Страница 34 из 36
Признаюсь, мне было тяжело читать "психушечную" тему, ибо в течение жизни своей наслышан был про неё до омерзения от людей, совершенно не должных этой теме ничего, но волею своих судеб касавшихся её. Читая "про это" у Подгурского, я благодарен, что он, словно сложную многоступенчатую деталь вытачивал на станке, с помощью которой в ближайшем нашем будущем в подобных клиниках не будут лечиться и обследоваться люди, которым там делать нечего. Этой "сумасшедшей" темой, удельный вес которой очевиден, — проявлено мужественное противостояние добра злу. И автор, словно первоклассный ведущий пилот, пикирует цели зла до победы! Входит в цитадель зла как Гулливер, как глашатый справедливости в борьбе за смысл жизни. Господи! Сколько же аронов соломоновичей до сих пор гуляют по нашим чертогам, ниспровергая нас, превращая в пыль, считая что им, "избранным", дозволено всё… Да разве разгуливают и резвятся ароны соломоновичи только в одних психушках?..
Вот такой Николай Подгурский преподнёс читателю подарок — не скучать от правды, а страдать от недостатка её в нашей жизни. Конечно, нынче громкой правдой, проще говоря, гласностью, просто изобилует российская действительность и всё наше повседневье. И вроде бы этим никого уже не удивишь… Но в "Непрерванном полёте" кардинально другое от громкой правды: в нём правда — Голая!
Его герои не сродни выпечке "сдобы" или другой вкусной снеди — они чистые продукты нездоровой идеологии ушедшего и наступившего веков. И Подгурский, в своём романе вводя в главе "Лёва" нового героя — характер поистине скальной породы, академика русской души, — даёт шанс, предоставленный им, возможно, самим Господом Богом. Глава "Лёва" и обследование Павла Каверина в психушке и есть — Голая правда, которую с очевидным надрывом сил человеческих, но психологически тонко и талантливо "перелопачивает" автор.
А исповедь Сидорова на смертном одре ("Кровь")! Это вообще сердцевина Голой правды! Как же таких искренних людей, как этот умирающий лётчик, может любить наше время, наполненное бесконечно живучими, непотопляемыми просвировыми, соломоновичами, шавковичами…
Главы эти особенно подчёркивают окаянность сегодняшних дней, и потому я ещё раз делаю упор на классическую победу романа!
г. Красноярск
Марина Струкова НА ТОМ БЕРЕГУ
Бойл Корагессан один из самых известных современных писателей Америки. В 1968 году окончил университет штата Нью-Йорк, где изучал английскую литературу и историю. У Бойла пять премий О Генри, три премии американского Пен-центра, титул автора "Лучшего американского рассказа", он лауреат премии Медичи, одной из самых престижных в Европе.
Лучшим произведением Корагессана является, на мой взгляд, роман "Восток есть Восток" — печальная констатация ксенофобии в современном обществе, даже там, где толерантность считается важной политической установкой. Постмодернист может счесть это произведение сатирой, реалист — трагедией, что уже говорит о таланте автора, которого понимают столь неоднозначно.
Двадцатилетний японец Хиро Танаки сбегает после драки с судна, вплавь добирается до острова вблизи берегов Америки, где-то в США живёт его отец-американец, которого он наивно надеется найти. Хиро — полукровка, которого за внешность, близкую к европейской, в детстве дразнили и не любили на родине, вынудили уйти из морского училища, ищет в Америке именно пристанище, где нет ксенофобии. Однако "плавильный котёл наций", похоже, плохо справляется с работой. Слабое знание языка приводит Хиро к конфликтам с местным населением, к преследованию полицией. Негры и белые американцы в романе видят искажённую картину происходящего и принимают главного героя не за того, кем он является, что, в конце концов, приводит к его гибели. Все воспринимают друг друга через призму предрассудков. Одна из глав так и называется "Примитивнейшая нация на свете". Вот что говорят друг о друге герои романа.
Хиро рассуждает с чужих слов: "Кто ж не знает, что все негры — полоумные и злобные. Они даже волосатее и зловоннее, чем их белые собратья. Любой японец скажет вам, что негры свирепы, грубы, все сплошь наркоманы и думают не головой, а яйцами". Отец Хиро, бросивший его в детстве: "Как и все американцы, был лентяй, любитель кайфа и разгильдяй". Белый обыватель Турко, не бывавший дальше своего штата, заявляет: "Про япошек надо уразуметь главное: это примитивнейшая нация на свете. Тупее просто не сыскать. Каждый на своём месте, каждый вкалывает до одурения на благо своей расчудесной и совершенно уникальной родины. Они глубоко уверены, что чище их и лучше их в мире нет. Кроме японцев, в Японии никто жить не должен". Молодой полисмен из городка своих же соотечественников из провинции характеризует: "Там такой народец живёт — крысами питается, ногой за ухом чешет, дремучий, как лесная чаща".
Голодный и затравленный полицией и неграми, которым он показался бандитом, Хиро сталкивается с отдыхающей здесь молодой писательницей Рут.
Оказывается, на острове есть поместье богатой американки, считающей себя покровительницей искусств, у неё гостит группа творческих людей. Рут начинает опекать Хиро сначала из жалости, затем увлекается наивным мечтательным юношей, непохожим на окружающих её амбициозных и высокомерных представителей богемы, рисуя которых писатель не жалеет сатирических характеристик. Вот "плечис- тая квадратнолицая блондинка, писавшая таким стилем, словно у неё последняя стадия белой горячки, пучеглазая композиторша, погружённая в извечное метрономическое безмолвие, панк-скульпторша в кожаных шортах и просторной, как балахон, майке". Собрание гротескных образов дополняет любовник Рут, помешанный на изучении рыбок, за которыми лазает с сачком по болотам.
Хиро смотрится здесь чуждо и неуместно. Единственное, что делает возможным притяжение друг к другу представителей разных народов — это любовь, которая, как известно, знать не желает никаких различий. Но в отношения Рут и Хиро вторгается контраст их воспитания. Женщина, выросшая в обществе потребления, понимает, что для неё важнее жених-американец, который гарантирует комфортные условия для творчества. А нелегальный мигрант-японец, который бежит к ней из тюрьмы, куда, наконец, угодил, уже сыграл свою роль: он — просто повод для вдохновения и шума в прессе. "…местный шериф, сотни две обуглившихся на солнце зевак, толпа репортёров — лезут прямо на Рут с микрофонами, и блокнотами машут. "И всё это из за бедного Хиро? — подумала она. — "И из за меня?" Она поправила волосы, сделала ради фотографов сосредоточенное, целеустремлённое лицо. Посыпались вопросы. "Вы приехали, чтобы спасти Хиро Танаку? Правда ли, что у вас с ним роман? Он действительно так опасен?" Эта-то роль была как раз по ней".
Рут не жестока, ей кажется, что Хиро будет спокойнее в камере, всё лучше, чем голодному и больному блуждать по болотам вокруг поместья. И она сдаёт его полиции. А Хиро ненавидит отсутствие свободы и от безысходности и осознания предательства любимой кончает с собой в больнице. Ведь, начитавшись Дзете и Мисимы, он считает себя самураем.
"Поймали. Затравили. Наставили ружья, напустили собак и черномазых. Пинали, материли, унижали. Мороз по коже от их ненависти, глубокой, нутряной — вот вам американская жестокость, сидящая у них в крови. Закон толпы, собачья свора, кто кому горло перегрызет". Толпа же полагает, что ловит бандита.