Страница 20 из 91
— Они хотят тебя интубировать, чтобы не дать тебе захлебнуться, если кровотечение, опять повторится.
В Союзе они оба были фельдшерами, и ей не нужно было на пальцах объяснять сложный процесс установления дыхательной трубки в трахею, который и назывался интубацией.
— А надо? — тихо спросила она.
— Говорят, что надо.
— Ну, надо, так надо, — услышал он на удивление смиренный ответ.
Часом позже он ругал себя за поспешное решение. С чувством вины он смотрел, как Вича порывалась встать и выдернуть раздражающую горло трубку. Умом он понимал, что внутривенный наркоз сотрет это из ее памяти, но его сердце с трудом выдерживало такое зрелище.
«Перед тем как дать согласие, нужно было позвонить ее лечащему врачу и спросить его совета. Как долго она будет на этом аппарате? Как перенесут ее легкие механическое раздувание? Не выбрал ли я из двух зол худшее?» — роились невеселые мысли…
Но это все было в прошлом году. А сейчас он сидел в этом, ставшим уже до ненависти знакомым коридоре, и думал, с каким бы удовольствием он поменял свои мысли теперешние на те, годичной давности.
— Я бы все отдал за то, чтобы стоять сейчас рядом с заинтубированной Вичей, чем сидеть здесь и ждать сурового вердикта врачей. Не зря говорят, что все познается в сравнении. Пусть опять будут мучительные дни привыкания дышать самостоятельно, пусть она будет долго сипеть как последний куряка изза поврежденных трубкой голосовых связок, пусть за ней надо будет ходить как за малым дитем. Пусть! Лишь бы она выжила!..
А над Вичей в это время колдовали врачи. Их речь была непонятна ей, совсем как в далеком младенчестве, когда у нее, еще семимесячной, остановилось сердце. Тогда никто не знал причины ее болезни. Ее легкие все время были забиты вязкой мок. Постоянная лихорадка вызывала обильное потоотделение, и ее худенькое тельце покрывалось белым кристалликами соли. Но в тот момент врачам было не до этих странных симптомов, они боролись за жизнь маленькой Вики. А она барахталась в воде перемешанной с грязью и никак не могла выбраться на поверхность за живительным глотком воздуха. Ее ручки запутались в тонких нитях водорослей, но страха не было. Эти водоросли несли что-то мягкое, родное и влекли за собой. Черный холод бурлящей воды отступал назад. Вокруг становилось светлее, голубые проблески безмятежного неба все чаще пробивались сквозь мутное месиво. Наконец спасительные нити вытянули ее из бурлящего ручья. На свету они оказались вовсе не водорослями, а черными, как смоль локонами лесной красавицы.
Маленькой Вике улыбалась незнакомая, но почему-то очень родная тетенька. Вид счастливых глаз женщины заставил сердечко малышки радостно забиться.
С тех пор сердце Вичу не подводило. Но годы борьбы с инфекциями и кислородным голоданием взяли свое, и наступил момент, когда оно не выдержало. Еще год назад ее сердце из последних сил работало даже тогда, когда легкие уже сдались и перестали дышать. То мизерное количество кислорода, что еще оставалось в крови, было отдано мозгу, и вместе они отстояли свою хозяйку. Но в этот раз истощенные недугом редуты рушились один за другим. Уже шла тридцатая минута, как остановилось сердце пациентки, и, несмотря на все усилия врачей, оно не хотело заводиться. Приближался момент, после которого успех возвращения больного к жизни равнялся нулю. С приближением развязки напряжение в реанимационном боксе нарастало.
Чувство горечи от неминуемой потери такой молодой еще пациентки наполнило комнату. Но вдруг, как по мановению волшебной палочки, нервное напряжение спало, и воцарилась спокойная рабочая атмосфера. Именно в этот момент на кардиомониторе появились признаки хаотичных сокращений отдельных волокон сердечной мышцы. Воспрянувший руководитель реанимационной бригады резко скомандовал: — Приготовиться к дефибрилляции! Одного электрического разряда хватило, чтобы завести отдохнувшее сердце пациентки. Ликующий реаниматолог вылетел с радостной вестью в коридор и начал оживленно описывать мужу больной геройские усилия всего персонала. Не веря своему счастью, мужчина смотрел на него с глупой улыбкой, и по его лицу текли тихие слезы радости. Врач приобнял его одой рукой и повел к жене. Вича лежала в центре комнаты под яркими лучами операционной лампы, и два санитара убирали разбросанные по всему полу причудливой формы пакеты и упаковки от одноразовых инструментов и шприцев.
