Страница 9 из 19
— Сколько угодно.
— И, наверное, в психиатрии для этого существует какое-нибудь название?
— Конечно.
— А как вы думаете, этот новоявленный Магомет действительно чувствует себя, как пророк, или он только притворяется?
Я усмехнулся.
— Для этого нужно побывать в шкуре такого сумасшедшего. Но я уверен, что он действительно чувствует себя Магометом.
Больше он ничего не спрашивал.
Мы поднялись на второй этаж (теперь уже настоящий второй этаж) и остановились у одной из дверей.
— Теперь ваше жилье будет здесь, — сказал Боллер.
— Мне нужно что-нибудь делать?
— Пока нет.
— Почему вы мне рассказали историю про электронные машины?
Он усмехнулся.
— Вы принадлежите к тому числу людей, которые должны до всего дойти самостоятельно. Вам нужна только затравка, начальный импульс. До свиданья.
Когда он скрылся, я толкнул дверь и застыл на пороге.
Закрытые жалюзи снаружи были освещены ярким солнечным светом, и от этого комната была наполнена оранжевым полумраком. На фоне широкого окна я увидел силуэт женщины. Ее лица не было видно, но я сразу догадался, что это была Катарин.
12
Она стояла посреди комнаты и совершенно не двигалась. Как статуя.
— Катарин? — спросил я.
Она молчала, и тогда я обошел ее справа, чтобы открыть жалюзи, но она поймала мою руку.
— Не надо. Прошу тебя…
Мои глаза привыкли к полумраку, и я увидел, что она стояла совершенно растерянная, бледная, и только большие глаза отражали оранжевую решетку, которой было закрыто окно.
— Как вы сюда попали?
— Вы?
— У вас есть ко мне дело? Вас за мной послали? — я старался угадать, что привело ко мне помощницу и секретаря Боллера.
— Не знаю. Не знаю… Только мне кажется, что мы с тобой уже давно на «ты»…
Я слегка дотронулся до ее плеча и тихонько подвел к креслу.
Она села и закрыла лицо руками.
— Вам плохо?
— Оставь меня… Так бывает всегда… Всегда так было…
— Что было? — я старался быть как можно ласковее и присел на подлокотник кресла. — Перестаньте плакать и расскажите, что случилось. Катарин, ну, ну же! Кто вас обидел?
Она подняла заплаканное лицо.
— Ты…
— Я?
— Зачем ты меня называешь Катарин?! И почему ты все время говоришь «вы»? Разве…
Я сделал еще одну попытку открыть окно, но девушка крепко вцепилась в мою руку и спрятала свое лицо у меня на груди. Она вся дрожала.
— Объясни. Я ничего не понимаю.
Теперь Катарин громко всхлипывала, и только изредка прорывались бессвязные слова: «вы»… «ты»… «так больше нельзя»… «боже, как страшно»…
Я решил, что нужно говорить о чем-нибудь таком, что отвлекло бы ее от мрачных мыслей.
— А знаешь, мы только что бродили с Боллером в лесу, и он рассказал мне смешную историю, как он и его сотрудники не могли решить, какой из двух электронных ящиков — мозг! Было о чем спорить, правда?
— Было, — прошептала она. — Я всегда утверждала, что мозг это то, где хранится только память. Тот, второй ящик, и был мозгом.
— Так ты тоже принимала участие в споре? — удивился я.
Она кивнула головой.
— Но все не так просто, как это казалось некоторым, в том числе и профессору Боллеру…
Ее голос все еще дрожал, но она перестала плакать. Я уселся на стол против нее.
— А в чем сложность? — спросил я.
— Когда мозг и аппарат мышления работают вместе, происходит какое-то таинственное взаимовлияние, и тогда в мозг что-то попадает из хранилища информации, а из мозга в хранилище информации и, наверное, при этом меняется и то, и другое…
— И ты все это знаешь? Вот уж не думал? Кем ты работаешь у Боллера?
— Как когда. Иногда я помогаю ему в опытах. Иногда анализирую электрофизиологические данные. А иногда… Да я же тебе уже рассказывала…
— Ты — мне?
Она вздохнула и замолчала. Ее горячая влажная рука медленно гладила мою, а широко раскрытые глаза смотрели в угол комнаты, из которого выползал солнечный зайчик.
— А может быть, и не говорила, — наконец, произнесла она задумчиво. — Кто знает… Пэй, ты меня еще любишь?
