Коварный повеса

— Может, и не было. — Стоунвилл внимательно посмотрел на приятеля. — Так что же ты теперь собираешься делать?

Энтони пожал плечами:

— Поговорю с ней, наверное. Да, для начала поговорю. Только не сразу. Видишь ли, сегодня я собираюсь поехать в Чертей.

Маркиз взглянул на него с удивлением:

— Но почему в Чертей? Не понимаю, зачем тебе ехать к себе в поместье.

— Знаю, что не понимаешь. И я бы предпочел, чтобы и в дальнейшем не понимал. — Энтони принялся обуваться. — Чем меньше ты будешь знать, тем лучше. По крайней мере — пока.

— А что я должен делать, если она все–таки вернется с отцом, чтобы предъявлять свои требования?

— Не беспокойся, не вернется. — Энтони был в этом абсолютно уверен, хотя и не знал, откуда у него появилась такая уверенность.

— И все же… — Стоунвилл стащил с кровати простыню, затем скомкал ее и, подойдя к камину, бросил в огонь.

— Какого черта?.. — проворчал Энтони.

— Нет смысла оставлять доказательства, приятель.

Энтони пристально посмотрел на него:

— А почему это тебя так волнует?

Стоунвилл криво усмехнулся:

— Ты, возможно, не поверишь, но я действительно твой друг. И я не хочу, чтобы ты кончил так же, как Керквуд.

— Но ведь я могу кончить, как Фоксмур, — заметил Энтони.

— Имеешь в виду счастливый брак? Не надейся на это, ничего не получится.

— Спасибо за откровенность, — в раздражении проговорил Энтони и, уже направляясь к двери, добавил: — Ты, наверное, действительно считаешь меня непригодным для брака, но поверь, ты заблуждаешься.

— Норкорт! — крикнул ему вслед маркиз. — Все наемные кареты уехали.

Энтони остановился и, обернувшись, пробормотал:

— Черт возьми, как же теперь?..

— Ты можешь взять мой экипаж, — улыбнулся Стоунвилл.

— Спасибо, — кивнул Энтони. Он знал Стоунвилла много лет, и они считались друзьями, но почему–то он никак не ожидал от него помощи в столь деликатном деле. — Спасибо тебе за все. Не только за экипаж, но и за вечеринку, а также за вмешательство вчера вечером. Знаешь, я вполне допускаю, что кое в чем ты, возможно, прав.

— Всегда раз услужить, приятель. Не стесняйся, привози в гости свою «кузину» в любое время. Только предупреди меня, чтобы я мог приготовить комнату и мешочек с веселящим газом.

— Совсем не смешно, — проворчал Энтони. — Да, не смешно, и ты прекрасно это знаешь. Кроме того, я не собираюсь повторять подобные ошибки.

— Не собираешься соблазнять девственниц? Или ты имеешь в виду вечеринки с веселящим газом?

— И то и другое, — ответил Энтони с серьезнейшим выражением лица.

Полчаса спустя, когда Энтони уже ехал в экипаже Стоунвилла в Чертей, ему вспомнилось циничное замечание друга о браке. Неужели Стоунвилл прав? Много лет Энтони был убежден, что брак не для него. Потому что порядочным женщинам не нужны такие мужья, как он. Порядочным требуются… поэты и святые одновременно. А он не был ни тем, ни другим.

Но Мэдлин совсем не походила на остальных женщин. Во всяком случае, прежде он таких не встречал. И даже если она отдалась ему в отчаянной попытке спасти своего отца, то было ясно: она действительно считала, что ему грозит серьезная опасность.

Впрочем, какое это сейчас имело значение? Главное, что он обесчестил ее. И он должен был как–то исправить свою ошибку, пусть даже она заставила его сделать это обманом. Вот только как исправить такую ошибку? Может быть, действительно жениться? Ведь не исключено, что он наконец нашел такую женщину, с которой мог бы счастливо жить — как жили его родители когда–то.

Но думать о браке еще рано. Сначала нужно все выяснить, то есть узнать о Мэдлин как можно больше, — тогда он, наверное, сможет ей помочь. Именно для этого он и решил поехать в Чертей. Но конечно же, он обязательно поговорит с ней о браке, что бы ни случилось.