— А почему у нее на глазах липкая лента? — с тревогой спросил Дича, показывая на тонкие полоски скотча, державшие ее веки закрытыми.
— Чтобы не повредить роговицу во время реанимации. Если хотите, вы их можете уже снять, — сказал врач и быстро вышел.
Дича аккуратно, чтобы не сделать Виче больно, отлепил скотч от век. Взглянув в ее открывшиеся глаза, он почувствовал резкую слабость, и его колени задрожали. Он машинально оперся о стол, на котором лежала его любимая, и земля начала уходить из-под ног.
— Только не это! — второй раз за последний час взмолился он, и с силой зажмурился, пытаясь заслониться от увиденного.
На него смотрели невидящие любимые глаза с широко расширенными зрачками, которые не реагировали на слепящий свет операционной лампы.
Глава 2. Приобщение
Яркое летнее солнце никак не давало заснуть. После бессонной ночи мучавший Вику кашель отступил, и мама отправила ее спать на свежий воздух в беседку. Теплая нега дремоты уже несколько раз пыталась окутать ее, но налетающий порывами ветер, качал кроны деревьев, то и дело открывая путь слепящим лучам солнца. С каждым пробуждением видения виновников ее ночных мучений всплывали перед глазами. Их лица были такого неестественно вишневого цвета, что нельзя было различить губ. Они судорожно хватали ртом воздух и походили на морских окуней. Их выпученные, налитые кровью глаза довершали сходство.
«Не зря говорят, что рыба снится к болезни», — подумала Вика, крепче сжимая веки.
Она надеялась, что эти морские гады еще крепко пожалеют о содеянном. Ведь именно они помешали ее вечерним процедурам, что привело к обострению болезни.
Каждый вечер Вика исчезала куда-то на пару часов, но всегда возвращалась к тому времени, когда дачные друзья были готовы к очередным проделкам. Иногда сотоварищи собирались чуть раньше и забегали за ней, но ее комната неизменно была пуста. Поначалу ребята шутили меж собой, строя всякие глупые предположения.
— Я думаю, она потерялась в шкафу и не может решить во, что бы принарядиться, — с нотками зависти начинали девчонки.
— Да нет, зачиталась где-нибудь на озере, — продолжал ктото, зная ее любовь к книгам.
— А что, если бегает на свидание к лешему? — засмеялись братья-близнецы, которые как-то видели ее под вечер выходящей из леса.
Сама Вика отмалчивалась или коротко бросала: — Бродила в поисках вдохновения.
Друзья знали ее склонность к стихоплетству и не стремились попасть на ее острый язычок. Про особо настырных она как-то насочиняла смешных четверостиший, и те теперь предпочитали помалкивать. Так что дальше осторожных догадок дело не шло. И только Яна знала, что в это время ее младшая сестренка изнуряла себя дыхательной гимнастикой, очищая свои больные легкие от скопившейся за день мок. Вика скрывала свою болезнь о друзей и всегда уходила вглубь леса, чтобы никто не слышал ее надрывного кашля. Какофония ее свистящего и хрипящего придыхания отталкивала окружающих, и она не раз испытывала это на своем горьком опыте. Только вдали ото всех она могла спокойно освободиться от вечно сопутствующей ее мок. Каждая капля выходившей вязкой слизи добавляла ей несколько минут свободного дыхания и активности в наступающем вечере. Она давно поняла, что лишь благодаря внутренней дисциплине и постоянному уходу за своими легкими можно держать болезнь под контролем.
Но вчера ее целенаправленная борьба с недугом была нарушена пришлыми пижонами, пестрая одежда которых совсем не подходила для лесных прогулок. Городские меломаны прослышали о том, что барабанщик одной популярной ленинградской рок-группы отдыхает здесь со своей командой и решили поручкаться с ее известным лидером. Но сначала пижоны ошиблись деревней, а потом и вовсе заблудились. Злые и измотанные, они решили освежиться и спускались к озеру, когда услышали странные звуки. Среди густых зарослей они не сразу заметили сидевшую на корточках девушку.