Страница 33 из 53
Из перехвата телефонных разговоров вскоре стало известно, что Бараев в это время заявил какому-то своему сообщнику за рубежом: «Мы торговаться не будем. Если выполнят наши требования, мы готовы пойти на контакт. В противном случае мы нажнем на кнопки, взорвем здание. У нас есть пять-шесть снарядов САУ и большое количество пластида Се-4. Сейчас они узнают нам цену Такого даже Гитлер не устраивал. У нас снаружи много камикадзе, которые готовы работать и ждут звонка, около ста камикадзе…»[285]
Около двенадцати часов в здание вошли доктор Рошаль и представители Красного Креста; они несли необходимые заложникам лекарства. Еще ночью, перед интервью с НТВ Бараев обещал Рошалю опустить детей. Тогда родственники заложников, зная, что террористы отпустят лишь детей до 12 лет, несли метрики с исправленными цифрами, а представители оперативного штаба мягко просили признаться, кто исправил, потому что террористы опросили всех детей и составили свои списки, и если они сопоставят цифры, то может случиться страшное… Родственники заложников это тоже понимали, но молчали, надеясь.[286] Метрики не понадобились — террористы в ту ночь попросту не отпустили никого. Отпустят ли сейчас?
Обстановка в контролируемом террористами зале тем временем явно накалялась. Боевики вдруг стали менять место расположения взрывных устройств. «Когда бомбу, находившуюся в девятом ряду, вдруг стали выносить, — вспоминала Татьяна Попова, — сердце радостно екнуло: «Вдруг вообще унесут…» Но ее, обнеся вокруг зала и пересадив народ, установили на этот раз в середине шестнадцатого ряда, прямиком под балконом. На котором тут же возникло какое-то движение… Потом выяснилось, что бандиты сгоняли сидящих на последних рядах балкона людей на первые, к его краю — так, чтобы те оказались непосредственно под бомбой. Подгоняя криками и пистолетами, в партере стали пересаживать людей… ближе к бомбе. Рядом с бомбой, как всегда, уселась тетка Бараева. А мы все — плотным кольцом вокруг нее и охраняемой ею адской машины».[287]
Смысл совершаемых перемещений был ясен абсолютно всем: террористы хотели иметь дополнительную гарантию, что в случае подрыва здания никто из заложников не уцелеет. И яснее всего понимали это заложники. «Договориться с бандитами все равно было нельзя, и войну за один день никто бы не прекратил — мы это прекрасно понимали, — вспоминала потом студентка Татьяна Коплакова, — и молились на наши спецслужбы: «Хоть бы они хоть что-то придумали, и я выжила!»»[288]
Когда в полдвенадцатого из здания вышла группа детей в сопровождении доктора Рошаля и представителей Красного Креста, радости и в оперативном штабе, и вокруг оцепления не было предела. Террористы отпустили восьмерых детей в возрасте от шести до двенадцати лет: семерых россиян и гражданку Швейцарии.
Дети шли парами, взявшись за руки — как на школьной экскурсии. Помощник президента Сергей Ястржембский вышел навстречу, взял за руку одного из мальчиков и спросил, правда ли, что в зале осталась его мама. Мальчик кивнул.
Но больше всего радости, конечно, было у родственников детей. Надежда Панкратова — та самая, которая в ночь захвата в отчаянье пыталась прорваться сквозь милицейское оцепление к зданию ДК и у которой в заложниках оказались дочка и двое внучек, теперь была сама не своя от счастья: по крайней мере, внучки Наташа и Ксюша были теперь с ней![289]
Девочки рассказали и то, как их отпустили: «Нас вывели в коридор — мы ждали долго, но никто за нами не приходил. Не могли связаться с представителями Красного Креста, чтобы они нас вывели. Мы снова вернулись в зал. Потом нас снова собрали и повели в коридор. И отпустили. Мама с классом остались там» г.
Этот рассказ подтверждал: террористы услышали сигналы российских властей. Конечно, в оперативном штабе прекрасно понимали, что этот поступок будет активно Эксплуатироваться террористами при ведении информационной войны — однако восемь спасенных ребятишек стоили того. В следующий раз, по словам доктора Рошаля, террористы собирались выйти на связь в три часа дня — они явно ожидали новых уступок со стороны властей.[290]
А иностранные дипломаты, так и не дождавшись освобождения свои граждан, стали разъезжаться…
То, что террористы отпустили восьмерых детей, ситуацию не разрядило. Родные и близкие заложников восприняли это как результат проведения ими антивоенных митингов — и, естественно, решили их продолжить.
