Страница 15 из 17
Уйти бы и лечь в постель, но Валька сидел, уставясь в темноту, слушал ее настороженно. Казалось, все кругом знает страшную тайну Ефима. И сама темнота, и земля, и каждая доска в заборе. Знает и молчит.
Валька заставлял себя думать о том, как хорошо, что Ефим сейчас дома, и Ксюша дома, и у них тепло и спокойно. А тревога все равно почему-то не проходила.
На станции коротко свистнул паровоз — наверно, набирал воду. У Вальки от одного этого звука заколотилось сердце. Он поднялся и пошел на свет кирюшкинских окон.
Дверь ему открыла Ленка. Он шагнул в тепло комнаты и дальше не пошел. Его остановил свет, необычно белый, шедший отовсюду — от множества чистых постланных постелей. На двух постелях приподнялись головы и опять погрузились в подушки.
Тетя Лиза еще не спала. Увидев Вальку, она села в своей огромной кровати.
— Отвернись, — сказала она ему.
— Зачем ты встаешь, мама? — рассердилась Ленка. — Заходи. Что случилось?
Валька понял, что не сможет ничего сказать, когда так светло и все на него смотрят. Он охотно отвернулся к двери и отдыхал от смущения. Тетя Лиза оделась быстрее, чем он ожидал. Взяла его за плечо и повела к своей постели, уже застланной чем-то темным.
Они сели рядом.
Осмотрев Вальку быстрым придирчивым взглядом, тетя Лиза вздохнула и спросила:
— Со своими поругался?:. Ничего, поди, не ел? Зазяб?
Валька отрицательно мотал понурой головой, соображая, что ему сейчас делать. Осторожно огляделся. Увидел, что сестры занялись своими делами. Одна Ленка торчит посреди комнаты и ждет, что он скажет. Валька разозлился даже на нее, и это очень помогло. Он поднял голову и сказал тете Лизе:
— Ничего он не заблудился — он нарочно туда пошел…
— Погоди, ты про что? — Тетя Лиза не поняла и смотрела растерянно.
— Он не хочет жить — я знаю, — нервно и громко сказал Валька. — Он нарочно прогнал меня из леса, а сам пошел туда… к поезду… и теперь я боюсь. А Ксюша совсем не понимает.
— Бог ты мой! — вскрикнула тетя Лиза, поднялась и пошла к плите. Выгребла из золы живые угольки, которые у нее никогда не потухали, и стала шумно дуть на них.
Дочери молчали.
Вальке велено было вымыть руки и сесть к столу. Он послушался, как будто затем сюда и пришел.
Тетя Лиза молча поставила перед ним полную миску горячих щей и осталась у него за спиной.
Вальке очень хотелось есть, но от запаха еды почему-то мутило. Болела голова.
— Стыд-то какой! — проговорила вдруг тетя Лиза. — Люди еще называемся!
Ничего пе понимая, он замер с ложкой в руке.
— А ты ешь, не тебя касается, ешь все!
Валька почувствовал теплую руку у себя на плече,
— Вот кто человек!.. Вот в ком душа, — продолжала тетя Лиза и тихо и укоряюще. — А мы? Узнали, что жив, и ладно!
Клава пододвинула матери стул:
— Сядь, успокойся!
— Куда уж спокойнее быть. Человек у нас на глазах пропадает.
— Ну что ты, мама! — зачастила Ленка. — Как это пропадает? Пенсию ему дали? Бесплатно лечили лучшие врачи — чего же еще?
— В самом деле, — подхватила Надя.
Клава хмуро взглянула на одну, потом на другую:
— Вот, вот! Вы вроде Варвары Ивановны — та тоже купила внуку драную козу и успокоилась. Думает, в этом и вся забота!..
— Ну, пожалуйста, не успокаивайся! — задиристо выпалила Ленка. — От твоих слов Ефим не прозреет. Что же еще можно сделать, ну что?
— Как это «что»? — пристукнув ладонью по столу, возмутилась тетя Лиза. — На что человеку пенсия, когда ему жить незачем? Не старик ведь — молодой, здоровый парень!
Внимательно оглядев дочерей, тетя Лиза остановила взгляд на Вальке:
— Малый и то понял, а вы? Молчали б уж!. Одна протоколы переписывает, другая лозунги малюет, у третьей от великих дел голова кверху закинута до того, что подле носу ей уже ничего не видно…
— Мама, конечно, опять за свое, — проворчала Надя.
