Регина

— Ни я, ни тем паче мой король не будем отныне послушными игрушками в ваших руках, ваша светлость. Графине де Ренель я ничего не буду говорить, её сиятельство сама скоро во всём разберётся. К тому же Бюсси вернулся, а ему заморочить голову очень сложно. Думаю, ему не понравится то, что его сестра участвует в ваших интригах. Прошу прощения, ваша светлость, но я не могу более оставаться в вашем доме.

Он учтиво поклонился и вышел.

Екатерина-Мария не рассказала об этом даже братьям. Это был её просчёт, а значит, исправлять всё нужно было самой. И как можно быстрее. Кроме того, где-то глубоко в душе едва теплилась надежда на то, что Гийом одумается. К полудню Екатерина-Мария уже убедила себя в том, что юноша просто погорячился и, не подумав, наговорил лишнего. Не исключено, что он сам уже пожалел о своём поступке. Из них двоих она была старше, опытнее, мудрее и сильнее. Следовательно, делать первый шаг к исправлению ситуации надлежало ей. И вечером, накинув длинный плащ с глухим капюшоном, герцогиня отправилась к своему провинившемуся любовнику.

Ни одной живой душе Екатерина-Мария не призналась бы, что юный капитан рейтаров со своими длинными ресницами и тихим голосом занимал в её сердце гораздо больше места, чем следовало. И она до последнего цеплялась за хрупкую надежду на то, что сможет найти нужные слова и убедить Гийома в своей правоте.

Но всё оказалось напрасным. Гийом не ждал её. Он искал утешения в бутылке вина и объятьях молоденькой, вульгарно накрашенной и растрёпанной уличной девки. И пока Екатерина-Мария, уподобившись жене Лота, стояла в дверях, обнаглевший от выпитого вина и разочарования юноша крикнул ей в лицо те самые слова о женском коварстве и тому подобное, которые сейчас она повторила Регине.

Герцогиня была сильной женщиной. А жизнь при дворе сделала её жёсткой и предусмотрительной. Она швырнула под ноги Гийому кошелёк с золотыми монетами и молча вышла из комнаты. Расчёт оказался верным. Даже если бы рядом с юношей не было жадной до денег девки, он всё равно взял бы в руки изящную парчовую безделицу хотя бы для того, чтоб вернуть герцогине её то ли прощальный подарок, то ли плату за былые заслуги. Но Жакетта-Жанетта проворно выхватила кошелёк из рук Гийома, путаясь в шнурках, развязала его, высыпала монеты на разорённую постель. Пересчитала и сверкнула обрадовано чёрными глазами. Щедрость герцогини границ не знала. Напоследок она оставила незадачливому любовнику кругленькую сумму. Среди золотых экю блестел перстенёк с изумрудом. Видимо, на память…

Отлично зная нрав Регины, Екатерина-Мария рассказала ей только половину правды, другую половину утаила, а вместо неё сочинила душещипательную историю о трогательной любви молодого дворянина к падшей женщине. Она знала, что Регина скорее поймёт убийство из ревности, нежели политическую подоплёку. Стоило ей предложить Регине встать на её место, как девушка отчётливо вспомнила вчерашнюю сцену у камина: Луи с Анной Лаварден мило щебечут и рука графа то и дело касается талии юной вдовушки. Будь её воля, Регина живьём содрала бы с Анны кожу. Одними ногтями. И бросила бы окровавленные останки соперницы в котёл с кипящим маслом. Так что Екатерина-Мария в её глазах в каком-то смысле проявила своеобразное милосердие.

— Молчишь? И больше меня не обвиняешь? — с изрядной долей яда поинтересовалась герцогиня. — Представила своего Филиппа в объятьях Марго Валуа? То-то же. Легко быть справедливой и милосердной, когда дело не касается твоих врагов. Легче только любить покойников. Эти точно никогда не изменят. И помнишь почему-то всегда только хорошее. Мой покойный муж, к примеру, сейчас представляется мне идеалом мужчины. Диана де Пуатье тоже до смертного одра оплакивала своего коронованного любовника, так неудачно выступившего на турнире.

Первая волна ужаса прошла и на её место пришло сочувствие. А потом в голосе её просочилось любопытство:

— А как ты это сделала?

