Страница 31 из 38
— В рэппера влюбилась, да? — радостно высказала Волкова свою догадку.
— Как его найти?
— Каком. Пойдём с тобой опять гулять с этим больным Деней. У него, по-моему, от Чечни совсем кукушка съехала. Там и будешь со своим обжиматься.
— Он может не прийти! Он на Юго-Западе живёт!
— Если не придёт, спросим телефон. У кого-нибудь из компании.
Волковой было приятно, что она такая догадливая и даёт советы.
— Ладно. Только телефон ты спросишь. Я стесняюсь.
— Ла-а-адно, бегемотик, — сделала одолжение Волкова. — А Людмилочки нет?
— А она, знаете ли, ванну принимает! Вот! Уже вытирается!..
Нигера не было. Были девушка-яйцо и Миша. И ещё Деня. Мы сидели в "Толстяке" и пили пиво. Ставил Деня. Он веселился и был в своём пофигизме и широте красив. Волкова всё время искала глазами какого-нибудь мужчинку, чтобы сначала глядеть на него, а потом отмахиваться от приставаний. Я сидела как на иголках. Будто и вправду кто-то колол ими солнечное сплетение.
Волкова наконец откликнулась на мои отчаянные взгляды, дождалась, когда Деня и Миша пойдут пописать, и с деланным равнодушием спросила у девушки-яйца:
— А этот, как его… широкоштанный…
— Паша?
— Ага, Паша… Ты его телефон не знаешь? У меня брат хочет с ним поговорить об одном деле.
Как это Волкова ловко придумала про брата, молодец. Девушка порылась в сумочке и даже нашла для Волковой листочек, написала на нём: "Павел, 142 34 75".
Волкова сдержанно поблагодарила, сунула бумажку в карман. Пришли Миша и Деня. Пошли нас провожать, разделившись: Миша с Волковой, Деня со мной и с яйцеголовой. Девушка как-то быстро исчезла, Деня взял меня за руку. Довёл до подъезда. Стоял, смотрел в глаза, потом обнял и хотел поцеловать. Я извернулась, как ящерица, виновато похлопала ресницами и улыбнулась. Влетела к лифту, не заметив даже надписи по дороге. Потом долго стояла на третьем этаже, дожидаясь, пока Деня уйдёт.
А через десять минут я уже звонила в квартиру к Волковой. Та вышла полураздетая, широко зевая. Сунула мне бумажку.
— Что бы ты без меня делала? — сказала важно и тут же, скинув своё томное выражение лица:
— Знала бы ты, как я от этого идиёта Миши отпинывалась! Хрен я ещё пойду с этими даунами!
— И я хрен пойду, — автоматически повторила я.
Мама опять принялась возмущаться и напомнила мне, что времени много и звонить Нигеру будет неприлично.
Это с одной стороны.
А с другой, я соскучилась. Как-то пусто было на душе, точнее, не пусто, а захламлено. Взять бы тряпку, веник, совок и вымести всё ненужное, протереть всё нужное, расставить по полкам аккуратно. Вот Деня, вот Нигер. Этого выкинуть, этого поставить. Или наоборот.
Трубку взял Нигер. Я растерялась и замолчала.
— Это кто? — доверчиво спросил он.
— Это я, — сказала я.
— Ммм… А кто именно?
Тут я вспомнила, что имени моего Нигер не знает. Тогда кто я? Где я? Зачем я? Э… э… э… Во дура, позвонила…
— А!.. Это ты! — каким-то непостижимым образом догадался вдруг Нигер и сказал "ты" таким голосом, что я поняла — обо мне.
— Как поживаешь? — стандартно поинтересовалась я. Ну не могу же я прямо сказать: "Я соскучилась…" Мы знакомы-то два дня, и то еле-еле.
— Хорошо, — ответил Нигер. — А ты?
— И я хорошо, — автоматически повторила я. — Ты почему сегодня не пришёл?
— Ездить далеко! — весело ответил Нигер.
У меня всё упало. Настроение, углы губ, даже руки чуть не отвалились. "Далеко ездить"! Это до меня ему далеко. Мне расхотелось говорить. Горло сжалось, с трудом продралось сквозь него: "Пока".
— Ладно, пока, — удивился Нигер.
Я повесила трубку. Дался мне этот Юго-Запад!!! У меня есть Деня. "Да, есть. Он ничего… Симпатичный…" — принялась убеждать я себя. Да ещё и с войны пришёл. "Со съехавшей кукушкой". Волкова права. Он юмора не понимает. Курит, смотрит в пустоту. Песни поёт, будто носом тыкает: "Девушка должна быть верной! Я солдат, охранял рубежи Родины. Все остальные — лохи! А я имею право на любовь…" Имеет. На мою?
Следующим вечером я сидела у Дени на кухне, подперев голову руками, и рассматривала его армейские фотографии. Перед этим мы нормально так бухнули, у меня перед глазами всё плыло. Деня, голый по пояс, курил, высунувшись в окно. На левом плече — голая баба и надпись "Тамань". На правом — какие-то узоры. И фотографии: вот Деня без татуировок, а вот уже с "Таманью". Вот мама и папа, вот он, увешанный автоматами. Друзья. Снова друзья. БТР…
Деня стрельнул бычком в темноту и сел на табуретку.
— Без войны будет не хватать самого крутого чего-то, чтоб нервы на кулак наматывать, — сказал он. — Чтоб кровь не из царапин, а прямо так лилась… из ран… с мясом развороченным…
"И глаза ясные, — подумала я. — Железо, дым, мат и всё те же ясные глаза. Твои".
— …Умирать — так за что-то такое, большое, — продолжал свою мысль Деня. — Без грязи, кусок сплошной. А мы всё лепим и лепим какой-то пластилиновый ком. Зачем? Я хочу на войну. Чтоб меня там убили. По хрену.
— А я что буду делать?
В этот миг мне и вправду казалось, что, уйди он на войну, я прирасту к окну в скорбной позе.
— А ты жить будешь, — расхрабрился Деня. — Найдёшь себе молодого человека, приличного, не такого грёбнутого, как я, — с наслаждением добивал он себя. "Чтобы услышать опровержение", — догадалась я. И я ответила:
— Зачем мне приличный молодой человек?
Денис пропустил мой порыв мимо ушей, увлёкшись своими мыслями.
— Самое то — это в армии и в тюрьме. Там сразу ясно, что человек из себя представляет… Без всяких, мать их, саво… самовыражений. Там ты один на один с собой. И не в "дедах" и "духах" дело…
— А в чём?
— В людях. Маменькиных сынков развелось до хрена. Всяких сопляков понторылых, которые за папика прячутся. А ты выйди один на один со мной, чмо, вот и поглядим, кто крутой. Мне по фигу, какой он, бля, крутой… Он смерти по-любому не видел, когда рядом с тобой твоих друзей в мясо рвёт. Чмори позорные… Мажоры. Отыметь всех и всё. Всех на хрен в армию…