Страница 134 из 136
Возле елок хороводами кружились рыжики, влажно розовели пахучей кожицей сыроежки; празднично пахла и забавно взглядывала из травы многоглазая земляника.
Особо любопытно и азартно получалось искать грузди: они, будто ребятишки-карлики, прятались в землю, забрасывались с головой разными палочками и веточками, посохшей травкой.
У Темки было страшное чутье на грузди. Он не копался, как Васька или Гринька, в мягких горбинках мха, стараясь наткнуться на гриб. Осмотревшись и даже принюхавшись, Темка прямо шел к еле заметному бугорочку и, осторожно запустив в него руку, нащупывал тугой, чуть шершавый груздь. Ловко чиркнув по ножке ножом, обдувал добычу и аккуратно клал ее в самоплетеную корзиночку.
Зато Васька лучше брата понимал в лесу все живое. Все скворчиные дупла, норы сурков и даже волчиные логова старший Щукин знал наизусть. Он таскал брата и Гриньку то к болоту, то на гарь и увлеченно говорил:
— Лес — он что книга, я так думаю. Который слепой или неграмотный, тот ничего прочитать не сумеет. А грамотей — будьте добры! — каждую буквочку выучил и слова из них складывать может.
Гриньке казалось, что Васька просто повторяет слова своего отца.
Они неустанно сутками бродили по лесу, слушали тонкую, как ниточка, музыку дрозда-рябинника, соловьиные хмельные коленца, игрушечные звуки, вылетавшие из горлышек пеночек и славок — птичек величиной с пятак.
Васька никогда не спутывался: галка кричит или скворушка-чудак передразнивает галку.
Мальчишки собирали вблизи сизых болот морошку — ягоду вкусом вроде малины или ежевики, мазали губы сладким соком черники — круглой черной, иногда с голубоватым налетом. И сто раз на дню валялись в косматой траве, как огнем сжигая рубахи и штаны.
Темка иногда наполнял консервные банки черникой, выжимал из нее сок, похожий на вино.
Приятели чокались друг с другом консервными банками, делали важные лица и опрокидывали густую жидкость в рот. Потом изображали из себя захмелевших выпивох и хохотали во весь рот.
Иногда им особо везло, и они видели, как где-нибудь на полянке козлы стукаются рогами, или натыкались на белый гриб в фунт весом.
Когда в лесу было тихо, Васька вздыхал и говорил:
— Дерево без птиц — какое дерево? И без шума листочков — не дерево. Так, скука одна. Мне в такую пору мшанник интереснее. У него свои звуки есть. Айдате к болоту!
Мать отпускала Гриньку с новыми товарищами даже на ночь.
И тогда где-нибудь в звенящем, охающем, таинственно-страшном бору полыхал до света огромный костер, и по бронзовой чешуе сосен бегали и ползали черные тени; кричали деревья сычиными голосами, плакали влюбленными горлинками.
Мальчишки сидели у костра и, замирая от страха, от счастья, сочиняли разные увлекательные подвиги, — сами и сочинители, и герои приключений.
По утрам первым непременно просыпался Васька, тащил ветку, посыпанную росой, к костру и тряс ее над головами брата и Гриньки.
Те вскакивали, как обожженные, и, бычками воззрясь на Ваську, тихо ругались.
Васька смеялся:
— Уж волк умылся, уж кочеток спел, а вы все спите, будто застреленные.
И широко показывал на солнце, на деревья, на траву.
От пригретой лучами влажной травы слоился слабый парок; сосны на каждой хвоинке держали по самоцветному камешку росы; и птицы во всю силу горлышек играли свою музыку.
Казалось, радости этой и новизне никогда не будет конца. Но внезапно Гринька с тревогой и недоумением ощутил какое-то недовольство. Сначала он никак не мог понять: что такое? И так думал, и так прикидывал — нет, непонятно, отчего в груди что-то тихонечко ноет и цепляет за сердце.
И все-таки догадался. А догадавшись, даже покраснел от неуважения к себе, от злости. Голуби! Он, Гринька, укатил сюда, в лес, и даже ни разу не вспомнил, не помечтал о птицах. Это была, конечно, непростительная забывчивость и, если хотите, измена голубям.
Изругав себя всеми словами, какие знал, Гринька с твердой решимостью пошел к маме. Он скажет ей раз и навсегда, что уже не маленький и тоже имеет право, чтоб ему хорошо жилось.