Новый митинг проходил у здания ДК — так, чтобы террористы могли его видеть. Близкие заложников и оказавшиеся в момент захвата вне здания актеры мюзикла стояли с антивоенными плакатами под моросящим дождем. Милиция оттесняла от них всевозможных зевак и пришедших помитинговать пацифистов; актеры пели партии «Норд-Оста». Время от времени митингующие впадали в истерику. «Нас пытаются запугать, — вдруг начала кричать одна из них, — всех, кто резко протестует здесь против военных действий в Чечне, милиция берет на заметку! Вон тот полковник всем этим руководит!»[291]
Освещение этих митингов прессой было очень странным. Освещая митинги на Васильевском спуске и у захваченного здания театрального центра, журналисты почему-то в большинстве случаев опускали слово «вынужденные», и у постороннего наблюдателя могло создаться впечатление, будто это — инициатива родственников заложников, а вовсе не террористов. С экранов телевизоров и в эфире радиостанций звучали призывы к капитуляции перед террористами, к выполнению всех их требований. Чем руководствовались родственники заложников, говоря это, было понятно, а вот чем руководствовались журналисты, давая все это в эфир — нет.
Поведение большинства журналистов была весьма примечательным — и даже родные заложников видели это и просто ненавидели журналистов. «Когда парню, который стоял на митинге, стало плохо, он прислонился к решетке, женщина-врач кричала «Воды!», а вместо этого первой прибежала телекамера, — вспоминал один из «пишущих» журналистов, — парень взревел: «Уберите камеру!». Они ненавидели нас, потому что мы просили их сказать: как ваше имя, кто у вас там, а нельзя ли повернуть фотографию, камера не берет, а потом толпой отбегали к другому «ньюсмейкеру». И милиция в кои-то веки вела себя человечнее, чем журналисты».[292]
Акцент, делаемый многими комментаторами на национальности террористов, способствовал разжиганию межнациональной розни и понемногу начинал раздражать руководство оперативного штаба. Когда на очередной пресс-конференции генерала Владимира Васильева спросили, все ли террористы — чеченцы, тот сорвался.
— Оставьте такие вопросы при себе, — резко сказал он журналисту — Я же вас не спрашиваю, какой вы национальности.[293]
Допустить межнациональных погромов было нельзя, и власти предприняли ряд мер. Недавнее заявление Владимира Васильева о «жестких мерах» против несанкционированных массовых сборищ было лишь одним из них. Одновременно был ужесточен режим регистрации приезжих в Москве и Московской области; было заявлено, что все лица, не имеющие регистрации, будут срочно депортированы. Это заявление носило скорее декларативный характер: оно должно было показать людям, что власти сами решают вопрос с приезжими, и тем самым, снять угрозу погромов.
В три часа дня президент провел совещание с министром внутренних дел Грызловым и директором ФСБ Патрушевым, где выразил серьезную озабоченность в связи с учащающимися угрозами в адрес чеченцев.[294]«Одна из целей террористов, — сказал Путин, — посеять межнациональную рознь. Чеченцы, как и другие наши соотечественники, защищают интересы России и будущее своей республики. Многие это делают в Чечне, с оружием в руках, а подчас и ценой своей жизни».[295] Действительно, сражавшихся на стороне российских войск и сотрудничавших с ними чеченцев было больше, чем в рядах террористов.
285
Спецназ России. 2002. № 11.
286
Новая газета. 28.10.2002. Полоса 15.
287
Попова Т. «Норд-Ост» глазами заложницы. С. 168.
288
Московский комсомолец. 29.10.2002. Полоса 2.
289
Жизнь. 26.10.2002. Полоса 6.
290
Российская газета. 26.10.2002. Полоса 2.
291
Московский комсомолец. 28.10.2002. Полоса 4.
292
Новая газета. 28.10.2002. Полоса 15.
293
Там же.
294
Независимая газета. 28.10.2002. Полоса 2.
295
Новая газета. 28.10.2002. Полоса 7.