Страница 32 из 76
К сожалению, Фан Мин был, несомненно, самым неприятным человеком из всех местных представителей китайских властей. Он принял меня достаточно вежливо. Но когда я объяснил причину своего прихода, он стал отвечать уклончиво. Эта мысль не представлялась ему здравой. В Индии много реакционеров. Это опасная страна. Кроме того, у Подготовительного Комитета очень много работы, и он сомневается, что без меня смогут обойтись. "Во всяком случае, — сказал он, — это только приглашение от религиозного общества, совсем не то, что приглашение от самого правительства Индии. Поэтому не беспокойтесь, вы вовсе не обязаны принимать его". У меня опустились руки. Было очевидно, что китайские власти намереваются препятствовать мне даже в выполнении моих религиозных обязанностей.
Прошло несколько месяцев, о "Будда Джаянти" больше не было сказано ни слова. Затем где-то около середины октября Фан Мин обратился ко мне с вопросом, кого я хочу назначить главой делегации: индийцам надо знать это. Я ответил, что я послал бы Триджанга Ринпоче, моего Младшего наставника, добавив, что делегация готова ехать, как только он даст разрешение. Прошло еще две недели, и я уже стал забывать всю эту историю, как вдруг пришел Чжан Дзинь-у, который только что вернулся из Пекина, чтобы сообщить мне: китайское правительство решило, что было бы неплохо, если бы я поехал сам. Я был так рад, что не верил своим ушам. "Но будьте осторожны", — предостерег он меня. "В Индии много реакционных элементов и шпионов. Если вы попытаетесь иметь с ними какие-то дела, то я хочу, чтобы вы поняли: в Тибете произойдет то, что произошло в Венгрии и Польше. (Он намекал на жестокое подавление Россией восстаний в этих странах). Когда он кончил говорить, я понял, что должен скрыть свою радость и сделал все, чтобы показаться обеспокоенным. Я сказал, что глубоко удивлен и озабочен его информацией об империалистах и реакционерах. Это успокоило Чжана, и он перешел на более мирный тон. "Не надо так беспокоиться", — сказал он, — "Если у вас будут какие-то трудности, наш посол всегда придет на помощь". На этом встреча окончилась. Генерал встал и, соблюдая по своему обычаю все формальности, покинул меня. Как только он ушел, я выскочил и, улыбаясь до ушей, рассказал новость своему персоналу.
Через несколько дней я услышал интересную историю об этом повороте китайских властей на сто восемьдесят градусов. Стало известно, что индийское консульство в Лхасе запросило моих чиновников, собираюсь ли я в Индию, чтобы принять участие в празднествах. Получив отрицательный ответ, индийцы передали это известие своему правительству — в результате г-н Неру лично выступил в мою защиту. Однако, китайские власти все еще не хотели отпускать меня. И только когда Чжан приехал в Лхасу и обнаружил, что индийский консул рассказал некоторым людям о вмешательстве Неру, китайцы под угрозой повреждения китайско-индийским отношениям были вынуждены изменить свое решение.
В конце концов я выехал из Лхасы в конце ноября 1956 года, радуясь перспективе свободно передвигаться без постоянного надзора китайцев. Моя свита была довольно небольшой, и благодаря военным дорогам, которые пересекали теперь весь Тибет с севера на юг и с востока на запад, соединяя его с Китаем, мы почти весь путь до Сиккима проделали на автомобиле. В Шигацзе мы остановились, чтобы дать возможность присоединиться к нам Панчен Ламе, а затем продолжали путь на Чумбитханг, последнее селение перед перевалом Натху, через который проходит граница. Здесь сменили автомобили на лошадей, и я попрощался с генералом Динь Мини, который сопровождал нас из Лхасы. Он казался глубоко опечаленным расставанием со мной. Думаю, он был убежден, что моя жизнь подвергается опасности со стороны иностранных империалистов, шпионов, реваншистов и всех остальных демонов коммунистического пантеона. Он дал мне еще много напутствий в духе генерала Чжана и убеждал быть осторожным, добавив, что я должен объяснять всякому иностранному реакционеру, с которым встречусь, какой прогресс имеется в Тибете с тех пор, как произошло "Освобождение". Если они не поверят мне, сказал он, то могут приехать в Тибет и увидеть все собственными глазами. Я заверил его, что буду стараться, и на этом повернул моего пони в гору, начав длинное восхождение наверх, в пелену тумана.
