ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

Наташа отворила калитку и вошла в сад. Она подвигалась еще медленнее, хотя тетка не могла теперь ее видеть. Наташа далеко не была нежной, нервозной девушкой, способной обмирать от впечатлений, подобных тому, которого ожидала; но впечатление было для нее ново, и ею невольно овладевали робость и смущение. Она шла, опустив глаза в землю; в походке ее проглядывала умышленная вялость и сонливость: ей, очевидно, показать хотелось, что она ничего не подозревает, а идет к пруду, потому что ей так вздумалось. Шорох в кустах заставил ее приподнять голову.

Увидав Ивана, она раскрыла удивленные глаза и отступила: видно было, она ожидала встретить совсем не столяра; в первую минуту она даже несколько испугалась, но улыбка на лице парня ободрила ее.

- Что ты? - спросила она.

- Так и так… к вашей милости, - проговорил Иван, покашливая в руку.

Он казался еще более смущенным и испуганным, чем сама барышня.

- Так и так, сударыня… сделайте вашу милость… заступитесь! - повторил

Иван, низко кланяясь и ободряя себя новым кашлем.

- Чего тебе? Если можно, я рада сделать.

- Можете, сударыня! все это в вашей власти! Затем, собственно, вас и утруждаем…

- Ну, чего тебе? - произнесла Наташа, выказывая нетерпение обманутого чувства.

- Вам известно, сударыня, сюда, в луг, крестьян недавно переселили.

- Да, знаю…

- Так вот у той бабы… Катериной звать… дочка находится… живет она в батрачках у вашего мужичка Андрея…

- Знаю… хорошенькая такая…

- То есть… гм!.. не то чтоб гм! как вам, впрочем, будет угодно… Так и так, сударыня, сделайте вашу милость, заступитесь…

- Да в чем же заступиться? Я, право, не понимаю…

- Очень, то есть, обижены… сродственники, то есть, девушки этой… оченно обижаются. Я из ихних же мест, так они мне все это, примерно, сказывали: очень, говорят, обижены Карякиным…

- Федором Иванычем? - с живостью спросила Наташа.

- Федором Иванычем, сударыня… Сделайте такую божескую милость, запретите… вам стоит сказать ему - он все это сейчас, то есть, для вас оставит.

- Да что ж сказать-то?

- Да что, сударыня, проходу не дает девке! Обольщает ее всякими манерами… подсылает к ней этого Егора горбатого… то есть, такие дела…

- Лжешь! быть не может! Федор Иваныч не сделает этого! - воскликнула девушка.

Она тщетно старалась скрыть свое волнение; щеки ее пылали; в мягких, добрых глазах блеснула искра негодования; но глаза ее так же скоро потухли и помутились, когда Иван начал клясться, что все сказанное им была совершенная правда.

- Помилуйте, сударыня! Осмелился ли бы я говорить вам, коли бы не так было? - подхватил он, следуя за барышней, быстрыми шагами направлявшейся к забору, чрез который перелез Иван, - сделайте такую божескую милость, поговорите ему: он вас послушает…

- Хорошо, хорошо, ступай! - глухим голосом проговорила Наташа, останавливаясь у плетня и не поворачивая головы.

В это самое время со двора послышалось дребезжанье экипажа и топот лошади.

Почти в ту же минуту из дому раздался голос Анисьи Петровны:

- Наташа, где ты? Наташа! Федор Иваныч приехал.

При этом известии Иван бросился в кусты и побежал вон из сада. Наташа припала головою к плетню и зарыдала. Так прошло минут десять. По прошествии этого срока неподалеку от места, где стояла девушка, показался Федор Иванович.

- Наталья Васильевна, где вы? Наталья Васильевна! - покрикивал он, озираясь на стороны.

- Здравствуйте, Наталья Васильевна… - вымолвил он, ускоряя шаг и охорашиваясь. - Но что это с вами? - примолвил он, удивленный таким приветствием.

Вместо ответа Наташа повернулась спиною и пошла вперед.

- Позвольте узнать, какая такая причина? - говорил он, следуя за нею, - мы прежде не так встречались… Сделайте ваше одолженье, скажите, Наталья Васильевна!

Наташа продолжала идти. Карякин оглянулся назад: подле никого не было; он взял ее за руку - она с сердцем отдернула руку и остановилась.

- Оставьте меня! как вы смеете? - проговорила она, не поворачивая головы.

- Что ж это все значит-с?..

- Значит то: отстаньте! я вас знать не хочу!

- Помилуйте, за что? - промолвил он, все еще как бы пошучивая.

- Я с вами говорить даже не хочу - понимаете? - произнесла она, на секунду поворачиваясь к нему и показывая раскрасневшееся заплаканное лицо, - отстаньте, убирайтесь - вот и все!..

- Как я вас должен понимать?

- Понимайте как знаете - мне все равно! - возразила она и снова пошла вперед ускоренным шагом.

- Как вам будет угодно-с! - произнес Федор Иванович обиженным тоном.

Он перестал за нею следовать, пощипал свои усики и направился к дому.

- Когда так, так и не надо! Мы ведь оченно гоняться-то не станем… Но что за причина? Умирала обо мне, а теперь… что за причина? - повторял Карякин вплоть до той минуты, как вошел в дом.

Он встретился с теткой в дверях прихожей. Анисью Петровну начинала тревожить мысль, что Карякин и племянница находятся наедине в саду. Хотя Наташа не подавала повода делать о ней дурных предположений, хотя тетка уверена была в ее нравственности, но Анисья Петровна, как уже сказано, смотрела на девушек своим особенным взглядом: ее до смерти пугала полнота и дородство Наташи… Она уж послала Пьяшку отыскивать молодых людей и сама готовилась за нею следовать, когда показался Карякин.

- Ну, а Наташа-то где? разве ты не нашел ее? - спросила она.

- Как же-с! нашел! Оне в саду-с прогуливаются… Я пришел проститься с вами,

Анисья Петровна, - ответил он с особенным ударением.

- Как проститься? Что это ты, батюшка? только приехал, да уж и прощаться!

- Я всегда с моим великим удовольствием, Анисья Петровна, - вы сами знаете… но, воля ваша, оставаться теперь не могу-с… никаким, то есть, манером.

- Это почему?

- Не знаю, что такое случилось с вашей племянницей… она прогнала меня чуть не взашей… Обошлась самым дерзким манером-с.

- Ах она, дура этакая! - воскликнула старуха, мгновенно вспениваясь. - Ах. она… Нет, погоди, Федор Иваныч…