Контракт Султанова

Султанов затравлено оглянулся. Слава Богу, это оказался не Мышковецкий. На Дивулиной было летнее платье до пят, но с разрезами почти до талии. Девушка в своем репертуаре.

— Привет, Ксюша! — весело воскликнул он. — Какими судьбами в нашем районе? Далеко от Южного поселка забралась, однако.

— Я на машине, — спокойно ответила она, кивнув на "Вольво", за рулем которого скучал молодой парень.

— Твой дружок? — осведомился Султанов.

— Нет. Шофер.

— Недурно. Я у тебя как — то забыл спросить. У тебя мама кто?

— Директор рекламной фирмы. А что? Вам нужна реклама?

— Пожалуй, рекламы мне уже достаточно, — грустно сказал Султанов.

— Вы здесь кого-то ждете?

— Жду, — коротко ответил Султанов. — Бутылку. Сейчас освободится, пойду сдавать. У меня как раз на…книжку не хватает.

— Я могу вам одолжить. Денег с собой я не ношу, но могу спросить у водителя.

В это время внутри него все завопило. Мужик допил бутылку, и невесть откуда взявшаяся бойкая старушка кинулась на нее словно ястреб.

Он рассмеялся. Как ему показалось, непринужденно.

— Да я пошутил, Ксюша! — воскликнул он. — Купилась?

Такой реакции он не ожидал. Она зарделась. Современная молодежь умеет краснеть? Она присела рядом с ним. Разрез при этом открыл ноги невероятной гладкости. Давешний мужик замер, позабыв о выпитом пиве. Султанов выгнул грудь колесом и готовился сказать нечто бравурное. Нате вам, сидит с такой красоткой рядом. Даже, может, обнять. Но не успел.

— Мне вас так жалко, — сказала Оксана. — Я после суда всю ночь не спала.

И Султанов сдулся как проколотый воздушный шар.

— У вас отняли все, — продолжала Оксана. — Карьеру, семью, ваши книги. С вами поступили бесчеловечно. Я так считаю. Когда папы не стало, мама оказалась в таком же положении. У нее не было работы, а жилье было казенное, с которого ее попросили. Я все время болела. Мама рассказывала, что она взяла однажды меня на руки и поехала на железнодорожный вокзал. Она стояла на перроне, будто выбирая поезд, под который броситься. Не знаю, что помогло ей не сойти с ума тогда. Мы бы не выжили, если бы не Виктор Леонтьевич, папин друг с работы. Квартиру выбил и маму в фирму устроил, а потом со временем помог ее выкупить.

— Я не пойму, к чему ты это говоришь?

— Я хочу вам помочь, Павел Петрович. У меня есть личный счет. Мы можем издать ваши книги.

Внутри Султанова все закипело. Иногда с ним такое бывало. Просыпалась гордость и честолюбие. Причем в такие моменты, когда бы им лучше помолчать. Разумом он понимал, что девочка предлагает помощь от всего сердца, но душой. Душа буквально выворачивалась наизнанку. Может быть, девочка не вовремя подошла. Просто у Султанова оказался критический день.

— По моему своим поведением я никому не давал считать себя законченным неудачником, — он жестом остановил готовые сорваться с ее уст слова. — Я еще бутылки не собираю. Что я перестал быть похожим на мужика, который может сам решить свои проблемы? Мне ваша жалость не нужна! Так что, Дивулина, езжай-ка ты со своим шофером, развлекайся. Вы богатые. У вас свои дела, а уж мы как-нибудь сами разберемся.

Оксана поджала губы. Глаза ее предательски заблестели.

— Знайте, Павел Петрович, вы сейчас незаслуженно обидели меня. Я не имела в виду ничего обидного для вас, а вы меня ни за что оскорбили. Вы это поймете, но будет уже поздно.

Она пошла к машине, а он остался сидеть на лавке, сжав кулаки и делая над собой неимоверные усилия, чтобы не броситься следом и не вымолить прощение. Но как выяснилось, это оказался не самый страшный его грех.

К вечеру у него зверски разболелась голова. Боль была такой силы, что отдавала в подмышку. Сорокина не было с утра. Султанов лежал на единственном диване в пустой квартире и страдал. Ему было жалко себя. Жалеть себя было легко, и для этого не требовалось дополнительных усилий. Естественный процесс. Телефон зазвонил резко, придав новый импульс пульсации боли под мышкой. Султанов со стоном слез с тахты и снял трубку.

— Алло. Сорокина нет.

— Мне нужны вы, Павел Петрович! — раздался в ответ горячечный шепот.