На вершине перевала Натху находилась большая пирамида из камней, увешанная разноцветными молитвенными флагами. По обычаю каждый из нас добавил по камню в пирамиду, мы прокричали изо всех сил "Лха Гьел Ло!" ("Победа богам!") и начали спускаться в королевство Сикким. На другой стороне чуть ниже вершины перевала нас встретила в тумане группа приветствующих, которая состояла из военного оркестра, игравшего тибетский и индийский национальный гимны, и нескольких официальных лиц. Од ним из них был г-н Апа Б. Пант, бывший индийский консул в Лхасе, а ныне политический сотрудник в Сиккиме. Присутствовал также Сонам Топгьел Кази, сиккимец, который был моим переводчиком во время всего визита. И, конечно же, мой друг Тхондуп Намгьел, Махарадж Кумар, тоже был здесь.
От границы меня с эскортом проводили до небольшого поселения на самом берегу озера Цонго, где нам предстояло провести ночь. К тому времени стало уже очень темно и холодно, и снег покрывал землю толстым ковром. Прибыв в селение, я обнаружил прекрасный сюрприз: встретить меня туда приехал и Такцер Ринпоче и Гьело Тхондуп, их обоих я не видел уже несколько лет. Лобсан Самтэн и маленький Тэнзин Чойгьел ехали со мной, так что сейчас впервые в жизни встретились все пять братьев.
На следующий день мы отправились в Гангток, столицу Сиккима, сначала на пони, затем на джипе, а потом на последнем участке пути в автомобиле, принадлежащем Махарадже (королю) Сиккима. В этом месте меня встретил сам Махараджа Сиккима сэр Таши Намгьел. За этим последовал забавный, но красноречивый эпизод. Лишь только мы въехали в город, наш эскорт остановился посреди большой толпы собравшихся людей. Тысячи жителей города, включая множество веселых школьников, стеснили нас со всех сторон, бросая шарфы ката и цветы и не давая нам тронуться, как вдруг, откуда ни возьмись, появился неизвестный молодой китаец. Не говоря ни слова, он сорвал тибетский флаг, развевавшийся на одном крыле автомобиля симметрично сиккимскому государственному флагу, и заменил его китайским вымпелом.
Мы провели в Гангтоке одну ночь, а рано утром выехали в аэропорт Багдогра. Помню, насколько это было малоприятное путешествие. Я очень устал за всю дорогу от Лхасы, а кроме того, накануне вечером состоялся пышный банкет. В довершение всего, на завтрак мне подали лапшу, а затем в автомобиле, когда мы спустились на индийскую равнину, стояла страшная духота.
Ожидавший нас самолет был намного комфортабельнее, чем тот, на котором я летал в Китае. На нем мы прилетели в Аллахабад, где сделали остановку на обед, а затем этим же самолетом прибыли в аэропорт Палам в Нью-Дели. Когда мы проносились на высоте тысяч футов над густонаселенными индийскими городами и сельскими районами, я думал о том, насколько по-разному воспринимаются Индия и Китай. Я еще никогда не был здесь, но уже чувствовал, какая огромная пропасть существует между укладами жизни в этих двух странах. Так или иначе, Индия была гораздо более открытой и свободной.
Это впечатление еще усилилось, когда мы приземлились в индийской столице. Был выстроен большой почетный караул, нас встречали г-н Неру, премьер-министр, и д-р Радхакришнан, вице-президент. Все это было гораздо красочнее и торжественнее, чем все, что я видел в Китае, но в то же время, каждое слово и в приветственной речи премьер-министра, и в частной беседе с деятелями не столь высокого ранга, носило оттенок искренности. Люди выражали свои чувства, а не проговаривали то, что, как они считали, обязаны говорить. Не было никакого притворства.
Из аэропорта я поехал прямо в Раштрапатхи Бхаван, чтобы встретиться с Президентом Индии д-ром Раджендрой Прасадом. Я увидел перед собой тихого старого человека, медлительного и очень скромного. Особенно неприметно он выглядел на фоне своего личного адъютанта, высокого блестящего офицера в форме, и в присутствии своей внушительной церемониальной личной охраны.