Регина

— Ты уходишь от ответа, — перебила её Регина, — как мне объясняться с Шарлем?

Екатерина-Мария пожала плечами:

— А я почем знаю? Как хочешь. Кто тебе мешал вчера брать Бюсси тёпленьким и вместе с Шарлем просить его разрешения на брак?

Это, без сомнения, была маленькая месть герцогини, и Регине не оставалось ничего другого, как принять брошенный вызов.

— Ладно, справлюсь и с этим. Главное, чтобы наши с тобой планы не пришлось пересматривать на ходу. Если я не ошибаюсь, и в твоих интересах, чтобы герцог Майенн не вышел из игры.

— Не беспокойся, никуда он не денется. Он в тебя, конечно, влюблён, но не настолько же, чтобы забыть о Главном деле Гизов — французской короне. Так что свадьбу с Филиппом он тебе простит. Измена с Филиппом — это не измена с Валуа, это не смертный грех. Он, конечно, будет обижен и оскорблён в лучших чувствах и его, согласись, можно понять.

— Катрин, ты сегодня непривычно многословна. Что-то случилось?

Герцогиня на секунду смолкла, а потом подняла на подругу печальные глаза:

— Случилось. Гийом у меня случился.

Регина, подозревая худшее, шёпотом спросила:

— Дуэль?

— Если бы, — горько усмехнулась Екатерина, — влюбился в потаскушку с улицы Глатиньи.

— Ты серьёзно? — Регина не верила своим ушам.

Чтобы Гийом де Вожерон, умный, тонкий, неулыбчивый, с застенчивыми ресницами, променял герцогиню Монпасье на… на… На кого?!

— Серьёзней некуда. Вчера плакался у меня на плече. Когда вы все разъехались по домам. Потянуло его, дурака, на откровенности. Он, видите ли, устал! От чего, скажи на милость? От меня, сделавшей из никому не известного беарнского дворянчика одного из блестящих придворных? От моих денег, которые я никогда не считала, если он просил? От образования, которое ему давала я? — голос герцогини звенел струной, но сильнее боли в этом звуке был гнев и ярость покинутой женщины. — Она, оказывается, чище и благороднее меня! Она не плетёт интриг, не лжёт на каждом шагу, не разыгрывает спектаклей! С ней ему просто! Государственные заговоры, тайные письма и продажные монахи ему не по душе. А эта шлюшка без него погибнет. Он её спасать собрался.

— Он сошёл с ума? — графиня уже успела забыть, зачем пришла.

За всё время их дружбы она впервые видела герцогиню в таком состоянии. Ироничный, холодный и расчётливый Чёрный ангел Гизов впервые испытала настоящую любовь и это чувство отвергли. Использовали и выбросили, как ненужный хлам. Это был удар в спину. Такого не ожидала от Гийома даже Регина, видевшая людей насквозь. Видимо, гугенот действительно увлёкся не на шутку. И, скорее всего, неожиданно для самого себя. Любовь — это стихия и ничего тут не поделаешь. Кому как не Регине было это знать.

— Не знаю, — глухо проговорила Екатерина-Мария, — во всяком случае, он не производил впечатления умалишённого. Похоже, у семьи Гизов на любовном фронте началась полоса неудач и поражений. Можешь себе представить, я вчера сама его почти пожалела. Он был так смешон и жалок в этой своей нечаянной ЛЮБВИ! У его Жанетты или Жакетты — не правда ли, подходящее имя для проститутки? — сифилис. Вполне обычная для женщин её профессии болезнь.

У Регины внутри всё похолодело:

— А ты?

— Что — я? На моё счастье, втрескавшись по уши в этот цветок сточных канав, мой благородный рыцарь ко мне охладел. Хоть в чём-то повезло, ты не находишь?

— Гийом теперь тоже болен?

— Честно говоря, мне наплевать. Меньше всего меня волнует состояние его здоровья. К тому же для него совсем скоро тоже всё будет безразлично.

Улыбка, зазмеившаяся на губах герцогини, совсем не понравилась Регине. Екатерина-Мария в последнее время с головой ушла в науку составления ядов и несколько раз проговорилась о желании опробовать некоторые свои изобретения. Мурашки дурного предчувствия пробежали по спине и рукам графини.

Екатерина-Мария поймала её взгляд и кивнула в ответ:

— Мне в своей жизни за всё приходилось платить. По всем счетам. Так что не надо мне говорить о христианском прощении. Не думаю, что этот мир много потеряет из-за смерти продажной девки и её любовника. Я, между прочим, проявила милосердие, избавив их обоих от тех мук, которые им принесла бы их дурная болезнь. А так хоть пользу науке принесли.