— Нет, Гриня, — выслушав его, сказала мама, — тебе совсем тут не нужны голуби. Тебе ладно и без них.
— Нет, не ладно, — насупился Гринька. — Мне никогда не будет ладно без голубей.
— Потерпи, Гриня, — тоже немножко нахмурилась мама, — скоро кончится лето, и мы поедем домой. Там посмотрим.
— Я не хочу смотреть, — упер Гринька глаза в пол. — У всех что-нибудь есть. У Васьки с Темкой — лес, у Леньки Колесова — голуби, у меня — ничего. Я как нищий.
Гринька потоптался на месте и сказал с отчаяньем:
— Если ты не купишь птиц, я не знаю, что будет...
Мать кинула взгляд на сына, увидела слезы в его глазах, вздохнула:
— Обо всем плакать, сынок, — ослепнешь.
— Я не обо всем. Я о голубях.
— Потерпи. У нас столько дел в огороде. Я и так валюсь с ног. Надо носить воду, полоть, окучивать картошку.
— Я буду все делать сам, мама. Купи голубей.
— У тебя не хватит времени, сынок. Ты не знаешь, как много сил отнимает огород.
— Знаю. Все равно буду делать сам.
— Господи! — обозлилась мать. — Ну, что ты в них нашел хорошего? Мученье с тобой!
— Купи голубей, мама. А то я заболею и даже, умру. Ты потом всю жизнь будешь реветь.
— Ладно, я подумаю, — сказала мать, заплакав.
На другое утро она буркнула Гриньке:
— Можешь держать, но только четыре штуки. Тебе хватит две пары этих идолов?
— Мамочка! — закричал Гринька и бросился к матери на шею. — Мамочка, ты самая лучшая на земле и еще лучше!
В субботу Журин пошел в деревню и сообщил Ваське с Темкой вроде бы так, между делом:
— Мама дала полтинник. Завтра — воскресенье, и я пойду на охотницкий базар. У меня будет две пары голубей.
— Врешь! — округлил глаза Васька. — Не может быть!
Гринька показал товарищам круглый блестящий полтинник.
— И мы с тобой! — закричал Темка.
— Конечно, — великодушно согласился Гринька. — Вы же мои самые лучшие товарищи.
Утром, когда Журин вскочил с постели, Щукины уже стояли возле заборчика, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
— Ох, и спишь долго, — недовольно проворчал Васька. — Мы уже тут, считай, битый час толчемся.
Гринька быстро запихал в рот кусок хлеба, плеснул себе в лицо холодной водой, и они почти рысью побежали в город.
На самой окраине Васька спросил:
— А во что ты, Гринька, положишь купленных голубей?
Журин ахнул и растерянно посмотрел на приятелей: в горячке он совсем позабыл приготовить для птиц садок или корзинку.
— Эх, ты! — засмеялся Васька. — На, держи!
И он вытащил из кармана штанов прочный холщовый мешочек. В таких мешочках продают фабричную дробь.
— Ладно, — обрадовался Гринька. — Спасибо. И не выламывайся.
На охотницком базаре было шумно, тесно, пестро. Над ним носились и колотились друг о друга разные запахи: дух влажного пера, немытой собачьей шерсти, кроличьего пуха и даже едкие запахи малых лисенят.
Поторговывали да поменивали птиц всякие человеки, и были у них полные рты громких и заманчивых слов.
Гринька, Васька и Темка сначала растерялись от гвалта и толчеи базара. Продавцы, у которых голуби торчали за пазухой, в мешочках и даже в карманах рубах, толкали и тискали мальчишек, хватали их за рукава, кричали:
— Рви по дешевке! Век за меня молиться будешь!
Гринька поостерегся сразу покупать птиц. Ленька Колесов еще давно рассказывал ему, как на голубинке обманывают простофиль, подсовывая вместо дорогих ту́рманов или тучерезов пестрых беспородных гонцов. А бывает хуже того — могут всучить голубя с хромым крылом, больного, нелетного. Также не следовало покупать старых «злых» птиц, которых все равно не удержишь на новом месте. Как только их развязывают — они улетают к старому хозяину.
И, боясь обмана, Гринька решил очень правильно: сначала смотрел на торговцев птицами, а потом уже — на самих птиц. Если мальчишка или дяденька не походили на явных жуликов, Гринька приценивался к голубям и даже осматривал их.