Султанов сразу почувствовал острое желание швырнуть трубку обратно. В последние дни у него было слишком много страстей, чтобы добавлять к ним еще одну.

— Кто это? — спросил он.

— Эдик. Эдик Мышковецкий.

— Мышковецкий? — изумился Султанов. — Как ты узнал этот телефон? Как ты, вообще, меня нашел?

— Жизнь заставила. Во-первых: я хотел попросить у вас прощения. Я ведь соврал на суде.

— Да что ты говоришь? — горько усмехнулся Султанов. — Впрочем, дело прошлое, вернее, оно закрыто. И ты из-за этого звонишь?

— Это очень серьезно. Врать — грех. Бог на небе все видит. К тому же вас уволили из — за меня. Вы остались без работы.

— Я и не знал, что ты такой богобоязненный.

— Не шутите над этим. Грех.

— Так ты действительно верующий? — удивился Султанов.

— А что в этом такое?

— Ничего. Меня удивило, что в наше время еще кто — то по — настоящему верует.

— Вы говорите ужасные вещи.

— Ты это уже показал на суде.

— Я же извинился.

— Да Бог с тобой! Я тебя простил. Что-то еще?

— Нам надо встретиться.

Султанов внутренне напрягся. Первой мыслью была мысль об очередном подвохе. Он еще не забыл угрозы Утюгова, а ведь Машка — шестерка Утюгова.

— Я думаю, нам незачем встречаться. Как говорится, кто старое помянет.

— Это не старое. Это очень важно. Дело идет о жизни — вашей и моей, — он опять сорвался на горячечный бред.

Похоже, мальчик сильно перенервничал. Ох уж эти подростковые проблемы. У них все всегда серьезно.

— Если дело касается Утюгова, то я даже слушать не стану, — предупредил Султанов.

— Да какого Утюгова? — вскричал Эдик. — Вы связались со страшными людьми, Павел Петрович. Вы еще не знаете, на что они способны.

Новая порция боли отвесно вкрутилась в голову Султанова. Он застонал.

— Что с вами? — испуганно спросил Мышковецкий.

— Я себя плохо чувствую. Голова раскалывается.

— Вы вызвали врачей? Ни в коем случае не вызывайте врачей. Тогда приедут ОНИ!

— Кто они?

— Я расскажу вам все при встрече. Когда вы приедете?

Султанов и сам не помнил, с какого момента он твердо решил на встречу не ехать. Может быть, с самого начала разговора. Он подозревал, что возможно Мышковецкий даже назовет какие-то имена, подтолкнувшие его к лжесвидетельству. Ну и что? Ему это надо? Произошедшая история выглядела этаким айсбергом, все самое грозное в котором скрыто под толщей черной воды. Если чуть ворохнуть, то отправит на дно. Такие глыбищи "Титаники" топят. Не только что отставных писателей.

— Эдик, я советую тебе забросить эту историю. Что было, то прошло. Может быть, ты этого не знаешь, но во взрослом мире иногда случаются такие вещи, которые изменить уже никто не в состоянии. Надо просто смириться.

— А грех? — спросил мальчик. — Кто его снимет с души, если не я сам?

— Мне очень трудно с тобой разговаривать, — признался Султанов. — Ты верующий, а я нет. Я уже не знаю, какие привести аргументы, чтобы ты отказался от этой затеи.

— Вы не можете мне так просто отказать! От этого зависят не только наши с вами жизни, но и жизнь многих людей!

— Еще как могу! — в раздражении ответил Султанов. — Я советую тебе забыть о глобальных проблемах и о судьбе всего мира. А вспомнить, что ты еще ребенок, и что сейчас лето. Пойти позагорать и поплавать перед долгой зимой. А сейчас извини, у меня действительно сильно разболелась голова, — он положил трубку, но тотчас раздался новый звонок. — Я знал, что ты не угомонишься! — мстительно произнес он и выдернул штекер.

За ним приехали через полтора часа после звонка. Баюкая боль, он лежал на опостылевшем диване, пребывая в полузабытьи между сном и явью, когда в обычные звуки двора, доносившиеся с распахнутого окна, вплелись посторонние шумы. Раздался скрип круто вывернувших колес, потом визг от нескольких затормозивших машин. Гулко захлопали дверцы. Послышались мужские голоса. Султанов ни секунды не сомневался, что приехали по его душу, но все-таки в глубине души надеялся, что вся эта суматоха связана не с ним. Он старательно внушал себе эту мысль до того самого момента, когда ворвавшийся в подъезд шум многих шагов не оборвался у дверей квартиры Сорокина, и тишину разорвал энергичный звонок.