Влюбленный воин

Глава 15

Фаро и Солейберт сидели рядышком на мягкой зеленой травке за стенами Гринли. Они были надежно укрыты от любопытных глаз, но все же едва смели прикоснуться друг к другу краем одежды.

– Ты должен уехать сегодня же? О, это слишком скоро… – Берти отвернулась, чтобы скрыть смущение.

– Таков мой долг перед моим сюзереном, – ответил Фаро. – Но я обязательно вернусь, миледи.

Берти снова повернулась к нему лицом, и взгляды их встретились.

– Я и впрямь твоя леди? – спросила она шепотом: – Не смогу вынести мысли о том, что сердце человека, которого я буду ждать, не принадлежит мне.

Фаро долго и пристально смотрел на нее. Затем руки его скользнули под ворот туники, и он снял с шеи изящную продолговатую подвеску на длинной и тонкой золотой цепочке. Какое-то время он держал цепочку прямо перед собой. Потом тихо проговорил:

– В моей родной стране, когда мужчина берет женщину в жены, он дарит ей мангалсутру – символ того, что она замужняя дама и находится под защитой мужа: Обычно это какая-нибудь красивая вещица, украшенная драгоценными камнями, символизирующими любовь мужа.

Берти неотрывно смотрела на подвеску и странные символы, выгравированные на ней. Внезапно ее охватила дрожь, и она бессознательно облизнула пересохшие губы.

– Это украшение, – продолжал Фаро, – находилось в моей семье много поколений и переходило от отца к сыну. Было время, когда я мог бы одарить тебя всеми сокровищами, принадлежавшими моей семье. Но теперь могу предложить только вот это.

– О, Фаро!.. – выдохнула Берти, и глаза ее наполнились слезами. – Твое богатство – ничто по сравнению с моей любовью к тебе.

– Так ты примешь этот знак моей любви к тебе, чтобы он заменил меня, пока я не вернусь? – спросил Фаро, по-прежнему держа перед собой цепочку.

Девушка покраснела и кивнула. Ее обуревали столь сильные чувства, что она не могла вымолвить ни слова. Наконец она наклонила голову, и Фаро осторожно надел цепочку ей на шею, так, чтобы подвеска оказалась под платьем, между грудей.

– Ты оказала мне великую честь, – сказал он, поцеловав ее.

– Нет, Фаро. – Она взяла его лицо в ладони и пристально посмотрела ему в глаза. – Это ты оказал мне честь. Я никогда даже не надеялась… – Горло ее сжал спазм, предвещающий слезы. – Я думала, что меня нельзя полюбить.

Фаро осторожно провел ладонью по ее щеке, утирая слезы, а потом снова ее поцеловал.

– Ты похожа на самый прекрасный лотос, – сказал он. – Твое тело – полное и гладкое, как кремовые лепестки цветка, открывающиеся для меня. Когда я рядом с тобой, я как будто молюсь в самом святом из храмов.

Солейберт разрыдалась от счастья.

– О, Фаро, пожалуйста, – умоляла она, – не покидай меня. Я не смогу вынести мысли о столь скорой разлуке с тобой.

– О, мой цветок, – пытался он ее утешить, – это совсем ненадолго. В мое отсутствие ты будешь чувствовать мою любовь каждое мгновение.

Фаро отстранился и сжал пальцами подвеску, висевшую меж ее грудей. Поцеловав украшение, он вернул его на место и с нежностью прошептал:

– О, миледи Солейберт… – Ее имя прозвучало в его устах как шелест тончайшего шелка.

Влюбленные обнялись и крепко прижались друг к другу. Но тут послышался голос Баррета – он звал Фаро, – и им пришлось разомкнуть объятия.

– Я буду тебя ждать, – прошептала Берти; теперь она уже забыла о печали и была полна решимости.

Фаро кивнул и запечатлел на ее устах последний поцелуй.

– Однажды я подарю тебе вместе с самой прекрасной мангалсутрой нечто такое, что мог создать только Господь. И с сегодняшнего дня ты всегда будешь моей.

Берти улыбнулась и отстранилась от него. Окинув взглядом окрестные холмы, тихо сказала:

– А теперь уезжай побыстрее, иначе я не смогу это вынести.

Осознав мудрость ее слов, Фаро тут же поднялся и поспешно исчез за стенами Гринли.