Герцогиня восторженно хлопнула в ладоши:

— Я ждала от тебя именно этого вопроса! Кошелёк. Сегодня утром я послала своему неверному возлюбленному увесистый кошелёк золотых экю, письмо и скромное золотое кольцо с фальшивым изумрудом для его "невесты". Какая невеста, такой и изумруд, так что не надо обвинять меня ещё и в жадности. Прекрасно зная плачевное состояние его финансов и то, что на первое время его "молодой семье" будет не на что жить, и в знак своего прощения я вручила ему сей прощальный дар. Вернувшийся слуга сказал, что Гийом был сражён наповал моим великодушием и рыдал от избытка чувств. От стыда, значит. Деньги, однако, принять не постыдился. И колечко его Жанетта-Жакетта тут же нацепила. А я ведь дала им шанс. Мог бы проявить характер и всё вернуть назад. Гордо отречься от подачки. Ан нет! Всё-таки плебейскую кровь трудно перешибить в человеке. Ни один из Гизов или Клермонов, или Монтгомери не принял бы денег от брошенной любовницы, ни при каких обстоятельствах!

— Кольцо и кошелёк?

— Угадала. Кольцо с незаметным изъяном — одна из лапок, держащих камень, немного царапает кожу. И яд, которым я обработала колечко, попадает в кровь. Кошелёк тоже пропитан ядом, правда, другим, действующим через поры кожи. Гийом умрёт первым, так что Жанетта-Жакетта успеет оплакать его и вернуться к своему ремеслу. Ненадолго. Но я не настолько жестока, как многие говорят. Их кончина будет лёгкой. Мне их мучения не нужны, мне нужна их смерть.

— А если твой эксперимент не получится? — Регине, конечно, было жаль Гийома, но подруга была дороже, а природное любопытство — сильнее.

— Что значит — не получится?

— Ну-у…вдруг ты неправильно составила яд?

Герцогиня пренебрежительно пожала плечом:

— Значит, кому-то из них повезло. Повторяться я не люблю, а от сифилиса они всегда успеют сгнить. Этот алхимик не ошибается.

— Катрин, я не хочу бередить твои раны, но скажи, неужели тебе совсем его не жалко?

Она молчала долго, раздумывала, сказать ли тяжелую правду и выдать себя с головой или продолжать бесполезную браваду. Но какой бы сильной и циничной она ни была, ей вдруг отчаянно захотелось выплеснуть хоть каплю горечи, разъедавшей её сердце. И юная графиня была, как ни странно, единственным человеком, перед которым она могла пусть на одну единственную краткую минуту оказаться слабой.

— Мне жаль его. Безумно жаль. Он был единственным, кого я любила. Я была с ним просто счастливой женщиной и думала, что так будет всегда. Мне и в голову не приходило, что я не смогу его удержать.

Жалость, отразившаяся в глаза Регины, подействовала, как ушат холодной воды, и Екатерина-Мария закончила торопливой импровизацией:

— Знаешь, я почти простила ему измену. Я простила бы ему даже эту плебейскую мелочность и пусть жил бы со своей девкой. А знаешь ли ты, какого это — заживо гнить от сифилиса? Ты видела, во что превратила эта болезнь маркизу де Сент-Эньян? Её все называют старой маркизой, а ведь она всего на несколько лет старше меня.

— Не может быть, — охнула потрясенная Регина, которая всегда считала, что ссохшаяся, сгорбленная, с проваленным носом и беззубым ртом, дурно пахнущая маркиза — ровесница её прабабки.

— Может. Её заразил муж много лет назад. По-твоему, я должна была позволить Гийому превратиться в такую же безобразную развалину? Обречь на эту казнь его будущих детей? Могу поклясться, умирая, он будет мне только благодарен. За всё.

Регина беззвучно плакала. Плакала за себя и за подругу, потому что герцогиня Монпасье не умела этого с детства. Графиня оплакивала сейчас разбитую любовь Катрин, несчастливую судьбу Гийома и, заранее, его смерть. Она не ошиблась на сей счет — юноша с ресницами небывалой красоты умер вечером. Просто заснул за столом и больше не проснулся. Его любовница умерла в борделе через месяц, корчась от нестерпимого зуда под кожей и ломоты в костях, уже съедаемых неизлечимой болезнью (герцогиня и тут слукавила, говоря, что не хочет ничьих страданий).