Наверное, прошло много времени, потому что луч солнца перенесся на стену, а мы все сидели, погруженные в мучительные думы, и каждый из нас боялся нарушить молчание. Наконец, я не выдержал и, нагнувшись к самому уху девушки, спросил:
— Катарин, с чего ты взяла, что я тебя люблю? Я тебя вижу всего второй раз.
Она покачала головой, не сводя глаз с солнечного пятна на стене.
— Ты меня слышишь? — прошептал я. — Да.
— Почему ты не отвечаешь?
— Я сейчас не Катарин…
— А кто же?
— Голл. Я вспомнила цирк и того лейтенанта…
Я горько усмехнулся. Он очень неосторожный, этот Боллер! Болтовня про Джона Смита и Магомета выдают его с головой. Какими бы средствами он ни пользовался, все дело сводится, по-видимому, к чему-то такому, когда человека можно заставить поверить, что он всего лишь своя собственная тень. Я с сожалением посмотрел на Катарин и погладил ее мягкие волосы.
— Ты не Голл, ты Катарин, и цирк здесь ни при чем. Разве ты этого не понимаешь? Во время нашей первой встречи ты же сама меня предупреждала, чтобы я не забыл своего имени. Помнишь? Так вот и ты должна хорошенько запомнить, что ты Катарин. А Голл — это совсем другая девушка. Она — манекенщица.
— Это я была манекенщицей… И меня зовут Голл, и я очень хорошо помню, что ты меня любил, и как все это было.
— Если ты Голл, то ты должна знать одного лейтенанта, того, который познакомился с тобой на демонстрации мод.
— Я хорошо знаю этого лейтенанта. А с тобой мы познакомились на восьмом этаже, когда ты очнулся после первого опыта.
— Допустим, что это так. Но после мы с тобой не встречались, потому что я все время жил в своей комнате на первом этаже. А Голл и сейчас живет там. Это она была знакома с лейтенантом, а не ты, я в этом совершенно уверен.
И вдруг я запнулся. Меня как электрическим током пронзила одна мысль.
— Вот видишь, ты замолчал. Это значит, что ты не очень уверен в том, что говоришь. Клянусь тебе, я Голл…
Она подошла ко мне и обвила руками мою шею.
— Я Голл, разве ты в это не веришь, милый?
«А что, если она действительно Голл, а та, другая…»
Я провел рукой по лбу, пытаясь сообразить, что мне делать.
— Хорошо, если ты Голл, то кто же та, другая?
— Кто?
— Ну, та, которую называют Катарин?
— Она осталась там…
— Где?
Катарин неопределенно махнула рукой. Я вдруг почувствовал, что схожу с ума. Все в ней показалось мне до ужаса знакомым и близким. Я попытался отстранить ее, но она еще сильнее прижалась ко мне и зашептала:
— Не прогоняй меня, не прогоняй, прошу тебя. Ведь я Голл, твоя Голл.
— И ты мечтаешь стать кинозвездой?
Она тихонько рассмеялась.
— Что ты, милый! Какая нелепость. Мне пока и в голову никогда не приходило такое. Хотя… Как ты сказал?
— Кем же ты мечтаешь стать?
— Я уже давно достигла своего… Хватит того, что я работаю у Боллера. Так устаешь от этого…
— Значит, ты не Голл. Очнись, Катарин!
— Подожди… Когда мы начали эксперименты, нам казалось, что все будет просто: не нужно путать две разные машины вот и все тут… Иначе одна машина переделает другую…
— Какие машины? О чем ты говоришь?
— Те самые, которые стояли в нашей лаборатории в Бей-сенде. Ох, если бы ты знал, сколько мы спорили, пока среди нас не появился Боллер. Он все поставил на свое место. Как бог, пришел, стал возле второй машины, которая хранила память, и сказал: «Вот мозг». А когда его спросили, а что же такое первая машина, он ответил: «Не знаю». Ну и смеялись же мы после этого ответа. Но Боллер не из тех, кого можно смутить. Он сказал, что нужно подождать. Новые идеи витают в воздухе, и кто-нибудь скоро додумается до правильного ответа.
Наконец мне удалась освободиться от ее рук, и я поднял жалюзи. Солнце скрылось за лесом, и по небу медленно плыли нежные розовые облака. Катарин с улыбкой взглянула на позолоченные верхушки, сосен, а потом как-то странно огляделась вокруг, и ее лицо приняло озабоченное выражение.