Мэдлин в волнении расхаживала по комнате. Ей очень хотелось разбудить отца и побыстрее покончить со всем этим, однако она не решалась. После своего тайного возвращения она не сомкнула глаз. Когда она пришла, миссис Дженкинс встала, чтобы помочь ей раздеться. Но если вдова и заметила в ней что–то странное, то, разумеется, не сказала об этом.

Но Мэдлин чувствовала, что она уже не такая, как прежде. Теперь она чувствовала себя женщиной, и это было восхитительное ощущение. Ах, наверное, она была такой же безрассудной, как Энтони. Да, такой же безрассудной и испорченной, потому что нисколько не жалела о случившемся.

А если о чем–то и жалела, то лишь о том, что ей пришлось уйти от него.

Она вздохнула, вспомнив о том, что не смогла проверить, остались ли на простыне следы.

Но Мэдлин надеялась, что Энтони ничего не заметит. На всякий случай она погасила все свечи, так что в темноте он скорее всего вообще не увидит простыни. Да и замечают ли мужчины такие вещи? Нет, едва ли. Особенно когда не ищут их специально.

А если он будет искать?

Если найдет?..

Что ж, возможно. Но все равно ей не следует об этом думать, потому что ему не придет в голову на ней жениться, смешно даже представить такое. Нет, подобный брак невозможен, и он, когда узнает обо всех ее обстоятельствах…

Да ведь она и не собиралась ему ничего рассказывать. Тем более сейчас. Сейчас она должна проявлять осторожность. Потому что доктор, лечивший его… Ах, это, наверное, был отец.

Но что же он имел в виду, когда сказал, что доктор покинул его? Покинуть пациента — это не очень–то похоже на отца. И все же беспокойство не оставляло ее, и она решила, что должна узнать, что произошло с Энтони. Ей почему–то казалось, что это чрезвычайно важно.

— Как ты рано встала, — послышался голос отца с порога гостиной.

Наконец–то он проснулся.

— Ах, папа, я никак не могла уснуть.

Когда она подошла к нему, он как–то странно посмотрел на нее, и Мэдлин вдруг подумала: «А может, папа обо всем догадался? Может, все произошедшее, как клеймо, отпечатано у меня на лбу?»

Но тут отец прошаркал к своему обычному месту у камина и, усевшись в кресло, погрузился в раздумья.

Слава Богу. Мэдлин вздохнула с облегчением. Немного помолчав, сказала:

— Папа, мне нужно у вас кое–что спросить.

Он не ответил, словно не слышал ее. Приблизившись к нему, Мэдлин спросила:

— Папа, вы помните, как много лет назад возили меня в Чертей?

— В Чертей? Неужели ты помнишь это?

— Да, кое–что. Мы ездили в очень большой дом, и экономка позволила мне играть с ее мопсом, пока я ждала, когда вы закончите свои дела.

Отец нахмурился:

— Я бы оставил тебя дома, с матерью, но она тогда только поправлялась после скарлатины, а наша служанка была занята уходом за ней.

Вероятно, это действительно было очень важное дело, если отец оставил больную маму, чтобы поехать в Чертей.

— Папа, а какое у вас там было дело?

Отец растерянно посмотрел на нее:

— А почему ты спрашиваешь о Чертейе?

— Мне просто нужно знать, вот и все. Я не могу объяснить…

Отец, казалось, о чем–то задумался. Потом вздохнул:

— Даже не знаю, стоит ли об этом рассказывать… Видишь ли, старый виконт потребовал, чтобы я хранил тайну — не хотел скандала.

— Но он уже умер, папа. Так какое же это сейчас имеет значение?

— Да, умер. Полагаю, что виконтом теперь стал этот болван Уоллес.

— Уоллес тоже умер, — сказала Мэдлин и тут же добавила: — По крайней мере так я слышала. Теперь виконт его младший брат Энтони.

— Ах да, бедный мастер Энтони… — Отец снова вздохнул. — Вот из–за этого и началась наша ссора с сэром Рандолфом. Мне было невыносимо оставаться его доктором после того, что случилось. Отец мальчика пообещал никому не рассказывать, что именно я сообщил ему об этой истории. Но сэр Рандолф не дурак, он сразу понял, что кто–то поговорил с виконтом. После этого он стал подозревать меня.

— А что за история?

Отец в очередной раз вздохнул:

— Я рассказал виконту о том, что они делали с бедным мастером Энтони. Я не мог об этом не рассказать.