Страница 32 из 38
Я смотрела на Деню в упор, а он не видел меня, у него перед глазами стояли "мажоры" и друзья. И друзья, видимо, имели "мажоров" швабрами. Или автоматными дулами.
Проснулась с трудом. Голова не кружилась, но были приятные остатки усталости, когда не высыпаешься из-за какого-то важного для тебя дела. Я села на кровати и составила картину вчерашнего вечера. Была кухня, сигареты, парк, поцелуи Дени, нелогичные и прямо так и надо будто. Кто он мне? Вот-вот… но просто… нет, не просто. Это сложно. Это по мозгам ударило, всё сложилось, как и надо было. Как единственный правильный вариант со множеством вариантов, тёплых, солнечных, продуманных до мелочей. Раз-раз — и всё. Что-то есть. Внутри. И снаружи. И его спина, шрам на бритой голове… И татуировки. Как хорошо, что у меня есть Деня. Как хорошо, что он у меня был. Всего несколько дней, но показалось, что дольше.
Позвонила Волкова.
— Ты, блин!.. — начала она было ругаться, но потом передумала и высказалась по делу:
— Сегодня в "Молоке" концерт. Звонил Ляпа-Шляпа, сказал, чтоб мы подходили на Грибанал, если хотим.
— Оки, я приду.
— Ещё бы ты не пришла!!! Как там Нигер? — поинтересовалась мимолётом.
— Э… э… — замялась я.
— Ладно, до вечера, дорогая, — у Волковой, видимо, не было времени ждать, пока я соображу.
— Пока.
Волковой по фигу. Она идёт в "Молоко", чтобы на халяву бухнуть и развлечься. Это я сижу у Ляпы дома и обжигаюсь кофе, а не она.
Тогда почему Ляпа звонит Волковой, а не мне? Хм…
Пришла мысль: "Ляпе всего восемнадцать, он в армии не служил… Жизни не знает".
…Жизни Ляпа, может, и не знал, но играл, как будто установка барабанная вместе с ним родилась. Волкова намахнула нам пива и теперь расслабленно созерцала толпу молодёжи, а за их головами: толстощёкий Сэм с высунутым языком, с басом наперевес. Витя-гитарист — смуглый, с чёрной густой чёлкой. Орущий в микрофон Крэз. Совсем у стены — блестящие тарелки, мелькающие палочки и потная Ляпина рожа.
— Она спешит босая… дорогою из рая… но ранят камни ноги… и нет конца дороге!
У меня в животе всё дрожало и гремело. Музыка прошла насквозь, никаких своих мыслей не осталось, и поэтому радость пёрла из глаз. Прозрачная, без всего.
У Волковой были безумно любящие глаза. И брови изгибались изящно.
Я моталась туда-сюда с поллитровым стаканом пива. Ляпа лихорадочно облизнулся, отпил из пластиковой бутылки минералки, уставился на Витю. Витя размеренно начал, чуть ли не по слогам:
— Полузакрытые глаза мне объяснили, что к чему, и пьяный ветер вновь раздул давно погасшую войну. Ночное небо неспроста пылает в зареве огней. А я бессмысленно шепчу в плену несбыточных идей…
Тут Крэз захрипел:
— Дай!.. мне! Дай!.. мне! Дай!.. мне немного солнца!!! Дай!.. мне! Дай!.. мне! Дай!.. мне холодно-а-ай воды!!!
Толпа запрыгала, что-то крича, из каждого пёрла энергия, я чуть с ума от счастья не сошла. Такое вот концертное счастье: все вокруг — одно целое, через всех продето навылет: "Дай!.. мне! Дай!.. мне! Дай!.. мне!!!" А-а-а-а!!!
Всё остальное не важно.
Утром узнаю, что, пока я веселилась в "Молоке", приходил "такой бритый, кто он, это с ним ты ходишь до ночи?". Ну всё понятно, у Дени любовь ко мне проснулась. Или ещё что-нибудь.
После вчерашнего бесячьего состояния Деня казался устаревшим, не умеющим веселиться челом. Немодным. А кто модный? Тот, кто "жизни не знает"? Внутри всё пело и орало, было на всё ха-тьфу. Жизнь прекрасна и удивительна. "Всё прах и суета сует! Всё ложь и… полнейший бред!" Ляпе надо в голову дать, что он, гад такой, не хочет меня. Да забить!.. "Эх, мама, до чего ха-ра-шо!!!"
Именно в этот момент моего душевного подъёма зазвонил телефон, и голос Нигера на том конце провода великолепно в подъём вписался. Он без всякой лажи сразу сказал:
— Это ты? Погнали гулять.
— О, е-е-е!!!
"Ну и что, что далеко", — подумала я. А он в ответ быстро сказал:
— Я приеду, давай у эскалатора через час.
— Давай!!!
Картина такая: я стою, смотрю на эскалатор, а оттуда выезжает высокий рэппер в светлой кепке "NY", с торчащими ушами, с наглыми глазами и радостной улыбкой до ушей. Плечи широченные, весь здоровый, как конь. Выезжает, и процесс этот не прекращается. О, наконец-то. Идёт ко мне. Под жёлтой клетчатой рубашкой — белая футболка, а ниже — широкие штаны с болтающейся цепью. То, что этой цепью когда-то прилетело некоему приставучему Вове по голове, я как-то старалась не думать.
Первый раз вижу Нигера на трезвую голову и на свету. Он оказался выше меня на целую голову. Это существенно, потому что в моём окружении мальчики в лучшем случае одного со мной роста. Ляпе вообще, если постараться, руку на голову можно положить. Особенно стоя на каблуках.
— Привет! — обрадовался Нигер. — Привет, киска!
Мне льстило его присутствие рядом. Мы ехали в метро, я смотрела снизу вверх и улыбалась, как какой-нибудь американский турист. Потом гуляли по Невскому, я соглашалась на все его мороженки, под конец так наелась, что просто некуда бежать. Зашли на Дворцовую площадь, поглядели на падающих брейк-дансеров. Сели неподалёку в парке у фонтана, взяли пиво. В фонтане бултыхались дети и туристы.
Нигер рассказал про рэп, напел: "Я не верю глазам, я не верю ушам — руль хип-хоп индустрии дали мудакам". Потом смутился. Поглядел на меня своими наглыми глазами и поцеловал.
Дети визжали от восторга. Туристы щёлкали фотоаппаратами.
"We gotta make a change…"
Всё встало на свои места, бардак в голове сменился прибранными полками. Всё просто "без залеча, без ботвы, без всякого отстоя-а…"
Только там была ещё кладовка, в которую были поспешно скиданы мысли о войне и тюрьме, о потных мальчиках и хриплых голосах…
Я перестала заходить к Волковой. То поздно приду домой, то забуду. Волкова не обижалась, тем более что она как раз увлеклась "богатым мужчинкой" и разъезжала с ним по базам отдыха и шашлыкам.