Так умирают короли

Светлана развернулась и пошла к фургону. Кожемякин последовал за ней. Пока я оставался рядом с Горяевым, он как будто был еще с нами. Но когда я развернусь и уйду, это будет полный разрыв. Я чувствовал себя неловко и никак не решался сделать первый шаг в сторону.

— Наверное, сегодня не самый лучший день для начала работы, — определил Горяев.

Он оказался чертовски проницательным парнем. Я вежливо кивнул, подтверждая, что он не ошибается.

— Алекперов предупреждал меня, что возможны любые неожиданности…

— Давно?

— Что — давно? — не понял Горяев.

— Давно Алекперов предложил вам прийти в нашу программу.

— Месяца три назад состоялся первый разговор. А что?

Я не смог ему ответить, потому что потерял дар речи. Три! Месяца! Назад! Когда Самсонов еще был жив! Алекперов искал нового ведущего! Как будто заранее знал, что Самсонову осталось жить всего ничего!

Глава 40

До Алекперова не смогли добраться сразу. Сначала допросили Горяева. Он не сказал ничего нового, но под протокол подтвердил, что Алекперов действительно предлагал ему возглавить программу «Вот так история!» задолго до загадочной гибели Самсонова. Это прибавило Мартынову решимости в попытке вызвать на допрос Алекперова, но затея закончилась ничем. Алекперов демонстративно проигнорировал две посланные ему одну за другой повестки и на допрос не явился. При этом он не пытался представиться больным, ни каким-нибудь другим способом облагородить свой отказ. Мартынов злился и объяснял мне, что у Алекперова сильные покровители, потому-то тот и ведет себя так дерзко.

— Если бы не его «крыша» на самом верху, мы давно бы до него добрались, — просветил меня Мартынов.

Он все-таки нашел противоядие. Через некоторое время произошла утечка информации. Газеты написали, что существует версия о причастности Алекперова к нашумевшему «делу Самсонова», и косвенным подтверждением правоты следственной бригады является то, что Алекперов старательно уклоняется от общения е ней. Нигде не было написано, но подразумевалось, что Алекперов действительно виновен и его давно доставили бы в наручниках куда следует, если бы не могущественные покровители.

Насчет покровителей — это был сильный ход. События стали развиваться в невыгодном для кого-то направлении, и Алекперову, судя по всему, стоявшие за ним люди посоветовали не раздувать конфликт, потому что ситуация выходила из-под контроля. Алекперов сам позвонил в прокуратуру и попросил о встрече. Мне сообщил об этом Мартынов. Он позвонил поздним вечером и в двух словах обрисовал складывающуюся обстановку. У него был торжествующий голос победителя. Я поздравил его с успехом, потому что не думал, что следователь прокуратуры, пусть даже и старший следователь, сможет справиться с таким крутым парнем, как Алексей Рустамович Алекперов.

Но, как выяснилось, Мартынов звонил мне не за тем, чтобы отрапортовать об успехах.

— Ты мне нужен, Женя. Сможешь завтра к девяти подъехать в прокуратуру?

— Конечно, — сказал я, еще ничего не понимая.

— Будешь моим секретным оружием, — туманно пояснил Мартынов и засмеялся.

Я понял, что он не хочет обсуждать эту тему по телефону. Санкцию на прослушивание дает, прокурор. Сейчас прокуратура сама опасалась быть прослушанной. Только осознав этот факт, я понял, на какую зыбкую почву ступил Мартынов. Он вторгся в область, где властвовали настоящие гиганты: большая власть и большие деньги. Достаточно сделать один неверный шаг — и тебя сотрут в порошок. И потом не будет ничего — ни тебе посмертного ордена, ни пожизненной пенсии вдове.

Мартынов же, как мне показалось, совсем не задумывался о печальном. Он почувствовал, что игра пошла, и стремился закрепить успех. Утром я обнаружил, что он пребывает в приподнятом настроении.

— До поры до времени тебя вообще не будет ни видно, ни слышно, — изложил он свой план. — Я буду допрашивать Алекперова, а ты пока почитаешь газетки в соседнем кабинете. Когда я почувствую, что он спекся и ему осталось всего чуть-чуть, появишься Ты, и мы его дожмем общими усилиями.

— Как же мы его дожмем? — затосковал я.

У меня сложилось впечатление, что Мартынов слабо представляет, с кем ему придется общаться. Алекперов — не мальчишка-карманник, которого приводит в трепет одно только слово «допрос».

— Помнишь, ты мне рассказывал о разговоре Алекперова с Самсоновым?

— Это когда шел разговор о внесении изменений в программу? — вспомнил я.

— Вот-вот. И Алекперов тогда дважды повторил, что надо бы Самсонову прислушаться, иначе его скоро начнут бить,

— Но это было выражено в шутливой форме.

Мартынов нервно хрустнул пальцами.

— Давай на время забудем о том, что тебе в алекперовских словах послышалась шутка, — предложил он. — Пусть все будет всерьез. Ну вот так тебе услышалось, что там угроза была!

Я начал смутно догадываться о роли, уготованной мне.

— Когда я тебя приглашу, ты подтвердишь, что Алекперов угрожал Самсонову.

— Никогда! — замотал я головой.

— Почему?

— Потому что интонация была шутливая!

— А смысл сказанного? А сама атмосфера? Разве ты не почувствовал ничего?

— Почувствовать-то я почувствовал…

— Вот! — воскликнул Мартынов и уличающе ткнул меня в грудь пальцем. — Не важна интонация! Важно то, что стоит за словами!

— Он на меня в суд подаст. И выиграет дело.

— Не выиграет. Вас было трое: ты, он и Самсонов. Самсонов мертв. Больше свидетелей нет. А то, что Самсонова в конце концов убили, косвенно поворот в твою пользу. Так что ни один суд не удовлетворит алекперовский иск. Да он и судиться-то не будет. Если мы не сможем доказать его вину, он будет только одного желать — чтобы все как можно быстрее забыли о нем и о его причастности к этому делу. Так что самое страшное, что тебе грозит, — это его, Алекперова, персональная к тебе нелюбовь. Но это, я думаю, ты переживешь. Уедешь к себе в Вологду и все забудешь.

Мартынов ободряюще потрепал меня по плечу. Мне не оставалось ничего другого, кроме как вздохнуть.

Алекперов прибыл в половине десятого. К этому времени я уже сидел в смежной с мартыновским кабинетом комнате, и все, что в том кабинете происходило, слышал очень хорошо, поскольку соединяющая два помещения дверь была приоткрыта. Мне показалось, что Мартынов сделал это намеренно, чтобы я был в курсе происходящего и успел подготовиться к своему выходу.

Кроме Мартынова, судя по голосам, в кабинете находились еще двое сотрудников, которые создавали численный перевес в надежде психологически подмять Алекперова. Но начало допроса, к моему удивлению, оказалось миролюбивым. Не допрос, а дружеская беседа. Мартынов проявил живейший интерес к телевизионным делам. Ему хотелось знать и то и это, и Алекперов с завидным усердием прочел присутствующим краткую лекцию о телевидении. Зная, зачем его пригласили, нельзя было не удивиться тому, как бестрепетно транжирит свое время Мартынов. Так они пробеседовали более четверти часа, и я уже думал, что это никогда не закончится, как вдруг Мартынов, не меняя интонации, объявил, что пора бы уже перейти непосредственно к допросу, и предупредил Алекперова об ответственности за дачу ложных показаний. Там, в кабинете, повисла тягучая пауза, и я вдруг понял, что напрасно сомневался в профессионализме Мартынова. Я не был на подозрении, но, как и Алекперов, почувствовал, как изменилась атмосфера, и даже мне стало немного не по себе.

Сначала шли традиционные вопросы: фамилия, имя, отчество, дата и место рождения. Алекперов отвечал четко и кратко, и я чувствовал его напряжение, проступающее сквозь внешнюю невозмутимость.

От стандартных вопросов Мартынов не перешел сразу к «делу Самсонова». Разговор крутился вокруг телевизионных дел, как будто следователь исподволь подбирался к главному. Как распределяется эфир?

Кто занимается закупкой программ? Сильна ли конкуренция между каналами и как между этими самыми каналами решаются спорные вопросы? Все это почему-то интересовало Мартынова, и мне опять показалось, что он нещадно транжирит время.