику. Конечно, нелегко. Но верно сказал Хабаров:
– Те, кто занимается производством, всегда между собой договорятся, потому что ими правит экономика. А когда просто эмоции, – добавил он, – тогда худо.
Дележ еще не закончен. Пожар погас, но угли горячи. И пламя может снова проснуться. Потому что решается дело великое: земля, собственность, а значит, и жизнь. Тех, кто работал, кто ныне работает и кому завтра жить на этой земле, в хуторе Кузнецы.
Вот, кажется, и вся невеселая история про «пожар» в хуторе Кузнецы. Остается последнее: зачем я туда ездил – чтобы просто вынести сор из хуторского дома? Нет. Чтобы найти виноватого? Да.
Времена нынче иные. Не разборов и оргвыводов я хочу. Но великий передел на нашей земле лишь начинается. И каждый опыт, пусть даже горький, для нас – урок.
Последний разговор в Кузнецах (уже при отъезде, на заснеженной улице) был с пенсионером, бывшим механизатором Николаем Лаврентьевичем Рогожниковым. Он не старец, выживший из ума, а крепкий еще мужик, общительный, энергичный.
– Ваша-то где земля? Ваш пай? – спросил я его. – В бывшем совхозе или в ассоциации?
– Какая земля?.. – не сразу понял он. – Бумажка эта, на какой написано? Отдавал я ее… этому… как его… – стал он вспоминать.
– Кому?
– Ну, этот… Петро вроде…
Подошел тут П. Н. Шлепин, призвали его на помощь:
– Кому я землю отдал?
– Может, Тибирькову?
– Нет.
– Хабарову?
– Нет.
– Сашке Хомякову?
– Ему, ему! – обрадовался Николай Лаврентьевич. – Сказали, совхоз распускают, все пропадет.
– В помещики полез? За белыми буханками? – поддел товарища Шлепин. – Как же: корову дадут. Дали?
– Ничего не дали. Бумажку Сашка возвернул, говорит: не нужна ему.
– А теперь в совхоз вернетесь? – спросил я.
– Они вроде не берут.
– И не возьмем, – решительно подтвердил Шлепин. – Нацелился в помещики – туда и шуруй.
– Не берут. Приехал этот, как его… Попов. Говорит: дай. Я отдал. А потом приезжал начальник комплекса, тоже говорит: дай. Я говорю: где ты раньше был?
– А за что отдали? Продали или заключили договор? – добивался я, ведь разговор шел о земельном пае, что заработал этот человек за всю свою нелегкую жизнь.
– Не знаю, – ответил владелец земли и махнул рукой. – Ничего нам не надо. Подыхать скоро…
– А подохнем, – вздохнул Шлепин, – опять совхозу хоронить, кому же еще…
– Конечно, – согласился «помещик». – Мы туда жизнь поклали. – И, распрощавшись, зашагал к магазину за хлебом.
Плакать ли тут, смеяться… Над кем? Над «помещиком» Николаем Лаврентьевичем с корявыми от труда руками?
Да все мы такие: и я и вы, мой читатель. Работали, жили… Было вроде бы все – мое. А в руках оказалось – пусто. Потом нас «пожалели». И выстояв, как послушные овцы, очередь, получили мы на руки блеклую бумажку с печатью – всего века нажиток. Теперь вот глядим на нее в городах и весях. Ломаем головы: что делать с этой бедой? Стать то ли фабрикантом, то ли помещиком? А может, сменять на бутылку водки да кус вареной колбасы?
Так что не будем смеяться над Николаем Лаврентьевичем и земляками его. Новая жизнь пришла, их не спросила. Как понять ее?
А ведь «понятливых» много. Целый год пылал «пожар» в Кузнецах. В том огне горел хлеб, скотина. Огонь и дым видны были в районном центре и областном, где высятся этажи руководства: Советы, комитеты, постоянные комиссии, администраторы, представители президента, специалисты по экономике, праву, земельной реформе. В Москве их и вовсе пруд пруди. И один другого умнее. По телевизору днем и ночью соловьями поют. Помочь Николаю Лаврентьевичу – прямой их долг. За это их хлебом кормят, и не коркой сухой, а с маслом да икоркой.
Не помогли. Лишь при случае приводили как негативный пример кузнецовские страсти. Может быть, это проводилась в жизнь мысль одного из руководителей Агропрома, всерьез ли, в шутку высказанная на одном из совещаний: «Надо в каждом районе распустить по одному хозяйству и глядеть, что получится. Для примера».
Пример, конечно, нужен. Но вчерашний колхоз ли, совхоз – это живые люди. Глядеть, как они корчатся от боли?
А еще, это живая земля. Ее муки. Вот она – прикрытая снегом, тянется и тянется вдоль дороги. С неубранной кукурузой, сорго, с непашью в Кузнецах. С оставленными подсолнухом, ячменем, картошкой в других колхозах, районах. С погнившим сеном. С неубранной соломой. С запаханными в земле арбузами, капустой, помидорами.
«Акт от 18 ноября 1992 года… Комиссия в составе Государственного инспектора района… главного специалиста райкомзема составили настоящий акт на обследование и использование земли в колхозе им. Калинина… На день обследования в колхозе не убрано: просо – 200 га, кукуруза – 140 га, суданка – 182 га, подсолнечник – 751 га. Итого 1283 га. Вспашка зяби и черных паров составила 49 процентов от плана… Колхоз своими силами не справляется в течение нескольких последних лет».
В течение последних лет не справляется, но когда четыре человека вышли из колхоза, получили землю, купили технику, семена, горючее и вышли в поле весной 1992 года, то «боевой отряд» во главе с председателем и главным агрономом, председателем сельского Совета выгнал законных хозяев с их земли. Вот здесь они «справились», отбив все атаки властей областных и прочих. Пусть все прахом идет, но 847 гектаров богатейшего чернозема никто не получит.
когда-то печалился поэт. Тут не полоска, тут – поля и поля.
Конторский пожар, о котором говорил я, потушен был вмиг. Потому что люди, почуявшие дым, не стояли и не рассуждали: загорится? а может, потухнет? Они не тратили времени зря, а взяли ведро воды – и огню конец.
Когда начинался «пожар» в Кузнецах, потушить его, наверное, можно было в самом начале. Объяснить людям, что жизнь не кончается, что пришли великие перемены и встретить их нужно по-крестьянски спокойно и мудро, всем миром. Объяснить и квалифицированно помочь в разделе земли, имущества.
Передо мной «Манифест 19 февраля 1861 года». Великая крестьянская реформа. Освобождение. Прочитаем последние строки: «Исполнители приготовительных действий к новому устройству крестьянского быта и самого введения в сие устройство употребят бдительное попечение, чтобы сие совершалось правильным спокойным движением, с соблюдением удобства времени, дабы внимание земледельцев не было отвлечено от их необходимых земледельческих занятий. Пусть они тщательно возделывают землю и собирают плоды ее, чтобы потом из хорошо наполненной житницы взять семена для посева на земле постоянного пользования или на земле, приобретенной в собственность».
Сто лет назад русским царем подписано. Нам не указ. Но может быть, хоть в науку тем, кто сегодня должен вводить «новое устройство селян», иметь о них «бдительное попечение», чтобы внимание нынешних земледельцев «не было отвлечено от их необходимых земледельческих занятий». Чтобы завтра могли они сеять «на земле, приобретенной в собственность». Каждому нужно делать свое. Это понимали царь Александр II и его окружение. Понимают ли наши «цари», от кремлевских до районных?