ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

- Антон Антоныч… - заговорили опять в один голос пять мужиков.

- Отстаньте, говорю, после… Фу ты! пристали! Слышь, зовет!..

Из соседней комнаты раздался светлый голос, произносивший букву р таким образом, что, казалось, выбивали дробь на барабане.

- Антон Антоныч, куда вы запрррропастились… Ступайте скорей; дел множество… не перрределаешь.

- Иду-с! - проговорил письмоводитель, вырываясь из толпы мужиков, как из омута, и быстро исчезая в дверях комнаты, где становой чинил суд и расправу.

Станового звали Соломон Степанович: он точно самой судьбою предназначен был к своей должности.

- Читай, Антон Антоныч, что там еще?.. Фу, какая пррро-пасть! - пробарабанил Соломон Степанович.

Письмоводитель глухо кашлянул и приступил к чтению. Странное дело! Антон

Антонович говорил с мужиками ясно, так что легко было понять каждое его слово; но как только принялся он читать (правда, по множеству бумаг, он торопился), изо рта его послышались звуки, весьма похожие на то, когда бутылку, налитую водою, опрокидывают горлышком книзу; тем не менее при большой привычке можно было разобрать следующее:

"Его благородию, почтенному человеку Соломону Степановичу Цыпкину от города Суздаля мещанина Григория Носкова всеслезное прошение.

"Ваше благородие, истинный благодетель человечества!

"Торгую я разным собранием промыслов, "Судом страшным", "Долбилой и

Гвоздилой", "Мудростию Соломоновою", разукрашенных и золотом украшенных, и разными такими, и в лист и менее листа, для славы и забавы православного народа, нужного для часа смертного. Пришел я в село Малицы и взят был в полицию бурмистром, который есть самый пропащий человек, за продажу оных. А за что он взял и по какому праву? Почему, всеслезно прошу вас, истинный благодетель человечества, оное достояние мне отдать и чтоб я по малой цене продавал его, и христианам была от того польза. Все сие писал города. Суздаля мещанин Григорий

Носков руку приложил…"

- Ну, чорррт с ним! отпусти его! - послышался голос станового, - да скажи ему, чтоб деррржал ухо востро, то есть не насчет пррродажи картин, а насчет писания просьб… Навостррится, всем стрррочить станет; пожалуй, и к губернатору напишет - я этого не люблю! Ну, что там еще?..

- Письмо помещицы Хрюшкиной, Авдотьи Павловны, - с большею ясностью проговорил на этот раз Антон Антонович.

- Фу ты пррропасть, как пахнет! точно духами пишет, а не чернилами! И облатка голубая… Модница, нечего сказать… Читай, Антон Антоныч…

Стоявшим в прихожей снова показалось, как будто бутылку с водою опрокинули горлышком книзу.

"Милостивый государь Соломон Степаныч (забормотал письмоводитель), посылаю к вам крестьянина моего Акинфия с покорнейшею просьбою наказать его хорошенько. Не описываю вам причин моего неудовольствия, потому что описание это еще больше взволновало бы меня и расстроило мое слабое здоровье. Надеюсь, милостивый государь, вы, как всегда, уважите просьбу дамы, которая имеет честь быть вашей слугою

Авдотья Хрюшкина".

- Фу, чорррт возьми, да что ж это она в самом деле? - прозвучал голос

Соломона Степаиыча, - что ж она думает, нам только и дела-то сечь ее мужиков! На неделе раз пять посылает…

- А пускай ее посылает, Соломон Степаныч, пускай посылает; это ничего… - с какою-то мягкостью произнес письмоводитель и вдруг, понизив голос, начал шептать что-то.

Петя испуганными глазами поглядел на мужика с подбитым глазом; но, к великому удивлению мальчика, лицо мужика оставалось так же весело и беззаботно, как и прежде; изредка разве тень неудовольствия пробегала по нем, но это было в тех случаях, когда вой бабы у крыльца раздавался звонче обыкновенного. А между тем шопот продолжался во второй комнате, где заседал становой.

- Ну, хорошо, - произнес, наконец, тоном примирительным Соломон

Степанович, - пускай убирается к чорррту, пусть его идет, когда так… Хорошо!..

Может домой ехать, скажи ему! да чтоб язык держал на привязи.

- Скажу-с… Ему не впервой-с, - вымолвил Антон Антонович и с этими словами снова явился в прихожую.

- Антон Антоныч, сделайте милость, батюшка… - заговорили опять, насовываясь друг на дружку, мужики, стоявшие у двери.

- Да что вы в самом деле? Сказал: погоди… Прочь! - чуть не крикнул дыневидный письмоводитель, принимаясь толкать мужиков, из чего можно было заключить, что чашечка его тщетно тыкалась в их ноги.

Мужики повесили голову, а Антон Антонович поднял свою несколько раскрасневшую тыкву и прямо пошел к подбитому глазу.

- Ступай с богом, Акинфий, - произнес он, понижая голос, который опять получил ясность и мягкость, - поезжай, брат, домой. Смотри только… понимаешь?

(тут он выразительно приложил указательный палец к губам и быстро потом перенес его к спине).

- Помилуйте, Антон Антоныч, нешто мы этого не знаем! нам не впервой! - возразил подбитый глаз, как бы гордившийся своими визитами в становую квартиру.

- Ну, то-то же! Ступай с богом… ступай! - кротко сказал письмоводитель.

Акинфий поблагодарил, поклонился и вышел. Не прошло минуты, дверь на крыльцо снова отворилась и пропустила высокого, статного и очень еще красивого человека, несмотря на то, что ему было уже под пятьдесят. В правильных чертах его и во всей осанке проглядывало какое-то достоинство; уже по одному спокойствию, с каким вошел он, можно было догадаться, что он явился по собственному делу, и притом такому делу, которое не имело большой важности. Столкнувшись почти нос к носу с письмоводителем, он не кланялся униженно, а сказал попросту: "Здравствуйте, батюшка!" и принялся разглаживать окладистую белокурую бороду.

- Зачем пожаловал? - спросил Антон Антонович, любезно выставляя вперед свою дыню.

- А так, надобность своя есть; Соломона Степаныча надо видеть, - возразил бесцеремонно мужик, развил обеими руками бороду на две равные половины и отвел светлые глаза в сторону.

Взгляд его упал случайно на Петю, и, казалось, мужичка удивило присутствие такого мальчугана в квартире станового.

- Эй, Антон Антоныч! что ты опять застрррял? Кто там еще? - крикнул становой.

- Никанор Иваныч, подрядчик! - отозвался письмоводитель, просовывая в приемную свою дыню.

- А, Никанор Иваныч! добро пожаловать, братец… Ступай сюда, - весело крикнул Соломон Степанович.

Подрядчик, нимало не торопясь, потер подошвами сапогов об пол и вошел во вторую комнату, где тотчас же раздались громкие восклицания и быстрая барабанная дробь станового. Антон Антонович хотел было войти за подрядчиком, но Яков

Васильев остановил его.

- Сделайте милость, Антон Антоныч! нельзя ли как… нам долго ждать не велено… пожалуйста!… - произнес он, отвешивая маховой поклон.