Квартира № 41

Следом засеменил Ивашов, не знающий — гневаться ему или смеяться.

Странная тройка — вопящая одними междометья пожилая женщина, священник с безумным взглядом и смущенный комендант — пугая врачей, вломилась в госпиталь.

Корнет был найден в своей палате. «Слава Богу, не успел убёгнуть».

Когда нежданные посетители шумно вломились в палату, Сергей, придерживаясь за кровать, тяжело, неверными движениями натягивал плотную куртку.

«Вот, посмотрите на голубчика, полюбуйтесь!»

Комендант расширенными глазами уставился на Корнета, затем резко перевел взгляд на отца Павла. Священник, нервно кусая губы, тоже искоса поглядывал на Михалыча.

— Сережа, что случилось? — наконец выдавил из себя Ивашов.

Корнет вымученно улыбнулся:

— Хорошо, что вы… Так бы и ушел в самоволку… без разрешения и благословения.

Комендант и священник переглянулись. Константин Михайлович выразительно потер подбородок, в задумчивости крякнул. И через несколько секунд решительно выставил медсестру:

— Екатерина Генриховна, у нас тут мужские беседы, будь добра…

Когда возмущенные крики старушки затихли, комендант осторожно взял Корнета под локоть и усадил на кровать:

— Рассказывай, Сережа.

— Да мне особо рассказывать и нечего, Константин Михайлович. На Геологическую мне срочно надо. Вопрос жизни и смерти. Начну объяснять, за умалишенного примете, поверьте уж так, на слово…

Снова короткий, быстрый перегляд:

— Ничего, Сергей, ничего, рассказывай, не бойся.

Уже полностью одетый Корнет театрально развел руками и со смехом выпалил:

— Видение мне было или сон… как не скажи, всё в психи запишите… про ангела. Призвал он меня на Геологическую. Там судьба моя и… может быть… Настена.

Последняя фраза была произнесена чуть слышно, почти шепотом, одними губами. Но оба посетителя отчетливо её услышали.

Метро живое. Чувствую его дыхание. Биение каменного сердца. Дрожь земли. Живое.

И больное… Огромный тромб — станция Бажовская. Черная дыра, белое пятно. Оконечность, край мира…

За Бажовской ДО были другие станции. Что сейчас с ними? Отмерли отрезанные тромбом? Или жизнь везде найдет себе дорогу?

Многие сталкеры мечтают пробиться к Ботанической. Недоступные сокровища супермаркета «Дирижабль» влекут охотников-мародеров. Отчаянные — пытаются пройти по земле, безумные — через Бажовскую. И те, и другие исчезают бесследно.

Я чувствую пульсацию всего метро, всех веток, каждой станции. Даже слабые токи (конвульсии, судороги?) Чкаловской и Ботанической не могут укрыться от меня. Но Бажовская — это пропасть, без дна, без начала и конца. Она бездвижна — ни шороха, ни намека на него. Абсолютная непроницаемость. Безграничная тишь. Ни жизнь, ни смерть — ошибка в двоичной системе метро, глюк, сбой. Эта станция — отрицание, отсутствие чего-либо и всего сразу. Станция «НЕ». Пустыня. Страшное место — невозможное для живых, гиблое для мертвых. Я — твой привратник. И я боюсь тебя.

Четыре человека у гермоворот. Один в рясе, другой в медицинском халате, третий в камуфляже. Последний — в костюме радзащиты, с перекинутым через плечо Калашниковым.

Врач — Поморцев — протянул вооруженному человеку шприц:

«Возьми, Сережа… я пять кубиков тебе вколол уже. На часа три хватит… почувствуешь, что боль возвращается, вколишь оставшееся».

Корнет благодарно кивнул.

Священник перекрестил его, комендант обнял.

Надсадно взвыл сервопривод ворот, створки дернулись и, противно скрипя, разошлись. Сергей Ремешов натянул защитную маску, больше всего похожую на противогаз, прощально взмахнул рукой и шатающейся походкой двинулся вверх — по растрескавшимся, пыльным ступенькам.

Отец Павел и Константин Михайлович молча смотрели ему вслед. Ворота давно закрылись, Поморцев убежал в госпиталь, а два товарища так и стояли, глядя в никуда.

— Мы поступили подло?

— Не знаю.

— Нашли хороший предлог избавиться и…?