Берти же еще долго сидела на траве, сидела до тех пор, пока небольшой отряд воинов, направлявшихся в Лондон, не выехал из ворот замка. Фигуры всадников постепенно уменьшались и вскоре скрылись за грядой холмов.

Но последний из всадников задержался на гребне холма и развернул своего вороного коня – словно хотел вернуться обратно к замку.

Берти тут же поднялась на ноги и, глядя на всадника, помахала ему рукой.

– Счастливого пути, любовь моя, – прошептала она. Конь взвился на дыбы, потом развернулся и тоже исчез за холмом.

Тихонько вздохнув, Берти медленно направилась к замку.

Ворвавшись в дом, Хейд хлопнула дверью с такой силой, что на полках вся утварь задребезжала.

– Святая Корра! – воскликнула Минерва.

– Боже милосердный… – пробормотал Руфус, сидевший за столом. Надзирая за посевными работами, он натрудил руки до водяных мозолей, и теперь Минерва обрабатывала их мазью, чтобы потом перевязать.

– Что с тобой, моя фея? – спросила Минерва. – Что случилось?

– Нечего особенного, – ответила Хейд. Швырнув свой недавно собранный мешочек в угол, она вышла на середину комнаты и, скрестив на груди руки, уставилась на Руфуса. – Не пора ли тебе заканчивать, Минерва? – спросила она, нахмурившись.

– Я могу и сам перевязать себе руки, – в смущении пробормотал Руфус; ему хотелось побыстрее убраться отсюда – подальше от разгневанной Хейд.

Хейд направилась к соседней комнате. Обернувшись, сказала:

– Да, это было бы замечательно, Руфус. Всего хорошего.

Руфус тотчас же вскочил на ноги.

– Нет, сиди, – приказала Минерва. Руфус послушно сел, а старуха повернулась к девушке: – Хейд, я терпеть не могу твоих детских истерик и скандалов. Придержи свой язычок. – Она взяла чистый лоскут и принялась перевязывать руку Руфуса. – А если не можешь сдержаться, отправляйся куда-нибудь в другое место.

Хейд вздохнула и пробормотала:

– Это не скандал и не истерика, Минерва. Просто я… – Она снова вздохнула.

– Хейд, дорогая, потерпи немного, – проговорила старуха. – Сейчас я закончу дело, и ты все мне расскажешь.

Тут с полки вдруг съехал горшок и, упав на пол, разлетелся вдребезги.

– Господь милосердный… – прошептал Руфус.

Хейд даже не взглянула на разбитый горшок. Приблизившись к Минерве, она пристально на нее посмотрела, затем процедила сквозь зубы:

– Что ж, очень хорошо. – Еще один горшок обрушился на грязный пол. – Я подожду.

Минерва с невозмутимым видом принялась перевязывать другую руку Руфуса.

Третий горшок треснул прямо на полке, где стоял. Минерва подняла голову и проворчала:

– Милая, тебе придется убрать все это.

– Ради Бога, Минерва… – в испуге пробормотал Руфус. – Если следующий горшок упадет мне на голову…

Четвертый горшок закачался на полке – и разбился об пол.

– Лучше успокойся, Руфус, – посоветовала Минерва. Она вытащила из-за пояса кривой нож и обрезала лоскуты у самых узлов. Потом взяла Руфуса за руки и вполголоса принялась читать молитву (в этот момент ложка с длинной ручкой, покоившаяся в отваре трав, стрелой пролетела через комнату, разбрызгивая какую-то зеленоватую жидкость, и ударилась о дальнюю стену).

– Тебе следует подержать повязки всю ночь, – сказала старуха, поднимаясь из-за стола. Направившись к полке, она сняла с крючка небольшой кожаный мех. – А утром омой свои руки вот этой водой. – Она протянула мех Руфусу.

– Прими мою благодарность, Минерва, – сказал арендатор и тут же громко вскрикнул: огромный горшок спрыгнул с полки и разбился об пол прямо у него за спиной. – Всего хорошего вам, леди Хейд, – проговорил он с дрожью в голосе. И тут же выскочил за дверь. Дверь с громким стуком захлопнулась за ним, судя по всему, без его участия.

Минерва повернулась и внимательно посмотрела на девушку. Окинув взглядом комнату, спросила:

– Когда же ты успела научиться всему этому?

Но Хейд нисколько не интересовали горшки, разбитые ею в гневе. Глядя в глаза старухе, она заявила:

– Я хочу, Минерва, чтобы ты погадала мне сейчас же. Раскинь камни.