Регина

Но в первые же дни Пасхи Бюсси, измученный ревностью и смертельно уставший от всего этого безумия, отравлявшего кровь им обоим, решил одним ударом разрубить запутанный узел несчастных любовей. Во-первых, в Лувре было официально объявлено о помолвке графа де Лоржа и графини де Ренель. Но к этому Регина уже давно была готова, в глубине души она ждала того дня, когда станет женой Филиппа и всё закончится, потому что дороги к Луи уже не будет. Он, судя по всему, тоже торопился окончательно определить судьбу сестры и настаивал на том, чтобы венчание состоялось сразу после ярмарки в Ланди, чтобы один праздник перетёк в другой и весь город праздновал свадьбу графини де Ренель. Но Филипп, ещё не забывший, как счастлив он был осенью, посоветовавшись с Региной, выбрал датой венчания Рождество Богородицы.

Мадам Беназет ходила по городу гордая и счастливая — все кумушки и товарки поздравляли её с тем, что она выдавала замуж свою любимицу. Собиралось приданое, шились наряды, предсвадебные хлопоты должны были продлиться до сентября, но Регину никак не затрагивала эта праздничная лихорадка. Почти всё время она проводила на улице Де Шом, а если Филипп заводил разговор о предстоящей помолвке, она отмалчивалась или меняла тему. Примерки платьев для помолвки, выбор украшений — всё шло как-то мимо неё. Это было так непохоже на прежнюю, озорную и взбалмошную Регину, что Филиппу всё чаще хотелось спросить её, а хочет ли она этой свадьбы. Но услышать ответ он боялся, потому что не знал, какое слово сорвётся с её жестоких губ. Хотя гораздо больше его беспокоило подозрительно плотное общение Регины с Гизами. Отчаянный и неосторожный нрав графини был, по его твёрдому убеждению, на руку хитрым и изворотливым представителям Лотарингской ветви. Кроме того, таинственная и скорая смерть капитана рейтаров Гийома де Вожирона, последнего и довольно неожиданного увлечения герцогини Монпасье, встревожила Филиппа. Он пытался поговорить об этом с Бюсси, но тот упорно не желал ничего слушать. Возможно, если бы он знал о сестре то, что знал Филипп, то вряд ли бы он вёл себя так спокойно и безразлично.

— Филипп, я тысячу раз говорил ей, чтобы она прекратила эту дружбу с семейством Гизов, — усталым голосом каждый раз отвечал Бюсси, — но она всё делает мне назло. Если ей так интересны их интрижки и сплетни, бог с ней. Может, тебе и удастся после свадьбы перевоспитать её, в чём я лично сильно сомневаюсь, а мне всё это изрядно надоело.

— Она твоя единственная младшая сестра, неужели тебя не волнует её судьба? Или ты не видишь, что она в последнее время сама на себя не похожа? Ты в самом деле ничего странного не замечаешь или просто делаешь вид, что тебя это не волнует?

— Она вполне взрослая девушка и она терпеть не может, когда кто-то вмешивается в её жизнь. Все мои попытки навязать ей своё мнение заканчиваются каждый раз громким скандалом и безобразной ссорой. Если тебе так приспичило — сам занимайся спасением души своей невесты, а меня — увольте от подобных хлопот, — Луи нервно махнул рукой, всем своим видом давая понять, что не желает разговаривать на эту тему. — И вообще, что ты раскудахтался, как мадам Беназет? Девицы перед свадьбой всегда ведут себя странно. Не обращай внимания.

Обсуждать эту тему Луи действительно не желал, потому что боялся, что подтвердятся его самые плохие предчувствия. Он давно заметил, что Регина, его Регина, яркая, искренняя, озорная, умеющая так заразительно смеяться и так по-детски удивляться всему новому юная красавица, которая приехала полтора года назад в Париж, стала бесследно исчезать, а вместо неё Луи всё чаще видел жёсткую, холодную, несгибаемую и циничную. И ещё что-то неуловимое, бездонно-чёрное, стоявшее, словно туча, за её прямыми плечами, внушало ему неясную тревогу. Не зная, чем объяснить случившуюся с ней перемену, Луи по привычке связывал это с дурным влиянием Екатерины-Марии и видел только один способ уберечь сестру — отдать её за Филиппа. Вернуть туда, где, как он сам видел, она была безмятежно счастлива — на виноградники графа де Лоржа.

Регина действительно нервничала. Но не из-за свадьбы. Она просто боялась, что их план с Екатериной-Марией сорвётся. Всё нужно было сделать до венчания с Филиппом, потому что в случае неудачи он тоже мог попасть под суд. Пока графиня де Ренель не стала его женой, она сама отвечала за свои поступки, вмешивать Филиппа в опасные и грязные игры Гизов и в свою месть королю она не хотела. Филипп и так прошёл с ней все круги ада, пока она рыдала от унижения и мучилась собственным бессилием. Он спас её тогда и сейчас она не имела права подвергать его опасности. Сначала нужно было оплатить все счета королю, а уж потом думать о венчании. Впрочем, если бы им с Гизами удалось воплотить в реальность свой план, дальнейшее развитие событий предсказать было бы очень сложно. Она старалась сейчас не думать ни о чём, кроме мести. Но её злило, что вся эта история так затянулась. Гизы осторожничали, Этьен, судя по всему, тоже не собирался ехать в Рим раньше окончания пасхальной недели. Дурацкий Великий Пост путал Регине все карты.

— Сколько можно ждать? — рвала и метала она в особняке на улице Де Шом. — Я жду почти целый год, когда вы с кардиналом раскачаетесь и соберёте Этьена в Рим!

— Нужно немного подождать, — качала головой Екатерина-Мария, — возникли непредвиденные обстоятельства.

— Какие? У меня вся жизнь сплошное непредвиденное обстоятельство. Если так тянуть, может случиться всё что угодно. Этьен перегорит, я стану женой графа де Лоржа и выйду из игры. В конце концов, король помрёт собственной смертью!

— Генрих III прибирает к рукам наше детище — Католическую Лигу. Не сегодня-завтра он вообще её распустит или создаст свою собственную. Опять пошли разговоры об окончательном примирении с гугенотами. За кардиналом и герцогом де Лоррен следят люди канцлера. Нужно на время затаиться, потом пасхальная неделя отвлечёт ненужное внимание на себя и мы под шумок спровадим Этьена к Папе. Если Этьена перехватят люди короля, нам несдобровать.

Регина ещё не знала, какое потрясение ждало её в ближайшие дни. Удар был неожиданным и такой силы, что все остальные прошлые беды показлись ей безобидными комариными укусами.

По возвращении с исповеди её окликнул из своего кабинета Луи. Нехорошее предчувствие тяжело заворочалось где-то внутри, но Регина всё же вошла в приоткрытую дверь.

В кабинете было светло. По-весеннему яркое, бесшабашное солнце прорвалось из-за туч и теперь лезло в окно, пользуясь тем, что портьеры были раздвинуты, и заливало тёмную обивку стен, массивную мебель, тяжёлые шкафы с книгами. Камин давно прогорел и в комнате было зябко. Регина поёжилась и поспешила застегнуть плащ. Бюсси, которому холод, похоже, был нипочём, в тонкой батистовой рубашке стоял у окна, скрестив руки на груди. К Регине он демонстративно повернулся спиной и не оборачиваясь, официальным тоном поставил её в известность о том, что намерен жениться на Анне Лаварден.

Где-то в дальней галерее уронила корзину с фруктами служанка. За окном простучали копыта, донёсся чей-то смех. Везде продолжалась жизнь, говорил и искрился обычный день, и только в кабинете Луи время остановилось. Регина почувствовала, как медленно, тягучей тонкой струйкой из неё уходит жизнь. Капает в такт неумолимо отщёлкивающим бег секунд старинным часам и беззвучно исчезает в ворсе ковра. Надёжные каменные плиты пола вдруг выгнулись дугой, уходя из-под ног, и застывшие за окном бело-голубые облака окрасились в чёрный цвет.

— Поздравляю. Хороший выбор, — не слыша своего голоса, произнесла она и вышла прочь, не дожидаясь ответа.

Казалось, коридору не будет конца. Эти два десятка шагов, разделявшие её спальню и кабинет брата, Регина всегда пролетала на одном дыхании, стоило ей услышать родной голос. А сейчас она добрела до своей двери лишь благодаря железной воле, не позволившей ей сорваться в присутствии слуг, и — любви, даже сейчас оберегавшей Луи от ненужных тревог. Наконец, она закрыла за собой дверь и вцепилась зубами в руку, пытаясь удержать рвущийся наружу вой. Ноги подкосились и она упала. Никогда в жизни Регина не испытывала такой боли — по сравнению с нею даже та боль, что причинил ей Генрих Валуа, казалась не стоящим внимания пустяком.