— Забудь, что сказал, выведал или придумал опер. Правда одна — мы потеряли нашего Корнета. А когда это случилось — полчаса назад или в том дозоре… уже неважно. Станция стала беднее на одного хорошего человека.

— Пойдем к тебе, напьемся… за него… за нас.

Поверхность. Страшно поднять глаза… Что стало с миром… Пустыня? Горы руин? Призрак мегаполиса или его труп?

Корнет покачнулся. Подъем по разрушенной лестнице вымотал его. Слабые, дрожащие ноги отказывались нести тяжелое тело. Мышцы ныли, хотелось сесть и больше никогда не вставать.

Успокоить бешено колотящее сердце, заговорить упирающиеся конечности, идти, идти! Бесполезно… Кошмарный защитный костюм душил собственной тяжестью, пригибал к земле; многотонный автомат впился в плечо и давил, давил, давил… Заныла незажившая рана, помутнело в глазах. Корнет неловко осел и помотал головой. «Нужен укол, иначе здесь и останусь».

Какое-то движение слева. Промелькнула тень и исчезла. Заскрипела бетонная крошка. Стоит одолеть последний лестничный пролет и… Что-то было там, за крайней ступенькой, что-то ждало — с нетерпением. Сергей усмехнулся. «Падальщик? Рановато. Охотящийся хищник? Останется без ужина».

Близкая опасность придала сил. Калашников заметно полегчал, затвор весело щелкнул. «Подходите, ироды, всем свинца хватит». «Ироды» не спешили. Время было на их стороне.

Прошло десять минут, потом еще пятнадцать. Голодные твари — уже не таясь — злобно урчали, пронзительно переругивались между собой («добычу они уже там делят что ли?»), кто-то один протяжно выл. Однако к лестнице хищники пока не подходили, выжидая жертву за кромкой гранитного бордюра, обрамляющего выход станции с трех сторон.

«Сколько же вас там? Четыре? Пять? Больше?». Корнет выпустил короткую, резкую очередь в небо. Маслянистый, тяжелый воздух завибрировал, пелена белесого тумана подернулась на миг и снова застыла. «Застыла, как маска смерти на лице давно остывшего покойника», промелькнула в голове Сергея странная мысль. «Я лежу в склепе и меня готовят к длительному путешествию в царство мертвых. Туман — белый саван, воздух — посмертная маска. Сейчас придет жрец и выдернет бесполезные более внутренности. Кажется, в Египте фараонам и прочим мумиям доставали мозги с кишками через ноздри… Какие затейники…». Мысли путались, глаза слезились и закрывались. Даже беспощадная боль, казалось, отступала. Автомат безжизненно спал на коленях. Безвольные руки плетьми висели вдоль плеч. «Ну где же вы, ироды, идите сюда! Сразимся наконец»… сил кричать не оставалось, только шепот, хриплый стон.

Уснуть и не просыпаться. Закрыть глаза и спать… Без боли, без рвущегося в клочья сердца…

Неожиданно оцепенение спало, оковы сна разлетелись лоскутами тумана. «Вставай, иди!». Корнет вздернул поникшей головой. «ГЕО… ждет». Опереться на Калаш, встать на одно колено, теперь на другое. Отлично. Теперь рывок. Наверх! Шаг, еще. Одна ступень, другая, шаг, снова шаг. Видна поверхность. Еще немного. Трусливо воющие изуродованные силуэты. Они боятся тебя… автоматная очередь, сладостный звон горящего металла… они отступают, жалобно скуля, пятясь… Еще металла! Огня! Жечь, жалить! АК рвется из рук — «в бой!». Пули шипят «Смерть, смерть»…

Хрусталь сознания треснул и пошел трещинами, распался на осколки. Мозаика. Блестящие кусочки разлетающегося витража. Рябь на воде… Чужак! Вмешался, заглушил арию войны, его — Корнета — войны! Зачем? Зачем?! И только треск чужих выстрелов в ответ. Незваный гость методично добивал раненных мутантов. И тихий голос — сквозь грохот, рев и стоны — «здравствуй, Сергей, я пришел за тобой».

Через минуту — тишина, оседающая пыль, растерзанные туши. И протянутая рука — «здравствуй».

Корнет автоматически ответил рукопожатием. Незнакомец дружески улыбнулся.

«Что-то не так… Улыбка… Улыбка?! Лицо открыто — безо всякой радзащиты! Не может быть…»

— Меня зовут Игнат.