— Как ты можешь так спокойно говорить об этом? Ты же… О, Катрин, ты же убила Гийома! Ты убила человека, которого ты любила! — ужаснулась Регина.

В чёрных глазах Катрин не было ни тени раскаяния или жалости. Только жгучая боль разбитого сердца и ярость.

— Я отомстила человеку, который меня предал. И убрала с дороги девку, которая посмела встать на моём пути. И если ты собираешься бросать в меня камни, то сначала подумай, что бы ты сделала на моём месте?

Герцогиня де Монпасье не зря считалась умнейшей женщиной своего времени. Она благоразумно открыла подруге только половину правды. Как говорится, если хочешь, чтобы тебе поверили, в бочку вранья добавь крупицу правду. Екатерина-Мария добавила больше. Она скрыла от Регины истинную причину смерти Гийома. Нет, историю с проституткой она не придумывала, поскольку действительно застала любовника в обществе красотки с улицы Глатиньи. Но ревновать провинциального дворянчика к уличной девке было ниже достоинства гордой дочери Гизов. Приятного, конечно, мало, но обычно она — да и не только она, такой уж был весь этот легкомысленный и любвеобильный век! — не придавала подобным шалостям большого значения. Тем более, что сама никогда не отличалась постоянством и добродетельным нравом. И кто знает, сколько лет продолжалась бы её бурная связь с капитаном рейтаров, если бы Гийом на свою беду не оказался слишком любопытен и предан своему королю…

Откровенно говоря, во всём была виновата сама Екатерина-Мария. Это она забыла перепрятать письмо испанского премьер-министра — как сунула его в корсаж ещё в Лувре, где его тайно передал ей доверенный человек испанцев, так и оставила там, по возвращении домой до кабинета она дойти не успела по той простой причине, что в переулке возле дома её ждал Гийом. И они сразу поднялись в спальню, а там уже, ясное дело, Катрин забыла про всё на свете. Утром Гийом проснулся раньше и совершенно случайно наткнулся на выпавший из платья листок бумаги. В недобрый час пришла ему, обычно не любопытному человеку, мысль поднять этот листок. А потом словно сам дьявол нашептал его развернуть.

А в письме том были очень интересные вещи. В частности, что Франция должна быть католической и Генрих Наваррский не более чем отвлекающий маневр для Валуа, а графиня де Ренель — орудие в руках Гизов. У Лотарингской ветви и испанского короля были свои планы на французский трон и гугенотам в новой Франции места не было.

Гийом не мог поверить собственным глазам. Он снова и снова перечитывал это письмо, чувствуя, как пол из-под ног начинает уплывать. В это время проснулась Екатерина-Мария и увидев застывшее лицо Гийома, склонившегося над бумагой, мгновенно всё поняла.

— Отдай письмо и забудь про него раз и навсегда. Ты ничего не видел, — спокойно и холодно отчеканила герцогиня.

Гийом отбросил листок от себя, словно всё это время держал в руках скорпиона, и не скрывая брезгливого выражения лица, произнёс:

— Ты страшный человек. Ты не женщина — ты чудовище. Бессердечное и глупое.

— Что?! — больше всего поразило Екатерину-Марию обвинение в глупости, всё остальное она пропустила мимо ушей, ибо слышала подобное в свой адрес уже не раз.

— Зачем тебе всё это? — он кивнул на злосчастное письмо. — Чего тебе не хватает? Ты богата, красива, ты можешь получить всё, что захочешь. И я действительно любил тебя и восхищался твоим умом, твоим великодушием, твоей отчаянно дерзостью и смелостью. А ты всё это время играла мной, играла даже Региной. Но однажды ты потеряешь её дружбу так же, как сейчас потеряла мою любовь. И что тогда у тебя останется?

Герцогиня смотрела на него, не в силах произнести ни слова, и чёрные глаза её казались двумя глубокими ямами на стремительно бледнеющем лице. И Гийом вдруг как-то сразу увидел, что она уже не молода и далеко не так красива, как ему раньше казалось, что вокруг её тонких губ давно легли горькие глубокие складки, а лицо без притираний и помады похоже на застывшую бесцветную маску. Жалость и грусть на долю секунды отразились в его глазах, окаймлённых девичьими ресницами, и то, что герцогиня это поняла, стало для него смертным приговором. Впрочем, у него ещё был шанс спастись, если бы он не сказал неосторожно: