Контракт Султанова

— Ну, теперь все его подвиги всплывут наружу, и он получит по заслугам!

В машине ему сразу вкололи укол, от которого сделалось невыносимо хорошо. Когда он очнулся, то нашел себя в крепких мужских объятиях. Язык не поворачивался назвать этих людей плохими. Они делали ему укол каждые четыре часа и показали, что такое настоящая мужская любовь. Он жил в комнате, где кроме него было еще много людей. "Вы все больные, мы вам поможем", — говорили доктора. Как же их можно было назвать плохими, если они хотели помочь? В один несчастный день хорошие уколы кончились, и начался ад.

— Ничего не попишешь, — сказал один из добрых докторов, склонившись над ним обмочившимся и обгадившимся. — Пришло время умирать. Ты уже старый, тебе целых пятнадцать лет.

Подросток на ночном шоссе поднял насквозь мокрый воротник. Если бы все можно было вернуть назад! Тихие семейные посиделки, воскресные пикники на даче. То, что раньше так раздражало его и казалось мещанским пережитком, вдруг сделалось самым дорогим и желанным на свете. Только слишком поздно. Подросток услышал шум автомашины. Она была еще далеко, но быстро приближалась. Парень опустил капюшон ниже на лицо, потом легко шагнул на дорогу. Выйдя на середину, двинулся навстречу машине.

За время, в течение которого парень сделал сто шагов, машина проехала километры. Два объекта катастрофически быстро сближались. Теперь их разделяли несколько десятков метров. Валерий Иванович даже не мог предположить, что на дороге в такую погоду может оказаться кто-нибудь еще. Поэтому когда из темноты в неверном прыгающем свете фар внезапно выступила одинокая фигура, он от неожиданности лишь резко нажал на тормоз. Парень продолжал идти даже в тот момент, когда Валерий Иванович сбивал его. Налетевшая машина ударила парня под колени, и даже в шуме мотора Латыш услышал хруст ломаемых костей. Удар подкинул парня кверху. Он перелетел через капот и головой обрушился на лобовое, которое не замедлило покрыться сетью мелких трещин. Машину занесло на скользкой дороге, и метров сто она пролетела с трупом параллельными курсами. Потом ее развернуло боком к направлению движения. Это было последнее, что запомнил Валерий Иванович перед тем, как она начала кувыркаться.

Ему показалось, что сознания он не терял. Просто был некий провал во времени, после которого он обнаружил себя в машине, уже на обочине. Можно было бы утверждать, что она стоит на колесах, если бы колеса в беспорядке не лежали вокруг. Шоссе на всем видимом протяжении было усыпано битым стеклом. Капот вздернут кверху, и прямо перед лицом Валерия Ивановича на нем лежало нечто студенистое и подрагивающее. Латыша стошнило прямо на колени.

Стараясь больше не смотреть на капот с его страшным приобретением, Валерий Иванович попробовал оценить свое состояние. Все могло быть гораздо хуже, но он обнаружил лишь рваную рану головы, которая почти не кровоточила. С ногами было хуже. Их зажало, да, похоже, они были сломаны. Теперь все зависело от того, насколько быстро его обнаружат.

Внезапно, он увидел огни приближающейся машины. Не веря своему счастью, нажал на гудок, но тот не сработал. Тогда он выбил локтем остатки стекла из боковой двери, высунул руку и, хрипло крича, истерично замахал.

"Скорая помощь"! Господи, как повезло!

Карета "Скорой" с сигнальным маячком на крыше плавно притормозила. Открыв дверцы, на дорогу выбралось четверо в белых халатах. Марлевые повязки скрывали лица целиком. Лишь прорези для глаз. Остальные черты лица грубо намалевано прямиком на повязках. Неизвестные остановились и как по команде уставились на раненного.

Латыш скрючился в своем кресле, ему показалось, что он видит кошмарный сон и никак не может проснуться. Неизвестные приблизились и гидравлическими ножницами отогнули дверцу. От них сильно пахло больницей. Валерия Ивановича вытаскивали грубо.

— Осторожнее! — крикнул он. — У меня ноги сломаны! Мне в больницу надо!

— Мы отвезем вас в больницу, — ответили ему, и Латыш даже удивился, что кто-то из них умеет разговаривать.

Его уложили на носилки. Затем вернулись и бросили на пол черный полиэтиленовый куль с телом погибшего.

— ГАИ надо вызвать, — сказал Латыш. — Не надо было его трогать.

Вместо ответа один из "масок" с треском захлопнул дверцу.

До места добирались не менее часа, причем водитель практически сразу съехал на грунтовку. Машину немилосердно трясло, и лежащий Валерий Иванович из последних сил цеплялся за носилки. Действие шока заканчивалось, и толчки доставляли раненому невыносимые страдания. Никто даже не подумал ему помочь, жуткие маски напоминали оргию куклуксклановцев.

Когда доехали, Валерий Иванович сделал вид, что потерял сознание, а сам попытался незаметно оглядеться. Привезшие его люди отнеслись к его состоянию с полным равнодушием. К машине подкатили носилки на колесах, на которые его опять довольно грубо перегрузили. С ним продолжали обращаться как с неодушевленным предметом. Все усилия Латыша ушли на то, чтобы не закричать.

Это было странное место. Они находились в лесу. Между деревьями просвечивал двухэтажный панельный корпус. Древний асфальт густо змеился трещинами, поросшими мхом.

На выцветшей облезшей стене здания Валерий Иванович разглядел две стрелки, неряшливо нарисованные облупившейся белой краской и надписи к ним. Одна: "В морг". Другая: "Из морга". И ему стало страшно как никогда.

Носилки подняли на невысокое крылечко и вкатили в коридор, в котором до тошноты воняло хлоркой. Вдоль стены застыло несколько носилок и кресел — каталок. На уровне носилок вся стена была ободрана. По всему видно, носилками часто пользовались.

Навстречу вышли двое в стерильных халатах и нормальных марлевых масках. Со словами "В операционную его!" покатили вглубь коридора. Внутри у Валерия Ивановича все сжалось.

Его даже не удосужились осмотреть!

Липкий ужас затопил его с головы до кончиков пальцев на ногах. Если бы у него были целы ноги, можно было бы поджать их и вытолкнуть в ударе навстречу "санитарам", теперь же нечего было об этом и мечтать. Как и том, чтобы встать и убежать после этого. Почувствовав полное бессилие, раненый заплакал. Когда носилки вкатили в операционную, там уже находились врачи в прорезиненных передниках. На столике режуще отсвечивали скальпели и небольшие пилы. Один из врачей отделился от общей группы, склонился над раненым и сказал:

— Не надо так расстраиваться, больной! Для вас все закончилось!

Обтер глаза салфеткой, а потом положил ее на рот. Латыш не сразу почувствовал подвох, а потом, когда губы прихватило специальным медицинским клеем, которым принято склеивать швы после операций, было уже поздно что-либо предпринимать. Да и что он мог предпринять? Израненный и скрюченный от боли. "Санитары" обхватили его со всех сторон и перевалили на операционный стол. После чего быстро срезали одежду и намертво прикрутили руки и ноги к столу.

— Может быть, дать наркоз? — спросил кто-то.

— Не стоит. Можно повредить органы, — ответили ему.

В дверь позвонили в пять часов утра. Была одна длинная трель, после который звонивший остался уверенно ждать, будто знал наверняка, что его услышали, и не хотел переполошить весь дом. Султанов осторожно перелез через жену и, подавляя раздирающие рот зевки, прошлепал босыми ногами к порогу.

— Кто там? — спросил он.

— Это я, — донеслось в ответ, и он не сразу понял, что это голос Лазаря.

— Что случилось? — он отпер дверь и едва не был смятен влетевшим издателем.

Лазарь был мокрый, холодные капли попали с него на голую кожу Султанова, еще распаренную после постели, прогнав последние остатки сна. Паша встрепенулся, но Лазарь и слова не дал ему произнести, припер к шкафу, больно наступив на босые ноги заляпанными, казалось, ледяной грязью ботинками.

— Что случилось? Это я у тебя должен спросить, Паша, что случилось! — горячо зашептал он.

В руке у него оказалась растрепанная пачка листов, в которой Султанов с изумлением узнал рукопись, отданную Латышу. Почему ему так не везет? Ведь чуял, что не следует отдавать, а отдал. Рукопись вся в темных потеках, местами листы порваны.