— … На самый край земли сумели долететь! Москву-реку дотянули до Волги, а коснись малости какой — это нас задача!
— Например, ведра не купить? — зло спросила Ленка. — Или мыла почему на всех не хватает?!
— Сердца! — закричала тетя Лиза. — Сердца нам всем друг для дружки недостает… Человек человеку все равно что бревно! Вот про что я толкую…
Валька с тревогой смотрел на взрослых и не понимал, зачем они обо всем этом говорят и какое это имеет отношение к Ефиму.
Он ждал, что здесь поймут его и помогут увезти Ефимa на Волгу, а Надя вдруг сказала:
— Давно надо было устроить его куда-нибудь. В городе есть школы для слепых, есть артели, а так сидеть день и ночь без всякого дела — действительно свихнуться можно.
— Это зависит от человека, — резко заметила Ленка. — Кто свихивается, кто попрошайничает на улице, а кто становится ученым. Я недавно читала про одного слепого…
И Ленка пошла рассказывать о каком-то химике, который ослеп у себя в лаборатории, но не упал духом, наоборот. Через каждую фразу она кричала про силу духа, и Валька опять с тоской отметил, что разговор все больше отдаляется от Ефима. А сидеть ему становилось все труднее — ломило спину, ныли коленки. «Черт с ним, этим химиком, — думал он, — лечь бы». А Надя с Клавой орали про канцелярские души, которые убивают живые дела: одному наплевать, другому некогда, а чаще всего — никому неохота думать собственной башкой!
К столу подсели сонные Вера и Сима. Теперь вокруг того большого квадратного стола все места были заняты. Сидели тесно — локоть к локтю. Само собой получилось так, будто Вальки только и недоставало, чтобы плотная живая стена сомкнулась. Он очутился между тетей Лизой и Ленкой. Через стол, как раз напротив, сидела Клава. Она замолчала наконец и, подперев кулаками щеки, мрачно смотрела на скатерть.
Валька всегда побаивался ее, и сейчас ничего хорошегo от нее не ждал. Он устало взглянул на Клаву и увидел, что теперь она улыбается ему тети Лизиной улыбой.
— А ты ведь молодчина, — сказала она Вальке, потом перевела взгляд на мать и добавила: — Оставлять Ефима здесь нельзя, Завтра же посоветуюсь у себя и решим, куда его лучше устроить, а ты, мама, поговори с Аксиньей сама.
Валька сразу зышел из состояния какого-то мутного, размаривающего уныния. Он привстал и перебил Клаву тихо, но решительно:
— Он не захочет, я знаю…
Ему не дали договорить. Снова поднялся спор. На этот раз и Валька участвовал в нем; он тоже кричал и вскакивал со своего места, твердя одно: Ефим без Волги жить не может! А сестры вместе с тетей Лизой убеждали Вальку в том, что сначала надо найти для Ефима занятие, научить его чему-нибудь, иначе он и на Волге пропадет.
— Это верно, — согласился Валька в конце концов, — только я его не оставлю. Я тоже поеду.
— Новое дело! — закричала Ленка. — Куда ты поедешь?
— Куда его повезут, туда и я поеду.
— Ты что же, собираешься нянчиться с ним всю жизнь?
Валька так разозлился на Ленку, что не смог даже ответить ей. Это сделала тетя Лиза. Топнув под столом ногой, она прикрикнула:
— И откуда такое берется? Стыдно слушать!
На секунду наступило неловкое молчание. Взрослые переглянулись, и тут же возобновился страшный шум.
Опять одни считали, что Вальке надо ехать вместе с Ефимом в Москву, другие считали, что не надо. Тетя Лиза сердилась и на тех и на других за то, что орут об этом при малом.
Клава одернула мать:
— Пусть слушает, его судьба решается!
И Валька слушал напряженно и жадно.
Наде удалось перекричать всех, и она, припечатывая каждое слово ладонью, объявила:
— По-моему, мудрить здесь нечего, сейчас самое главное— как можно скорее устроить Ефима в школу слепых, вот и все!
Клава иронически посмотрела на сестру и заметила:
— Слепого собираетесь учить, а будущий, можно сказать, строитель социализма пусть растет безграмотным под боком у Москвы.
Валька стал оправдываться:
— Я очень даже хочу учиться, но Варвара Ивановна говорит — рано, потому что тут школы нет.
Клава продолжала, как бы не обращая внимания на Вальку: