Страница 20 из 87
С точки зрения НЛП, Фрейд утверждает, что стимулы разного рода (слова, музыка, картины, скульптуры и т. д.) активируют или “пробуждают” паттерны деятельности в нашей нервной системе в форме эмоционального или когнитивного опыта. С точки зрения Фрейда, наиболее эффективными произведениями искусства являются те, что способны запустить или “пробудить” в зрителе эмоциональное или психическое состояние, близкое к тому состоянию, которое привело или подтолкнуло художника к созданию творения.
Важно замечание Фрейда, что “это не должно быть понято чисто рациональным путем”. Именно данная черта, без сомнения, отличала Фрейда от обычного критика искусства и также делала его эффективным терапевтом. Стратегии Фрейда не были направлены на простое описание или понимание чего-либо только на когнитивном или интеллектуальном уровне, но на глубокое понимание во всех измерениях. Он искал объяснения, но не тривиального или простого. Существует разница между простым объяснением и таким, которое адекватно покрывает все “проблемное пространство” конкретного явления. Имело ли это отношение к проблеме его пациента или к произведению искусства, Фрейд не хотел просто “прогнать проблему, объяснив ее”; скорее, он хотел разработать более богатую и глубокую карту человеческого опыта, такую, которую можно было бы не только выразить словами, но и почувствовать.
В самом деле, как и многие другие гении, Фрейд полагал, что слишком большое количество разных и противоречащих друг другу объяснений указывают на то, что был затронут только поверхностный уровень, а глубинный уровень понимания остался не достигнутым. Во многих случаях объяснения являются просто вольными приложениями некоей теории или логики или могут быть просто проекциями собственных пристрастий наблюдателя. Фрейд считал, что хорошее объяснение должно вызывать такое же точно эмоциональное отношение и состояние психики, которое оно стремится описать. Фрейд утверждал, что возможно достичь объяснения, которое могло бы охватить все наблюдаемые черты явления и одновременно оставаться простым и элегантным.
“Вспомним “Гамлета”, шедевр Шекспира, созданный более 300 лет тому назад… лишь психоанализу с его комплексом Эдипа удалось в полной мере раскрыть тайну воздействия этой трагедии на зрителя. А сколько существовало до этого различных, часто взаимоисключающих попыток его толкования, какое многообразие мнений о характере героя и замысле автора! Какому герою заставляет нас сострадать Шакспир — больному или, может быть, страдающему комплексом неполноценности, а может быть, это один из идеалистов, слишком чистый для этого мира? И какое количество попыток толкования оставляет нас совершенно холодными, не объясняя причины воздействия поэтических творений! Они, скорее, призваны убедить нас в том, что чары поэтического шедевра сводятся лишь к глубине мыслей и блеску языка. И, однако, не являются ли эти опыты толкования свидетельством того, что существует насущная потребность поиска других источников этого воздействия?”.
Так же, как и в примере с шедевром Шекспира, Фрейд был неудовлетворен тем, что воспринимал как множество видимо противоречивые и тривиальные описания и объяснения величия Моисея Микеланджело, статую которого он называл “непостижимой”.
“Почему я называю эту статую загадочной? Ведь ни у кого не возникает ни малейшего сомнения, что изображенный — это Моисей, законоположник иудеев, держащий в руке скрижали со священными заповедями. Сомнения начинаются дальше… Один критик… сказал: “Ни о каком другом произведении мирового искусства не было высказано таких противоречивых мнений, как об этом Моисее с головой Пана. Даже несложный анализ фигуры вызывает крайние точки зрения…”.
Например, часто говорилось о том, что эта статуя является превосходным воплощением terribilita — качества, внушающего ужас, которое ассоциировалось с работами Микеланджело и которое заставило одного критика заметить, что он не захотел бы остаться в комнате наедине с нею. Однако Фрейд указывает на то, что другие интерпретации статуи Моисея варьируют от “смеси гнева, боли и презрения” до “гордой простоты, вдохновенного достоинства, живой веры”. Одни воспринимают глаза Моисея как “пылающие бесконечным гневом и всесокрушающей энергией”; другие видят эти глаза “благословляющими и предсказывающими, с отражением вечности на его челе, когда он навсегда прощается со своим народом”.
Далее Фрейд указывает на то, что существуют большие различия даже в описании физических деталей статуи. Говорится, что руки Моисея “тянут”, “прижимают”, “захватывают” или же “отдыхают”. Наблюдатели часто путают левую руку статуи с правой. Одни говорят, что каменные скрижали удерживаются крепко, другие утверждают, что они вот-вот выскользнут из его рук. Один критик даже ошибочно написал, что Моисей положил подбородок на левую руку! Такое разнообразие мнений заставило одного критика разочарованно заявить: “В общей концепции нет смысла, и это не дает проявиться идее самодостаточного целого…”
Фрейд задает вопрос:“В самом деле, вложил ли великий мастер в камень столько неопределенности и двусмысленности, что стал возможным такой широкий спектр разнообразных толкований?” Рассматривая этот вопрос, следует помнить, что Микеланджело работал над статуей более трех лет, между 1513 и 1516 годами (сразу после окончания работы над Сикстинской Капеллой). Эта статуя, вообще говоря, является фрагментом большого произведения, гробницы могущественного папы Юлия II; гробница должна была стать “восьмым чудом света”. Нынешнее непритязательное окружение этой статуи не передает тех “больших ожиданий”, с которыми она была задумана. Фрейд задавался вопросом: стал бы человек, только что закончивший роспись Сикстинской Капеллы тратить три года на создание статуи, которая должна была стать частью “восьмого чуда света” и которая стала венцом современной скульптуры — так, чтобы “в ее общей концепции не было смысла и это не давало бы проявиться идее самодостаточного целого”? Совершенно ясно: Фрейд полагал, что такое наполненное глубоким смыслом произведение нуждалось в глубоком объяснении. Возможно, на каком-то уровне Фрейд не хотел признать, что на него самого могло так воздействовать что-либо пустое или поверхностное. То, что Микеланджело сделал интуитивно, Фрейд хотел воссоздать рационально (то, что Микеланджело создал с помощью правого полушария мозга, Фрейд хотел перенести в левое полушарие).
То, что заставляло других людей пожимать плечами или озадаченно махать руками, для Фрейда представлялось наиболее интересным. И действительно, ситуация, сложившаяся вокруг толкования статуи Микеланджело, является хорошей метафорой условий, окружавших многих пациентов Фрейда и их невротические симптомы, вызывающие замешательство, разочарование и, видимо, не доступные пониманию. Это похоже на то, как большинство людей воспринимают свои сны, которые оказывают сильное эмоциональное воздействие, но по большей части не поддаются объяснению. И именно в таких парадоксальных ситуациях стратегии Фрейда могли сиять наиболее ярко. Он уверенно заявлял:
“На основании сопоставления различных исследований, опубликованных пять лет тому назад, я изложу, какие сомнения вызывает анализ фигуры Моисея. Нетрудно будет показать, что за ними скрывается самое существенное для понимания этого произведения”.
Первым шагом стратегии Фрейда, применяемой при анализе статуи Микеланджело, стало стремление поместить ее в более широкий контекст, который мог предложить существование некоторого смысла. На языке НЛП это можно было бы описать как определение “проблемного пространства”, окружающего конкретное явление. Проблемное пространство определялось частями системы — как материальными, так и нематериальными, которые могли считаться относящимися к конкретной проблеме. Как мы установили ранее, то, что один человек может считать проблемным пространством, определяет ключи, которые он будет искать и смысл, которыей он будет придавать этим ключам. Определение проблемного пространства и предположения о нем влияют на интерпретацию явлений, которые наблюдаются в данном пространстве. Так, Фрейд спрашивал: